Эдин был всерьез удивлен.
— Вы, случайно, не ждете от нас простыню наутро, милорд?
— Разумеется. А что вас удивляет? Милорду графу важно, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правильном осуществлении брака, и этому было бы достаточно свидетелей. Ведь леди… э… его дочь, я правильно понял?
— Правильно. Но, вы же понимаете, мы проделали тяжелый путь, она чуть жива.
— Ну, что ж, — капитан взглянул на потолок, — это все очень понятно. Тогда важное событие само собой отложится на день, верно? Когда брачная простыня окажется на палубе, вся команда получит по соллену, милорд. Вы уж постарайтесь порадовать людей… э… хорошим и своевременным исполнением своих новых обязанностей.
Глаза капитана смеялись. Рай тоже хрюкнул и уткнулся в ладони.
А Эдин не знал, смеяться ему или…
И он подвинул к себе тарелку с жареной курицей.
Когда Эдин зашел в их с Аллиель каюту, она, в бархатном халате поверх рубашки, перебирала содержимое сундука, а служанка собирала на поднос остатки ужина леди.
— Доброй ночи, милорд, — и служанка поспешно ушла.
Аллиель подняла на него взгляд.
— Почему тебя все так называют?
— Твой отец придумал эту игру. Это его корабль. На кораблях так называют капитана, и еще иногда хозяина, такой обычай. Они просто дают понять, что подчиняются мне как хозяину. Не волнуйся, когда мы станем жить с Тасане, только ты будешь леди…
Она не улыбнулась шутке.
— Это корабль отца? А вот это, взгляни. И — мое платье!
Платье, алое платье для второго дня свадьбы, висело в углу.
— А что не так с платьем? — удивился Эдин, — красивое, по-моему.
— Да, красивое, — она стремительно подошла, развернула подол, — вот это кружево стоит не менее пяти солленов за локоть, и это только кружево. А какой шелк, какая работа, а рубины на застежках?
— Ну и что? — Эдин пожал плечами, — ты недовольна, что у тебя слишком роскошное платье? Перестань. Порадуйся, и все.
— В Лирском замке — это понятно. Но это и в замке было бы… вызывающе. А зачем мне такое платье — здесь?!
— Твой отец хотел, как лучше. Чтобы у тебя на свадьбу было самое лучшее. Или ты огорчаешься, что дамы и фрейлины королевы не увидят? Конечно, здешние матросы не оценят эти кружева, — Эдин фыркнул.
Ему самому тоже было глубоко безразлично, что там за кружева.
— А это? — Аллиель вернулась к сундуку, выхватила ворох каких-то вещичек, — такое белье есть у королевы. И то она не носит его каждый день! Это… Это все слишком!
— Так ты огорчена, что нет ничего на каждый день? Ну потерпи. Как только доберемся до лавок, купишь все, что тебе нужно. Не отец же выбирал тебе все эти кружавчики, он распорядился, а исполнили набекрень.
— Нет, нет. Ох, Эдин! — Аллиель всхлипнула.
— Ну, что ты? — он подошел, обнял, она прижалась лицом к его груди, — милая, все равно я считаю, что ходить постоянно в шелке и кружевах — не такое уж страдание. Или я чего-то не знаю?
— Ты не понимаешь. Мне это все равно — теперь. А вот раньше…
— А это уже неважно. «Раньше» закончилось, есть только «теперь», — он прижал её к сее, поцеловал.
— Тут и твое тоже, — Аллиель показала на сундук.
Эдин заглянул. Угол сундука занимали его вещи из цирка. Поверх свертков с одеждой, прикрытая платком, лежала костяная фигурка королевы Элвисы.
Она ведь тоже — на счастье.
Он взял фигурку в руки. Поставить где-нибудь на видном месте?
На миг ему показалась, что Элвиса перестала быть безмятежной, она взирала с интересом, и как-то … придирчиво? Эдин завернул фигурку в платок и убрал на место.
Нет уж. Они с Аллиель должны быть здесь вдвоем.
Он больше не чувствовал себя уставшим, она, похоже — тоже…
— Ты останешься здесь… на ночь? — голос деланно безмятежный, взгляд в угол.
Он напомнил ей очевидное:
— Милая. У меня тут нет другой постели. У тебя тоже. Мы ведь женаты, помнишь?
— Да, — она улыбнулась. — Говорят, что… В общем, они ждут, что мы… И отец тоже… Значит?
Он снова обнял ее.
— Милая. В своей постели мы ничьих распоряжений выполнять не станем. Как захотим, так и будет. Да?
Другое дело, что он сам не согласен был откладывать долго. А ей определенно нравилось в его объятиях.
— Я так и не понял тогда, что именно позволено брату, а теперь надо выяснять насчет мужа…
Она хотела отстраниться, он не пустил, обнял крепче, шепнул:
— Я люблю тебя, Аллиель.
Ему все меньше хотелось развлекать ее болтовней. Говоря по правде, уже совсем не хотелось. И страшно было что-то испортить, ведь первый раз — единственный.
— Всю ночь тебя обнимать можно только мужу, да? А поцеловать… вот так? А так?
Она уже не отстранялась, сама обняла его, погладила по волосам.
— А так? М-м?.. — продолжал он дразнить её.
В конце концов он подхватил ее на руки и отнес на кровать.
Кровать мерно покачивалась, «Виолика» на всех парусах неслась сквозь ночь, а до утра…
До утра было еще далеко.
Утром Эдина разбудил грохот на палубе. Аллиель еще спала, плотно завернувшись в одеяло. Засыпала она в его объятиях, это он точно помнил.
