– П-пусти… не хочу… это… не я… не я… – Практически беззвучно двигались его губы, а из глаз стекали чёрные слёзы. Около него клубилась сфера незримой воли – сгусток чуждого влияния, мягкий и неуловимый, как зловонный пар. Оно не входило силой, оно входило мягко. Как шелковая петля, медленно затягивающаяся на разуме.
– Он почти потерян. – Шепнул Андрей, медленно выдыхая. – Если воля Спящего достигла ядра…
В этот момент чёрный пар начал пульсировать. Цзяолин напряглась. И Андрей, не теряя ни мгновения, развернул зеркальную печать. Простым движением он опустил ладонь на воздух перед собой, и словно разрезал пространство.
Невидимые нити, заплетённые по схеме, начерченной древними символами и зафиксированные нефритовой нитью, вспыхнули серебром, а потом раскрылись в виде шестигранной сферы, наполненной зыбким, стеклянным светом.
Пар отступил. Он не исчез – он ударился о поверхность и… Ушёл внутрь себя. Воздействие, выпущенное Спящим, вошло в зеркальную ловушку и запуталось, блуждая по кольцу отражений, не в силах больше влиять ни на культиватора, ни на Андрея.
Тишина. Сфера затрепетала – и разлетелась, оставив воздух чистым. Молодой культиватор рухнул в грязь, захлёбываясь судорожным дыханием.
– П-прошу… помоги… там… там Он… – Выдавил он, глядя в никуда.
Андрей кивнул. Он уже знал, что всё только начинается. Когда они с Цзяолин покидали топи, Андрей оглянулся. В воздухе, среди увядающих тростников, пульсировала едва заметная тень – будто кто-то вглядывался из глубин, но ещё не был готов выйти. Он прижал к груди амулет и подумал:
"Если даже дыхание почти свело его с ума – то что же будет, когда Тот проснётся полностью?"
Болота всё ещё дрожали. Не земля, а сама реальность. Как будто сама ткань мира, промокшая и заплесневевшая, начинала дышать, издавая глухие, сырые выдохи. Каждый шаг по земле отзывался гулким эхом внутри черепа. Воздух – тяжелее воды, а небо – слишком близко, будто вот-вот обрушится. Цзяолин затаилась в форме тонкой дымки, затеняя Андрея. Он же снова стоял среди трясин – окружённый кольцами заранее заготовленных печатей. Их свет дрожал.
– Он приходит…
Сначала это была тень. Не образ, не силуэт. Просто чёрный сгусток в тумане. Как тень, отброшенная огнём на молоко. Затем – голос, одновременно вдалеке и внутри.
“Ты… дышишь… Ты… спишь… или проснулся?”
Андрей стиснул пальцы, и в руке запульсировала печать зеркала воли.
– Я проснулся. Но ты – останешься во тьме.
В тот миг, когда проекция Спящего проявилась полностью, воздух вокруг выцвел. Цвета ушли. Все краски – и в травах, и в небе, и в коже – стали приглушённо-серыми, будто мир накрыли саваном. Из тумана вынырнула безликая пасть. Рот без формы, но с тысячами глаз внутри. И ни одного взгляда – все слепы, и всё же они видят. Андрей метнул первую технику преломления ауры – свернув её в спираль копья, чтобы пробить проекцию. Но… копьё поглотилось, как свет в беззвёздной ночи. Не ударило. Не пронзило. Просто исчезло в безликом нутре тьмы.
– Он не здесь телом. Он – только зов. Только воля, отбрасываемая через сон. – вспомнил Андрей слова древнего свитка.
Цзяолин, почувствовав искажение, материализовалась рядом. Но даже её присутствие с трудом сдерживало искажение реальности – её тело дергалось, как отражение в зыбком зеркале.
– Слишком рано. Но уже опасно. – Глухо прошептал Андрей, и высвободил технику Внутреннего Зеркала, заставляя своё сознание отразить зов существа. И тут существо ударило волей. Не техникой. Не аурой. Просто волей. Словно чёрный прилив обрушился на разум парня. Вспышки боли в висках. Сердце сбилось. Мышцы на мгновение отказались слушаться. Сквозь мутную пелену на границе зрения появились тени из прошлого. Мертвые демоны из Нижнего мира… Чхве Тансу… Какие-то озлобленные дети, которых он не успел спасти… И среди них – образ самого Андрея, как сосуда, полого и пустого. Пустой Лик, но теперь не маска – а его собственное лицо.
– НЕТ! – Проревел он, разрывая обрушившуюся на его сознание паутину плена.
Он ударил по земле, пробуждая одну из закладок. Печать Отказа от Иллюзий. Сфера света вспыхнула, как кристаллический взрыв, и на миг прогнала мрак. Проекция Спящего отшатнулась. Она не исчезла полностью. Вновь расплылась, отступая в болото. Но теперь – замедленно, с беспокойством. Её первый контакт – сорвался. Цзяолин метнулась следом, сделав знак зубастым оскалом – не трогать. Эта тень пока неуязвима. Андрей тяжело дышал. Мир снова обрел краски. Птицы – голоса. Листья – блеск. А он – своё имя.
– Эта тварь… не просто зверь. – Устало проговорил он. – Она… сон. Сон, который питается снами других.
После этого противостояния, он с трудом вернулся в долину. Пошатываясь, с окровавленным плечом – не от удара, а от разрыва сосудов из-за давления чужой воли. Но в глазах был огонь. И в памяти – чёткий силуэт. Спящий ещё не проснулся. Но он уже смотрит. Значит, нужно быть готовым не только драться – но и не заснуть самому.
