Ах, какие церемонии — лорд, леди. Неужели его маскарад и в самом деле столь успешен? Или Эдин действительно так мало отличается от настоящих сыновей лордов? Что-то не верится.
Прямо под ноги попался моток веревки, с виду — хорошей, новой, Эдин подвинул его сапогом.
— Зачем тут веревка?
— Откуда же мне знать, лорд Эдин?.. — рассеянно откликнулась девочка.
— Вы с Аллиель подруги, леди Ниала?
— По правде говоря, не знаю. Ну, вероятно, да. Мы спим на соседних кроватях.
Это значит — нет. Но не может ведь быть, чтобы у Аллиель Кан в этой её школе не было друзей?..
— Передадите ей привет от меня?
— С удовольствием! Ах, как хорошо, что я вас встретила, лорд Эдин. Мне так хотелось сбежать от тети Ви, которая должна за мной присматривать. С ней скучно!
— Рад помочь, леди Ниала.
— А зовите меня просто Ниала!
— Договорились. Тогда меня — просто Эдин. Вам нравится учиться в вашей школе, Ниала? — ему действительно было интересно, каково там, в школе Аллиель.
— Гм… не думаю, чтобы там кому-то нравилось. Хотя, иногда бывает и забавно, — дипломатично ответила Ниала. — В любом случае, я скоро уеду ко двору, уже через год, наверное! Я буду фрейлиной королевы Астинны. А потом выйду замуж.
— Аллиель тоже собралась ко двору, по крайней мере, королева ей это пообещала.
— Ой, правда?
— Конечно, я сам слышал.
— Вот как, — дочка графа, кажется, действительно удивилась. — Аллиель говорила, но я не думала, что уже всё решено.
— Решено королевой, которая может и передумать. Давайте считать, что я ничего не говорил, и пойдем обратно в зал? А то пропустим начало.
— Погодите, я вам кое-что покажу, — леди Ниала бесстрашно склонилась над парапетом, окружающим верхнюю площадку башни, — вон, видите?
Там были цветы. Куст каких-то цветов с махровыми лепестками, похожих на розы, рос на карнизе… точнее, это был даже не карниз, а небольшой вступ непонятного назначения, на расстоянии не меньше роста Эдина ниже парапета. Полностью раскрывшихся цветов было два, и еще россыпь бутонов, нежного желто-оранжевого оттенка.
— Какое чудо, правда? — Ниала радостно улыбалась. — Точно такие были в нашей оранжерее, но погибли, и такого цвета больше не осталось. А откуда взялся этот куст, никто не знает. Я его поливаю, когда могу. Жаль, до цветов невозможно дотянуться.
— Почему — невозможно?..
Эдин прошелся взглядом по стене до куста — не гладкая, есть выбитые камни, можно держаться. И веревка есть.
Веревку он сначала подергал — точно ли хороша, и привязал двойным узлом к железной скобе у лестницы. Сделав две петли, одну он закрепил на своем кожаном поясе, вторую надел на руку. Еще раз примерился взглядом к стене — всё, теперь как нечего делать. Главный закон акробата: если есть возможность подстраховаться, надо подстраховаться. А потом — надо забыть о высоте. Высота — это не страшно, если о ней не думаешь, есть куда ставить ноги и есть страховка.
— Эдин, нет! — закричала Ниала. — Ведь так высоко!
— Ничего, я быстро. Только не трогайте веревку. Считайте вслух.
— Эдин!
— Считайте, — он снял меч и положил его на пол.
— Один, два, три, четыре, пять… — начала она медленно, и голос ее дрожал — от волнения?
Эдин тем временем спустился до цветущего куста — по такой стене это действительно было нетрудно, сорвал цветок и вернулся. Вернулся, когда Ниала досчитала до шестнадцати, и вручил ей самый пышный цветок.
— О, Эдин! Это поразительно! — на ее длиннющих ресницах дрожали мерцающие капли, — как же я испугалась.
— За мою жизнь? Благодарю вас, мне лестно, леди Ниала Диндари. Теперь вы мне по-настоящему нравитесь, — последние слова были искренними и вырвались случайно, и Эдину тут же захотелось прикусить себе язык.
— Теперь? Ну почему?! — неподдельно удивилась она.
— Потому что беспокоились обо мне, — Эдин неловко улыбнулся. — Я думаю, многие дамы просто радовались бы, если бы ради них совершили какое-нибудь опасное безрассудство, гордились бы, и всё. Да? Так что, ваш будущий муж должен дорожить вами, ему достался чудный приз.
— Ох, не говорите так, — пробормотала она смущенно. — Вы удивительно вяжете эти узлы, и вообще, не каждый так смог бы.
— Ерунда. Зато я совсем не умею вышивать, — он улыбнулся, но тут же улыбка замерзла на его лице.
Потому что на них, высунувшись по пояс из люка в полу, смотрел хмурый Димерезиус. Впрочем, лишь встретившись глазами с Эдином, фокусник слегка кивнул и начал спускаться, Ниала его не заметила.
Эдин распутал все узлы на веревке и бросил её на прежнее место.
— Нам пора, Ниала. Давайте вернемся. Идите сначала вы, а я немного позже?
Она быстро кивнула, и стала спускаться по лестнице, Эдин выждал минут пять и последовал за ней. У самого входа в зал его изловил Димерезиус — больно взял рукой за плечо.
— Что ты творишь?!
— Я просто прогулялся, Димерезиус. Отпусти, — он вывернулся из под руки фокусника.
