Наконец Эмили повернулась, и тогда я сказал:
— Вы даже не представляете, госпожа, какую радость принесли мне.
— Ошибаешься, Хью де Люк. — Она улыбнулась, и глаза ее счастливо заблестели. — Потому что я и сама очень рада тебя видеть. И даже проделанный путь не уменьшил этой радости.
Руки мои тянулись к ней, но я не знал, какие чувства привели ее сюда. Я даже не знал, что чувствую сам. В конце концов, Эмили принадлежала к другому миру, а мой единственный наряд мало чем отличался от лохмотьев.
— Мне очень жаль… — Я покачал головой. — Но даже после дальней дороги ваш вид ласкает взор. И все же… Как? Как вы нашли меня здесь?
— Я знала, что ты откуда-то с юга. — Эмили подняла с земли свою сумку и шагнула ко мне. — Так что мы просто отправились туда, где обнаружили тебя на дороге, а потом пошли дальше на юг. В каждой деревне мы спрашивали о человеке из Боре в костюме шута. Мы ушли так далеко на юг, что я бы уже не удивилась, услышав испанский. И вот один милый мальчик в ответ на наш вопрос сказал: «Да, госпожа, у нас есть такой. Вы, должно быть, говорите о Хью». Признаюсь, я возблагодарила Господа, потому что сил у нас уже не оставалось, и еще одна миля могла стать последней. Со мной Елена.
Она подозвала служанку.
— Елена, — поклонился я. — Мы ведь уже знакомы, правда?
Служанка устало кивнула — сил на большее у нее уже не оставалось. Было видно, что она бесконечно рада окончанию путешествия.
Я повернулся к Эмили.
— И все же расскажите, как вы попали сюда? И почему?
— Но ведь я обещала, что мы еще увидимся. И обещала помочь тебе найти ответы на те вопросы, которые ты задавал. Объясню все позже.
— Значит, вы проделали весь путь вдвоем? А понимаете ли, чем рисковали?
— Я сказала Анне, что собираюсь навестить тетю Изабель в Тулоне. После возвращения Стефена в Боре все как будто смешалось, и она, наверно, была только рада избавиться от меня. Часть пути нас сопровождали идущие на юг священники-паломники.
— А как же ваша тетя? Разве она не встревожится, если вы не прибудете в Тулон?
Эмили виновато потупилась.
— Вообще-то моя тетя ни о чем не знает. Мы с ней ни о чем не договаривались. Я все сочинила.
Я невольно улыбнулся.
— Похоже, вам очень хотелось попутешествовать. Но достаточно вопросов. Вы, должно быть, устали и проголодались. Только вот замков у нас здесь нет. Зато гостеприимства предостаточно. Пойдемте, я знаю одно подходящее местечко.
Мы зашагали через площадь. Люди останавливались и с удивлением смотрели на нас. Подумать только — Хью, вернувшийся из долгих странствий без денье в кармане и в рваном шутовском костюме, и такая небывалая, невиданная в наших краях гостья.
Женщина высокого положения. Благородная… И прекрасная.
Я повел Эмили и Елену на постоялый двор.
— Здесь мы когда-то жили. Теперь я занимаюсь перестройкой.
Эмили одобрительно кивнула.
— У тебя хорошо получается, Хью.
— Знаю, это не замок, но вам будет тепло и уютно. Крыша не протекает, а камин я сейчас растоплю.
— Ты оказываешь мне большую честь. Я слышала, что цены в таких сельских заведениях довольно высокие. А хозяева их, как говорят, большие хитрецы.
Я улыбнулся.
— Добро пожаловать в «Шато де Люк». Вы будете моими первыми гостями!
Глава 87
В тот вечер городок долго веселился, а потом праздник переместился в дом Одо. Ужинать сели за стол, занимавший едва ли не всю комнату. Готовкой занималась жена кузнеца, Лизетт, а помогать ей взялась Мари, жена мельника. Пришли мои самые близкие друзья, Жорж и Шарль, а также отец Лео и другие. И конечно, с нами была Эмили.
Лизетт приготовила особо торжественное блюдо — запеченного гуся. Его подали с морковкой, репой и горохом. Был еще и овощной суп на чесночном бульоне, и свежий хлеб, который мы макали в суп. Вина не нашлось, но священник принес бочонок бельгийского эля, который приберегал в ожидании приезда епископа. По нашим меркам это было редкостное угощение.
Одо играл на дудке, а мы распевали куплеты. Дети танцевали, как на Иванов день. Я развлекал друзей фокусами и акробатическими прыжками. Было весело, и все смеялись от души, включая Эмили. На несколько часов мы забыли и о прошлом, и обо всем плохом.
Весь вечер я то и дело поглядывал на Эмили. Глаза ее блестели, как две маленькие луны. Вместе с нами она хлопала в ладоши и хохотала, когда дети Одо пытались повторить мои кувырки. В ее поведении не было и следа неестественности. Эмили рассказывала о жизни в замке, отвечала на вопросы и нисколько не важничала.
То был чудесный вечер, счастливый вечер, когда между людьми нет никаких барьеров.
Когда все закончилось, я проводил Эмили на постоялый двор. В воздухе уже чувствовался холодок, и она зябко куталась в накидку. Я хотел обнять ее за плечи, но при мысли об этом меня бросало в нервную дрожь.
Мы шли неспешно средь звуков ночи — ухали совы, чирикали на ветках неугомонные пташки. Из-за облачков выглядывала яркая луна.
— Как там Норберт? — спросил я. — Поправился ли после болезни?