Шумели на палубе, шумели за хлипкой дверью каюты. Кто-то громко прокричал петухом — ибо не петух же там, в самом деле.
Он встал, натянул штаны, потом осторожно приподнял жену и выдернул из-под нее простыню. Глянул мельком — есть там что-нибудь, чтобы порадовать почтенную публику? Скомкал, и, приоткрыв дверь, выбросил простыню в щель. Снаружи тут же загоготали, зашумели, принялись выкрикивать здравицы, и протопали, кажется, десятки тяжелых сапог.
Конечно, Аллиель проснулась. Села на кровати, огляделась по-детски недоуменно.
— Что, уже поздно?
— Кажется, да. Доброе утро, моя леди.
— Доброе утро, мой лорд, — она сладко потянулась, — нужно вставать, да?
— Придется, — он подошел, поймал ее в объятия, теплую со сна, растрепанную, уже по-другому красивую, нашел ее губы своими и впился в них с нежной страстью.
Ее губы тут же ответили. Эта долгая ночь научила их поцелуям.
— Что, милая, ночь твоих страданий минула благополучно? — может, зря он взялся этим шутить.
— Не смей надо мной смеяться!
— Нет-нет, что ты. Конечно, нет.
— Если бы я знала, что это все так приятно…
— Только не говори, что тогда ты давно бы выскочила замуж!
— Конечно, нет! Что-то ты ко мне не спешил!
— Вставай, — он нехотя отпустил ее, поцеловав напоследок, — сейчас спрошу воды умыться. Или позвать тебе служанку? — он поискал взглядом свою одежду.
Кое-что нашел.
— Хочешь, я сам помогу тебе влезть в твое невероятное платье? Правда, причесать не смогу. А обязательно сложно причесываться, может, просто заплетешь косу?
— Запросто. Так даже лучше. Не надо служанку.
Когда они поднялись на палубу, их встретил приветственный рев из десятков глоток. Матросы выстроились, боцман как раз выбивал затычку из бочки с вином, а длинный стол для торжественного завтрака уже приготовили. Первым к ним подскочил Рай, обнял Эдина и поцеловал кузину:
— Поздравляю!
Следом подошли капитан и офицеры.
Рай тронул Эдина за локоть и показал пальцем куда-то вверх, тот посмотрел и закашлялся. Аллиель тихо ахнула.
Их брачная простыня развевалась на мачте прямо под гринзальским флагом.
— Все в порядке, милорд, — со смешком заявил Эдину капитан. — Я уверяю, все в порядке. Зато всем хорошо видно.
Потом Аллиель спросила его:
— А куда мы плывем?
Запоздалое любопытство.
— В Сарталь, — ответил Эдин. — Граф почему-то так решил. Думаю, будем там дня через три. После отправимся в Тасан. Это довольно близко.
— В Сарталь? — удивилась Аллиель. — Ну, раз отец так хочет. А я помню маркграфиню, она была такая веселая! И мы встретимся с твоей сестрой, да?
Эдин тоже помнил маркграфиню, и совсем не жаждал вновь видеть эту достойную леди. Вот Милда с Якобом — другое дело.
— Надеюсь, Граф нам напишет, — добавил Эдин.
Указаний он не ждал и не хотел, но не прочь был бы узнать, как там все вышло, в Лире. Как раз сейчас уже выяснилось, что король-шут и его жена пропали. А это скандал, между прочим, и Графу может быть очень непросто.
А так, решено ведь — они едут в Тасан, Эдин начнет службу, надо устроиться, может, уже в том, выбранном доме. Впереди было только желанное и понятное.
Скорей бы.
ГЛАВА 24. Новый ветер. Письмо
Эти несколько дней на спешащей по морю «Виолике» были днями перелома и узнавания, и в то же время они получились спокойными и счастливыми, даже слишком. Тучка набежала, правда, когда Аллиель вернулась к своим непоняткам насчет излишне роскошного гардероба. Они стояли на баке и смотрели на море. Вот тогда она и спросила.
— А откуда у отца корабль и деньги? Ты знаешь? Я ведь думала, что он очень беден, и живет тем, что ему дают родственники, лорд Верк, например. Или так и есть?..
Эдин честно рассказал ей все, что знал, поскольку скрывать что-либо не видел больше ни малейшего смысла. Она не сразу поверила:
— Мой отец торговец? Ты шутишь! Он кандрийский граф и всегда гордился этим! Я не должна тебя слушать, а если это правда — не должна прикасаться к этим деньгам!
А подбородок гордо вскинула. Дочь графа, праправнучка королей, не больше и не меньше.
Эдин был слишком счастлив, чтобы сердиться, хотя слова жены его задели.
— А что, голодать, сидя на сундуке с графскими регалиями и жить на подачки — это повод для гордости? — спросил он, не повышая голоса. — А копать огород постыдно для графа? Тогда почему постыдно торговать? А вообще, я не настаиваю. Раз все, во что ты одета, куплено на постыдные деньги, ступай и переоденься, попроси у служанки запасное платье, у нее наверняка есть.
Подумал еще, что ведь с нее станется так и сделать. Нет, она нахмурилась, но с места не сдвинулась.
— Кстати, ты считаешь, что сам король и высшие лорды не занимаются торговлей? — он усмехнулся, — они просто по-другому это называют. Сама подумай. Твоему отцу всего лишь принадлежит доля в торговой компании. Компании, если на то пошло, принадлежит и этот корабль. Твой отец вкладывал деньги и теперь получает прибыль…