мать, малышка в кружевах и розовом шелке не думала капризничать, напротив, лучезарно всем улыбалась. Далее шел черед девяти фрейлин королевы, в бело-голубых амазонках на чалых лошадях — по три в ряд, крайней во втором ряду ехала Аллиель. За ними следовала карета с гретскими принцессами, сопровождаемая их эскортом, а уже потом — остальные придворные, кто в каретах, кто верхом. Где-то сразу за каретой принцесс Эдин разглядел маркграфа Сарталя — тот грузно восседал на мощном гнедом жеребце. Рядом с ним на вороной кобыле гарцевала леди Калани, а вот маркграфини не было видно.
Эдину там места не предполагалось, он должен был покинуть замок через другие ворота, по другому мосту переехать реку и с другой стороны появиться на площади. Не одному появиться, а со своей свитой. Его свита обещала быть не такой помпезной, как королевская, но тоже не маленькой: во дворике перед воротами собралась целая толпа молодых людей в богатых костюмах, юношей и девушек, вперемешку и знатных и простолюдинов. Многие дурашливо кланялись Эдину, именуя его «ваша милость». В этот день позволительно было не чинясь веселиться и развлекаться, и не только молодежи.
Эдин пил воду из ковшика, когда к нему подвели его коня, — и поперхнулся, закашлялся.
Королевский конь, демоны! В числе его недавних предков наверняка был осел, потому что уши у коня были великоваты, ноги коротковаты, туловище толстовато, а сам он — низковат. Вот грива — та удалась просто роскошная, длинная, пшеничного цвета.
Эдин кашлял, когда кто-то сзади треснул его спине.
— Осторожнее, ваша милость! Дышите? Хвала Всевышнему!
Рай Диндари, кто же еще. Стоял и зубоскалил.
— А что вы думали, ваша милость, вам сюда черного иноходца подадут?
— Ты тут что забыл? — огрызнулся Эдин.
— Как что? — Рай показал на остальную толпу. — С тобой поеду. А что, нельзя? Тут веселее!
И не возразишь ведь, тут и кроме Рая каждый второй-третий был молодой лорд.
Шутовская процессия могла себе позволить и такие неблагородные вольности, как раскрашенное гримом лицо. Этим занимался Гарт-Кука: быстро и уверенно рисовал на щеках желающих или несколько ярких цветных точек, или кругов, треугольников. Полный грим, конечно, позволялся только шутам.
— Подкрась-ка меня, шут! — на скамеечку перед Кукой уселся молодой человек в синем бархате, — от кошачьих коготков следы умеешь прятать?
Его щеку от глаза до подбородка пересекало несколько царапин.
— Спрячу, отчего же, — согласился Кука. — Царапучая кошка попалась, милорд?
— И не говори, шут, — поймав на себе взгляд Эдина, поцарапанный поклонился, широко улыбнувшись, — ваша милость.
Загримированного Эдина он, конечно, не мог узнать. А вот Эдин, напротив, не мог его не узнать. Рангар Веллерн, который чуть не увел тогда ночью, из лагеря, их Милду.
Между тем распорядитель церемоний выбежал на балкон.
— Благородные господа, пора, пора! Немедленно выезжать!
Эдин погладил грустную морду лошади.
— Ну давай, коняшка, наш выход.
Толпа народу запрудила улицы. Эдин и его свита медленно ехали по сплошному людскому коридору, со всех сторон под ноги коняшке летели цветы и фрукты. К цветам животное было равнодушно, а вот яблоки его живо интересовали, Эдин не переставал понукать коня, не давая остановиться и угощаться в свое удовольствие под бурное веселье зрителей, и еще, конечно, приходилось махать рукой и расточать во все стороны улыбки. Наконец увесистое яблоко зазвездило прямо Эдину по лбу — как раз некстати повернулся. Это вызвало взрыв хохота с обеих сторон улицы, такого, что стало не слышно труб и бубнов следующих позади музыкантов, и привело вдруг Эдина в бешенство. Низко свесившись в стременах, благо лошадка была низенькая, он подхватил с земли другое яблоко и что есть силы швырнул в толпу, это тоже вызвало бурю восторга. То, что шут злился, вызывало восторг и смех, больше досадить шуту — больше смеха.
Не все, конечно, далеко не все пытались его дразнить. Многие приветствовали, кричали что-то ободряющее, и таких было больше.
Взять себя в руки — единственный выход. Успокоиться. Все это ведь даже забавно, в сущности. Циркачу нельзя терять самообладание, иначе все провалишь.
Это же не будет длиться вечно…
Впереди еще охота, и нужно услышать медведя. И пусть бы это был чужой, незнакомый медведь.
— Ты как? — это сзади подъехал Рай, — потерпи немного, вон за тем домом уже площадь…
На площади свободным от народа был почти ровный, довольно большой круг в середине, вооруженная короткими пиками стража умело сдерживала напор толпы. На покрытом ковром деревянном помосте в красных бархатных креслах с высокими спинками восседали король Герейн и обе королевы, принц Эрдад стоял возле отца, облокотившись о спинку его кресла. На другом таком же помосте напротив королевского стояло такое же бархатное кресло, пока пустое.