Когда ночь окончательно слилась с горами, Андрей уже сидел перед дрожащим светом сигнальной лампы. Свиток, перешедший к нему через архив семьи Лин, хранил внутри себя не только сухие слова, но и голос времени. Надломленные иероглифы, чернила на коре, скреплённые алым лаком – в них хранилась легенда об Арке Духа Ясеня.
"Там, где облака не отбрасывают тени, где пепел небес застывает в вечной воронке, покоится сердце забытого древа."
Андрей закрыл свиток.
– Значит, Пепельные утёсы… – Прошептал он. – Чёртова воронка мира.
Цзяолин, в своей укрощённой форме, шевельнулась у входа в зал, но не вмешалась. Они оба знали – этот путь будет одиночным…
…………
На третий день пути, Андрей миновал реку Сюаньцзин, где туман вечен, а крики журавлей напоминают рыдания. За ней располагался лес Застывших Песен, в котором даже ветер казался заплутавшим воспоминанием. Он шёл один. Без знамён, без имени. Только копьё, длинное и чуть потемневшее от недавнего прорыва, и плащ, скрывавший ауру. Уже в глубине Пепельных утёсов начиналось иное пространство. Земля словно отказывалась нести вес реального. Горы вздымались под странными углами, как каменные язвы. Трава не шевелилась. Время… Останавливалось. Андрей впервые почувствовал, как эхо Зова Спящего пробует дотянуться сюда – но здесь, в этом странном месте, оно терялось. Как будто что-то… Сдерживало его. Именно здесь должно было быть Сердце Духа Ясеня – артефакт, что в древности использовался как опора рассудка. Хранитель снов и защитник от вторжения чужих воль.
На шестой день Андрей нашёл остатки храма. Это было не здание, а камни, сложенные так, будто сами приняли эту форму от давления древнего долга. На перекошенных столбах виднелись полустёртые надписи, но всё ещё светящиеся при взгляде на них при помощи духовного зрения.
"Тот, кто ищет Сердце, должен доказать, что его сны – его собственные."
Он вошёл внутрь. Внутри – тишина. Не мёртвая, а всепоглощающая. В центре этого весьма своеобразного здания располагался постамент из слоновой яшмы, на котором лежал не артефакт, но камень, в котором что-то спит. Камень дышал. Медленно, тяжело. Словно внутри него заключено нечто живое, спящее в великой печали.
Андрей протянул руку. И в тот миг на него обрушился сон. Он не заснул. Но оказался втянут в иное восприятие. Он стоял на тропе из звёздного праха, а над ним висело огромное дерево, по чьим ветвям текли мысли мира. Там, у подножия, сидело его детство. Боль. Бессилие. Лицо матери. Безмолвный крик.
"Ты ещё принадлежишь себе?" – Шептало дерево.
– Да. Несмотря на всё. Я – это я.
И тогда камень раскололся, и внутри забилась тёплая яшма, в форме крошечного светящегося листа – Сердце Духа Ясеня. Он взял его, и тут же почувствовал, как на мгновение все остаточные волны Спящего в его сознании испарились. Он смог думать чисто. Но в то же мгновение – в глубине его тела, где скрывалась древняя сущность кости Павшего Бога, что Андрей до сих пор не показывал никому, что-то вздрогнуло. Как будто другая воля, скрытая в нём, впервые обратила внимание на артефакт. Но он всё равно не подал виду. Не сейчас.
– Ещё один шаг. Но война с этим миром только начинается. – Сказал он сам себе.
Когда Андрей покидал святилище, небо оставалось недвижным, а каменные утёсы молчали, он уже знал о том, что пробудил цепь. Сердце Духа Ясеня хранилось в этом месте не просто так. Оно было не только артефактом, но и печатью, что удерживала внутреннее равновесие в этих горах. Теперь, когда он вытащил его, древние стражи – не люди и не звери – начали просыпаться. Сначала это были эхо-заклятия. На выходе из долины камень под его ногами зазвенел. Воздух стал плотным, как вода. Пространство слегка сдвинулось, и впереди возникла фигура – бронзовая, покрытая рунами, без лица.
Страж Ветра Пепельной Пустоты. Он не говорил. Просто взмахнул рукой – и воздух вокруг Андрея наполнился вихревыми клинками, каждый из которых вибрировал на частоте древнего языка. Андрей активировал барьерную печать с вложением Сердца, и волны ментального давления обогнули его, не коснувшись. Он ударил копьём – и пространство треснуло. Фигура исчезла, оставив после себя лишь обломки рун, что тут же начали растворяться в каменной пыли.
– Этот был первым… – Сказал он вслух. – Кто следующий?
Ответ не заставил себя ждать. Когда он спустился на несколько уровней ниже по древним каменным уступам, ведущим вниз по склону долины, что терялась в тумане, он заметил, что сама форма рельефа изменилась. Скалы теперь извивались в спирали, как будто огромные змеи веками скользили по ним. Он двигался осторожно – каждое неверное движение могло вызвать новую активацию. В какой-то момент он замер. Цзяолин, дремавшая в духовной связи, резко пробудилась. Её пульс передался сквозь ауру:
"Они тоже двигаются. И один из них достаточно сильный. Настолько, что моя душа замирает."
– Кто?
"Не знаю имени. Но… он пахнет землёй. Прахом. Старше Паука. Старше многих. Буйвол, но не просто зверь – тот, кого кормили громом и звёздами.