Искушение бросить благородного в лесу вдруг стало большим и отчетливым, но Эдин эту мысль все же прогнал. Нельзя так, человека в лесу бросать. Да и поручение у того, может, важное, из-за него и переживает.
— Я позади сяду, — сказал он. — И поехали уже скорей, и так задержались.
Но сначала он выдернул из дерева ножи — хорошие ножи, дорогие, бросать нельзя.
Вперед. Давай.
И лошадь с ходу пошла хорошей рысью. Умница. Надо будет угостить ее морковкой при возможности.
На воротах маркграфского замка развевались флаги, а внутри было что-то чересчур оживленно.
— Их милости гостей принимают. Праздник у них, понял? — пояснил Эдину благородный, ссадив его на брусчатку за воротами.
— Ну все. Я поеду доложусь, сообщение передам. Провожу потом тебя в кухню, поешь. Вон там конюшня, видишь? Там лошадь и заберешь, ее накормят. Ты, вот что: не говори, что я своего коня потерял, ага?
— Ладно, — согласился Эдин.
Это проще простого — у него никто об этом и спрашивать не будет.
А Эдин огляделся. Это, значит, замок, прямо на морском берегу стоит, а если карту вспомнить — на треугольном мысу, а за ним, подальше, — город. Вокруг замка — ров, мост подъемный — теперь-то он опущен, и у ворот — стража. Замок как замок.
И что же ему, Эдину, теперь делать?..
— Ты что, парень? — из башни вышел невысокий, крепко сложенный человек с пышными седыми усами. — О, гляжу, ты циркач, — он сразу заметил пряжку гильдии у Эдина на запястье. — Ищешь тут кого, что ли?
— Мать тут жила, четырнадцать лет назад, — ответил Эдин.
— Мать, — седоусый заулыбался, — а ты не отца искать приехал, случаем?
Эдин густо покраснел и отвернулся. Что, всем издалека видно, зачем он тут? Раз циркач?..
— Ты на черный двор сходи, или в кухню, поспрашивай там, старые слуги, бывает, многое помнят.
Ответить Эдин не успел — увидел, что к нему бежит Лернон.
— Пошли, быстрее! Леди ждет! Она тебя расспросить хочет. Идем же!
В конце концов, это даже интересно — взглянуть на ту леди…
Они почти бежали. Мощеный двор, лестница, еще одна, и еще, и длинная полутемная галерея, с одной стороны — небольшие занавешенные окна, с другой — длинный ряд портретов. Он почти не смотрел на них, потому что Лернон торопил, и вдруг…
Такое знакомое лицо взглянуло на него со стены.
Да нет, показалось, конечно.
— Ты чего встал, идем! — волновался Лернон.
Конечно, показалось.
Лернон втолкнул его в комнату.
— Леди сейчас придет… — буркнул он и быстро ушел.
В комнате молоденькая девушка-служанка подметала пол. Увидев Эдина, она быстро собрала мусор в большой жестяной совок и убежала.
Комната была небольшая, прибранная богато: мебель из темного дерева вдоль стен, гобелены, и кресло возле окна. Не жилая комната, а вроде кабинета.
Ждал Эдин недолго, скоро открылась дверь и появилась леди. Одна. Красиво одетая: синее платье с искрой, отделанное молочно-белым, в полуседых волосах, в ушах, на шее — множество драгоценностей с блестящими камнями. Она не казалась ни красивой, ни доброй, и Эдину не понравилась — впрочем, он этого ждал.
— Миледи, — Эдин поклонился, она кивнула, а потом долго молчала, задумчиво и прохладно его разглядывая.
Наконец сказала:
— Покажи мне кольцо.
— Миледи?.. — в первый момент Эдин растерялся.
— Кольцо у тебя под рубашкой, — пояснила леди спокойно, — покажи.
Все правильно, благородный ведь кольцо видел. И зачем докладывать-то было этой змее, что ему с того?..
Его предали просто так, походя. Благородному, видно, не пришло бы в голову поступить иначе. Наоборот, он госпоже услужил, доволен.
Впрочем, он ему не друг, и рассчитывать на него не стоило. Верить надо друзьям.
Эдин вытащил из-под рубашки кольцо.
— Да, это оно, — кивнула леди. — Оно одно было такое. Это кольцо циркачки, как ее там? Как ее звали, мальчик?
— Виолика.
— Вот-вот. Вроде так. Значит, ты незаконнорожденный сын его милости, моего супруга?
— Миледи… — Эдин растерялся вконец, хотя эта ледяная дама говорила очевидные вещи. — Миледи, я не… не знаю, миледи.
— Ты сын циркачки, у тебя кольцо. Ты ведь и явился сюда поэтому?
— Да, миледи, получается так, но я не…
— Ты явился искать покровительства его милости маркграфа Сарталя. Что ж, это очень понятно. Раз ты благополучно дожил до таких лет. Вы же, циркачи, плодитесь как крысы и часто умираете…
Такой взгляд на циркачей был для Эдина в новинку. Он не сдержался:
— Я этого не знал, миледи. Ну, что мы плодимся как крысы…
Она усмехнулась.
— А ты дерзкий. Она тоже была такой. Что ж, раз ты здесь, то должен встретиться с моим супругом. Думаю, он вернется завтра. Знаешь, ты ему понравился бы, я уверена. Лернон рассказал, как ты вел себя в лесу. Маркграфу такие нравятся.
— Миледи, я надеюсь, разбойников скоро поймают?
— Я тоже надеюсь, — опять усмехнулась леди. — Жди пока здесь. Тебе принесут поесть…
Эдин возразил:
— Миледи, но я не могу остаться. Меня ждут в цирке. Я хотел… я просто хотел посмотреть Сарталь, мне уже пора, миледи…
Говорил и понимал прекрасно, насколько это глупо и бесполезно.