Шла церемония, к королю по очереди подходили главы ремесленных Гильдий и подносили дары, производимые Гильдией, как правило символические и небольшие по размеру: Гильдия Ювелиров — какие-то драгоценные безделушки, Гильдия Обувщиков — пару богато украшенных туфель, которые король тут же передал жене, Гильдия Ткачей — большой кусок драгоценного тончайшего расписанного шелка, продетый в маленькое колечко, а Гильдия Купцов — что-то затейливое в небольшой коробочке, во всяком случае, и принц Эрдад, и королева Кандина заглянули в коробочку и были удивлены и довольны. Каждому дарителю король дарил в ответ кольцо с камнем.
Церемония не была рассчитана надолго и уже подходила к концу, перед королем стоял представитель последней Гильдии — Цирковой. И, к удивлению Эдина, это был Димерезиус. Он поклонился королю и открыл перед ним маленькую шкатулку, из которой вдруг выпорхнула красивая яркая птица, но не улетела, а осталась сидеть на руке фокусника, а тот тем временем извлек из шкатулки две огромные полураспустившиеся розы. Эдин последние дни только и делал, что раздаривал цветы кому попало, но Димерезиус, несомненно, исполнил этот фокус куда эффектней.
Эдин знал, что должно произойти: король даст Димерезиусу кольцо, но тот не наденет его на палец, а передаст тому члену своей гильдии, кто должен стать королем праздника. Ему, Эдину.
Вот король вручил кольцо. Димерезиус поклонился королю, потом всей площади, и направился к Эдину, все еще сидящему на лошади и окруженному своей шутовской свитой. Подал руку, предлагая сойти с коня, и надел кольцо на средний палец. Кольцо было золотым, с крупным плоским зеленым камнем, по камню расползались золотистые прожилки.
— Удачи тебе, мальчик, — тихо сказал фокусник, глянув на Эдина внимательно и ободряюще. — Все будет хорошо. Иди и получай свою корону.
И Эдин пошел.
Загудели трубы, и толпа заревела так, что уши закладывало. Эдин медленно, ступенька за ступенькой, поднялся на королевский помост, опустился на колени, сдернув с головы пестрый шутовской берет, и королева Астинна торжественно возложила на его голову корону из золотистой соломы и цветов, красных и синих.
Аллиель стояла прямо за креслом королевы. Она была бледной до синевы, и смотрела на Эдина так, словно это все была казнь, его казнь — не меньше.
Он улыбнулся Аллиель краешками губ.
То, что происходит — просто роль. Ничего особенного, если ты циркач.
Все даже забавно.
Эдин спустился с королевского помоста, поднялся на свой и уселся на трон, вокруг уже разместилась вся его свита. А первый королевский министр с поклоном преподнес ему дар — жареного поросенка на большом блюде. Эдин принял поросенка и любезно поблагодарил министра, словами, которые затвердил накануне, потом отхватил поданным ножом кусок и принялся жевать, стараясь не капнуть жиром на штаны — об этом очень просила госпожа Дина. Остальное мясо живо разодрала и растащила его свита, Раю и Рангару Веллерну, которые сидели на ступеньке помоста рядом, тоже достались внушительные ломти, которые те уплетали за обе щеки.
Толпа ликовала. Король шутов, коронованный до первого снега, сидел на троне. Рай, вытирая руки об выдернутую из кармана холщовую салфетку — какой предусмотрительный! — что-то говорил на ухо Рангару. Они, похоже, были хорошо знакомы — что ж, ничего удивительного.
Съеденный поросенок означал конец представления и начало праздника. Народ будет веселиться, пить вино и есть мясо, которое жарили сейчас во всех тавернах, начнется большая ярмарка, а королю пора отправляться на подвиг… на охоту, то есть.
Из города выехали быстро, потому что уже не шествовали, а скакали чуть ли не во весь опор, впереди король и его наследник на прекрасных лошадях, остальные следом, Эдину тоже пришлось припустить на своей лошадке, чтобы не отставать, его свита с криками и гоготом поспевала следом на лучших, чем у него, лошадях. Под ноги снова летели цветы, но хоть яблоками больше никто не кидался — и на том спасибо.
Теперь он какой ни на есть король!
За городом, на большой поляне заранее был приготовлен охотничий лагерь — стояли шатры, суетилась обслуга, ржали лошади, лаяли собаки, судя по лаю, их тут было не меньше сотни. Кому требовалось, могли быстро сменить одежду с парадной на охотничью, вооружиться, переменить лошадей. Эдину тоже подвели другую лошадь — чтобы не задерживал охоту, его место на начальном этапе было рядом с королем. Оружие… он бы не отказался, но шуту оружия не полагалось. Королева и ее дамы тоже готовились ехать с охотниками, и королева Кандина, кстати, пересела на верховую лошадь и держалась на ней великолепно, как молоденькая. А заметив удивленный взгляд Эдина, засмеялась:
— Как дела, ваше шутовское величество? Не боишься медвежьей охоты?
Ответил принц Эрдад.
— Бабушка, известное дело, шуты всегда самые смелые, их болтовня сразит даже медведя.
Может, принц просто недолюбливал шутов?
— Завидуете, ваше высочество? — сказал Эдин. — Ведь король из нас двоих все-таки я.
Ничего, и Кука предупреждал, что подтрунивать над королевским семейством, легонечко — можно. Королева Кандина расхохоталась, принц на секунду скривился, но тут же широко улыбнулся.