— Просто прогулялся?! Мальчишка. А я-то уже поверил, что твоя голова способна мыслить. Чего ждать от щенка, который захотел поиграть во взрослого! Начал думать не головой, а чем-то еще?
— Димерезиус. Нет…
— Нет? Ты уединился с дочерью графа, с просватанной девушкой, без сопровождения. На этой башне вас могла видеть половина замка. Граф или её жених могут потребовать наказания для тебя, а это проблемы! Ты уже в том возрасте, дорогой, когда должен думать о приличиях постоянно, особенно в таких местах, как это!
— Но ведь она сама…
— Она?! Она должна соображать вместо тебя, что ли?!
— Димерезиус, прости меня. Я действительно не подумал.
— Мы уходим. И не возражай.
Эдин и не возражал. Но как же жаль, вот так взять и уйти!
Димерезиус сжалился, и пришли они вовсе не к выходу, а к узкой двери, забранной портьерой, там суетились, ходили и бегали люди в цирковых костюмах — гимнасты и танцовщицы, и даже фокусник был, он тянул из кармана длинную-длинную алую ленту.
— Господин, вам подать стул? — походя спросил кто-то у Димерезиуса, тот махнул рукой, дескать, не нужно, и подтолкнул Эдина к самой двери.
— Смотри.
С этой стороны не сидела публика и круг был отлично виден. Почему-то первой на глаза Эдину попалась Ниала, она уселась в одно из кресел, а оранжевый цветок приколола к корсажу платья. Потом Эдин посмотрел-таки на середину круга, и перестал дышать — там стоял невысокий стол, на котором на большом серебряном блюде лежала человеческая голова. Без тела. Между тем голова моргала, двигала губами — что-то говорила, должно быть. Строила гримасы. Отвечала на вопросы, которые громко задавал кто-то из публики. Широко улыбалась синеватыми губами.
— Димерезиус?!
— Нравится? Это фокус достоин того, чтобы идти последним в представлении, но он так сложен в установке, что последним может быть только в Лире. В других местах — первым. Любая небрежность может все испортить.
— Димерезиус. Она живая?
— Ну конечно.
Не переставая загадочно улыбаться, Димерезиус дал Эдину ещё посмотреть, потом задернул портьеру.
— Пойдем.
По дороге до замковых ворот он спросил негромко:
— Каким образом это сделано, как считаешь?
— Я считаю?.. Там совсем нет магии, колдовства? Это точно?
— Ты разочаровал меня этим вопросом. Конечно, точно.
— И ты мне скажешь?..
— Если заслужишь ответ. Посмотрю, как будешь строить догадки. Можешь начинать.
Эдин уныло молчал, ничего стоящего в голову не приходило. Тогда Димерезиус спросил:
— Может, скажешь, с какой стати тебе пришло в голову пушить перья перед дочкой графа? Вы знакомы?
— Она приезжала в Развалины. Она учится вместе с Аллиель Кан. Да ничего я не пушил!
— Ну да, ну да. Может, ты и не завладел ее сердцем, но точно поразил воображение. Понравилось?
— Димерезиус, я… понимаешь. Я думал, если понравлюсь ей, она захочет крепче подружиться с Аллиель.
— Что?! Ты потрясал воображение одной красотки — ради другой?! Мальчик мой. У меня нет слов, — смеясь глазами, фокусник покачал головой. — Упражняйся, далеко пойдешь.
— Димерезиус, нет. Ну, ты же всё понял.
— Прими совет. Если еще раз выкинешь подобное, никогда не признавайся. Женщины такого не прощают.
— Димерезиус!
— Ладно. Что сделано, то сделано. Насчет фокуса — держи подсказку. В этом замке есть другой зал, более нарядный, но там «голову» показывать нельзя, из-за галереи под потолком. Думай.
— А еще?
— Подсказки? Ладно, вот, — порывшись в кармане, Димерезиус протянул Эдину маленькое зеркальце в оправе.
Ночью, уже после полуночи, Эдин проснулся от голосов в комнате.
Якоб. И Димерезиус.
— Я лучше сейчас увезу его отсюда, — это сказал Якоб.
— Не лучше. О нем знают. Досадно, но ничего страшного.
— Да ничего не знают! Уехать, и все.
Эдин поднялся на локте.
— Что? Что случилось?
У Якоба был злой взгляд. Очень злой.
— Друг мой, не от каждой напасти можно укрыться, как не от каждого дождя следует прятаться, — примирительно сказал Димерезиус. — Всё образуется. Лучше, конечно, если бы мы могли вести себя как честные люди, которым нечего скрывать.
— Что такое?! — Эдин сел на кровати.
— Потом узнаешь. Выпей это, — Димерезиус протягивал стакан, заполненный чем-то примерно на треть. — Пей же, — положив руку ему на затылок, фокусник почти силком влил питье, Эдин проглотил все парой судорожных глотков.
Немного горько.
— Положись на меня, — сказал Димерезиус. — Ничего страшного, не беспокойся. Спи дальше.
— Димерезиус?..
— Говорю же, спи дальше. Тебе будет немного жарко, это нормально. Спи, — рука Димерезиуса прошлась по его лбу.
Эдин мельком глянул на Якоба, тот пожал плечами и кивнул ему.
— Если ты мне его отравишь, фокусник, тебе не жить.
«Отравишь»… Кого?..
Эдин слышал, но говорить не хотелось, очень не хотелось…
— Я на твой счет не обманываюсь, мой друг, — Димерезиус говорил сухо и устало.