— Да, он в полном здравии. Только вот трюк с цепью у него по-прежнему не получается. Жаль, настроение в замке после возвращения Стефена уже не то, что раньше. Куда ни пойди — везде тафуры, а за их спиной герцог.
— Стефен и Анна…
— Анна… — Эмили вздохнула, как будто не зная, стоит ли продолжать. — Мне очень хочется верить, что она поступала так не по собственной воле.
— Вы хотите сказать, что все те ночные налеты на деревни, разорения, грабежи и убийства творились без ее ведома?
Эмили покачала головой.
— Не совсем так. Я лишь хочу сказать, что ею руководил страх. Конечно, это слабое оправдание. Однажды она сказала мне нечто такое, чего я не поняла тогда и не понимаю сейчас. «Если бы я знала, кто такой на самом деле этот шут, он уже давно висел бы на площади или гнил в тюрьме со своей женой».
Я покачал головой.
— Она называла тебя трактирщиком-крестоносцем. Поэтому они схватили твою жену. Но, как утверждает Анна, она даже не подозревала, что трактирщик и ты — одно и то же лицо.
— Но зачем? Зачем я им нужен?
— Потому что ты «владеешь величайшей реликвией христианского мира». И даже сам об этом не догадываешься. — Эмили наклонила голову и лукаво посмотрела на меня. — По крайней мере, так говорит Анна.
— Величайшей реликвией христианского мира? — Я горько рассмеялся. — Они что, рехнулись? Посмотрите! У меня же ничего нет. А все, что было, уже отняли.
— Я говорила ей то же самое. Но ведь ты действительно был в походе, Хью. Возможно, они с кем-то тебя перепутали.
К тому времени, когда мы дошли до постоялого двора, Эмили уже дрожала от холода, и я, глядя на нее, едва удерживался от того, чтобы обнять ее, прижать к себе и согреть. Боже, я отдал бы за это все на свете. Даже «величайшую реликвию всего христианского мира».
— А ведь я принесла тебе кое-что, Хью. Оно у меня здесь.
Мы вошли внутрь. Камин пылал вовсю, и Елена уже спала на своей кровати. Эмили подняла с пола дорожный мешок.
Развязав шнурок, она достала кожаный мешочек, а из него деревянный ящичек размером в две мои ладони. Он был украшен искусной резьбой, свидетельством работы настоящего мастера, а на крышке была вырезана буква «К».
Передав ящичек мне, Эмили отступила на шаг.
— Это принадлежит тебе, Хью. Потому я и пришла.
Ничего не понимая, я внимательно осмотрел шкатулку, потом сдвинул крохотный засовчик и осторожно поднял крышку.
Глаза мои наполнились слезами. Я понял все сам…
Пепел.
Прах Софи.
— Ее тело кремировали на следующий день, — тихо сказала Эмили. — Я собрала прах. Священники говорят, что душа не попадет на небеса, пока тело не предано земле.
Грудь моя стеснилась… к горлу подступил комок. Я глубоко вдохнул.
— Вы даже не представляете, как много это для меня значит.
Я обнял ее и привлек к себе. Ее сердце билось рядом с моим сердцем.
— Как я уже сказала, Хью, это принадлежит тебе.
Я наклонился к ее уху и прошептал:
— Мое единственное сокровище — это ты.
Глава 88
На следующее утро я поднялся рано, еще до восхода солнца. Взял лежавший у кровати кожаный мешочек и тихонько выскользнул из дома.
Под навесом у меня хранились кое-какие инструменты. Я взял лопату. Петухи еще не пропели.
Городок уже просыпался, люди принимались за обычные дела. Возчик впрягал в тележку мула. Из дома пекаря доносился запах свежего хлеба.
Мой путь лежал к холму за местечком.
После того как Софи умерла у меня на руках, мне часто снилось одно и то же. Как я привожу ее домой. Мысль о том, что душа ее страдает, что она так и не получила последнего благословения, не давала покоя. Теперь я наконец мог завершить печальный ритуал. Пусть покоится с миром там, где прожила всю свою недолгую жизнь.
Перейдя речушку вброд, я начал подниматься по крутому склону. Утро уже наступило, мягкий свет оживил лес, на деревьях чирикали птицы. Солнечные лучи пробивались сквозь туманную дымку. Через несколько минут я был на вершине, с которой весь наш городок был виден как на ладони. В домах хлопали двери, кто-то спешил через площадь. Я посмотрел на постоялый двор, где спала Эмили.
Подойдя к раскидистому вязу, рядом с которым была могила моего сына, я опустился на колени. Положил на землю кожаный мешочек. Взял лопату и начал копать. Слезы застилали глаза, и в груди как будто грохотал большой, тяжелый барабан.
— Вот ты и вернулась домой, Софи, — прошептал я. — Теперь вы вместе, ты и Филипп.
Я развязал мешочек и вынул деревянный ящичек с буквой «К». Высыпал легкий, похожий на пыль, прах в только что вырытую ямку и засыпал землей. Постояв немного над могилой, я повернулся и посмотрел на просыпающийся городок.
Вот ты и дома, Софи. Да упокоится душа твоя.
Глава 89
Стефен Борейский восседал на стуле с высокой резной спинкой. Выстроившиеся в очередь просители, почтительно склонившись, ждали, пока герцог удостоит их своим вниманием. Бейлиф стоял слева от господина и сообщал ему о последнем решении, касающемся повышения налогов. Сенешаль уже приготовился доложить об общем состоянии дел. Однако мысли герцога были далеко.