— Что? Что ты сказал? — маркграфиня рассмеялась. — Ты смеешь мне возражать? Мальчишка. Ты никуда не уйдешь. Останешься тут и будешь ждать.
Эдин слышал, как в замке повернулся ключ. Кажется, у него неприятности.
Самая крупная неприятность — не вернуться до возвращения Якоба, тут у него несколько дней в запасе. Сколько именно, неясно, потому и не резон ему тут задерживаться. А завтра Димерезиус забеспокоится. И в то же время — отца увидеть, послушать, что скажет. У него, Эдина, есть Граф, это хорошо, конечно, но отец-маркграф — тоже вовсе неплохо. А если отец захочет оставить его при себе, как же тогда цирк, и вся его жизнь? И главное — как же тогда Аллиель Кан?
Но это, наверное, можно будет уладить. А та наука, что ему за последние годы преподал Якоб — маркграф, наверное, будет доволен, что Эдин столько всего умеет. Да и Димерезиус с Графом много чему его научили. Наверное, он действительно знает не меньше иного сынка лорда.
Но все равно беспокойно было, муторно на душе. Эх, и правда — сбежать бы отсюда!
Леди сказала: «Знаешь, ты ему понравился бы, я уверена».
Понравился бы! Почему «бы»?
Эдин отодвинул кресло леди, — сидеть в нем ничуть не хотелось, а больше некуда было ни присесть, ни прилечь, — и залез на подоконник. Подоконник оказался удобный, широкий, а на окне решетка, и окно не открывается, только — разбить. Эдин сидел на подоконнике и ждал. Он доел свою лепешку, ее совсем немного осталось, и запил водой. Леди обещала, что принесут еду, но шли часы, и никто не приходил. За окном уже сгущались сумерки.
И вдруг Эдин услышал, как в замке повернулся ключ. Дверь приоткрылась, в щель просунулась голова девушки-служанки, той, что мела тут пол.
— Идем, — сказала девушка. — И быстрее, пожалуйста.
Два раза Эдина просить не пришлось — он соскользнул с подоконника и пошел к девушке. Та тщательно заперла дверь и бросила ключ в карман передника.
— Идем, моя бабушка хочет тебя видеть.
— А кто твоя бабушка?
— Вот и узнаешь.
Теперь они спускались по узким лестницам вниз, и скоро оказались в каком-то закутке поблизости от кухни, где-то неподалеку шумели, бегали, отдавали распоряжения, и несло волной вкусных запахов. За столом возле лампы сидела пожилая женщина и вязала крючком, тут же стоял глиняный горшочек с душистым горячим супом, лежала буханка хлеба.
Эдин поклонился ей:
— Сударыня…
Служанкина бабушка покачала головой.
— Вот ты какой, значит, младший сын Виолики. Что же тебя принесло сюда, милый? Ох, боюсь, не к хорошему это. Да ты садись, поешь. Потом поговорим.
Младший сын?.. Это как же?..
— Я Сина, кухарю тут. Не для господ, для слуг. У меня все вкусно, не сомневайся. Садись, садись…
Она усадила Эдина за стол, налила ему супа и заставила съесть, и не позволяла задавать вопросы. Суп и правда был вкусным, но беспокойство и любопытство — плохие приправы, так что Эдин не чаял дохлебать быстрее наваристый бульон. Сина убрала посуду и сказала:
— Ко мне ведь твой дядя уже приходил, я ему все рассказала. Так почему ты считаешь себя сыном его милости?
Эдин уже совсем ничего не понимал.
— Дядя? — переспросил он, — нет у меня никакого дяди.
— Вот как? Он Биком назвался. Сказал, что твоя мать его любимая сестра.
— Понятно, — вздохнул Эдин. — Нет, Бик маме не брат, он наш хозяин. И он ничего мне не говорил. Я недавно узнал про это кольцо, и про отца. Рассказали бы вы мне все, как оно есть, а, сударыня?
— Что ж, — вздохнула кухарка. — Виолику, твою мать, я помню хорошо. Покажи-ка кольцо…
Она подержала кольцо в руке.
— Оно, оно, сомнений нет. А я все, конечно, помню, как сейчас было. Я увезла тогда Виолику из замка, и рожать помогала. Так что, мне бы надо, чтобы леди наша об этом не прознала, а то работу терять мне не с руки, дорогой мой. Как про меня твой дядя, или кто он там, прознал — случайно, думаю. Он сразу с Вентом толковать стал, тот десятник воротной стражи, ко мне его и привел. Он брат мой троюродный, он знал все.
— Понимаю… — кивнул Эдин.
— А дело вот в в чем… Тебе, милый, сколько лет?
— Четырнадцать…
— Вот. Посмотри на мою Лилу, — она кивком показала на внучку. — Когда-нибудь ей уши оторвут за то, что подслушивает в господских комнатах, а сегодня, вишь, как удачно у нее получилось — тебе поможем, с помощью Всевышнего. Дочка моя родила ее тремя месяцами раньше, чем Виолика свое дитя. Лиле вот недавно шестнадцать стукнуло. Так что, и дочке Виолики скоро шестнадцать должно исполниться, а никак не четырнадцать. Понял ты меня теперь? Дочку она родила, такую славную малышку. Почему миледи о твоем возрасте не подумала, я не знаю. Можно, конечно, с возрастом обмануться, ты вон не из мелких. Но ты никак не сын нашего маркграфа, потому что у него дочь. Ты второй ребенок Виолики, и отца твоего надо искать не здесь.