Шепчущие Рога Джи-Лунь
Ночь над восточными склонами была тиха, как затянутая вуаль старинной книги, которую никто не открывал веками. Не было ветра, не шумела листва, даже духи гор казались смолкшими, будто сам мир затаил дыхание в предчувствии чего-то древнего и немыслимого. Под слоем пепельных облаков, среди поросших мхом каменных колец, лежал запечатанный алтарь, упрятанный в складки забытых гор. Множество печатей – старых, новых, варварских, сектантских, алхимических и даже нанесённых кровью давно исчезнувших Богов – сковывали пространство, формируя слоистую вязь из рун, узлов, времени и боли. Они пульсировали в унисон, как нервная ткань спящего зверя, каждый миг балансируя между сном и ужасом пробуждения.
И вот – первая капля… На изогнутом роге, кому-то возможно напоминающем бивень слона, торчащем из самой сердцевины древнего замкнутого круга, медленно, но неумолимо, выступила вязкая, густая капля чернильной субстанции. Она переливалась тусклым фиолетовым светом. В её глубине прятались символы, смыслы, отголоски не произнесённых мыслей. Этот процесс формирования капли занимал сотни лет. Но вот пришло время. Капля дрогнула… И… Упала…
Пол под алтарём, веками немой, резко вздрогнул, словно получил известие из глубин мира. Тонкие линии первичных печатей начали медленно отслаиваться, как мёртвая кожа с тела, что больше не желает быть мёртвым. Равнодушные к большинству форм магии, эти узоры начали исчезать сами собой, не горя, не вспыхивая – а растворяясь в густом, липком ощущении взгляда, обращённого внутрь тебя самого. Ведь пробуждение того, кого они так долго удерживали, всё-таки началось.
Внутри запечатанного зала, будто за тысячью занавесей, начала дрожать тень. Но не как дрожит зверь, пробуждаясь от сна. А как дрожит мысль, зреющая в уме мудреца. Плавно… Осознанно… Холодно…
Медленно, почти неощутимо, древние стены начали "думать". Это ощущалось не ушами и не кожей. Просто разум тех, кто даже случайно оказался вблизи от этого места, вдруг начинал “спотыкаться”. Мысли путались… Логика сдвигалась в непредсказуемую сторону. Память начинала выдавать образы, которых никогда не было в жизни этих несчастных. И лишь одно имя вставало перед внутренним взором – Джи-Лунь. И оно отзывалось эхом в самых глубоких слоях сознания, будто кто-то положил тебе на плечо лапу, покрытую перьями и чернилами.
Одна из внутренних печатей, та самая, что держала когти разума этого существа взаперти, всё же дрогнула. Она не треснула… Не взорвалась… Её структура начала отрицать саму себя. Сам смысл этой печати подвергся сомнению – не логическому, а философскому. И когда сам символ веры в свою прочность был подточен, она просто рассыпалась, как пересохшие в труху листья под взглядом учёного. А потом случилось это…
Из тьмы вышел силуэт. Изящный… Высокий… Олень, у которого вместо шерсти струились перья – мягкие, грациозные, шелестящие, будто каждый был написан каллиграфией по шелку. Его копыта ступали не по земле, а по плотной ткани из умирающих мыслей, и с каждым шагом он оставлял за собой чернильные знаки, скользящие по воздуху и впитывающиеся в пространство.
На его голове возвышалась пара великолепных, словно слепленных из слоновой кости рогов, выгнутых назад, будто изломанные временные линии. С их кончиков медленно стекала та самая чернильная субстанция – сгустки смысла, плотно спрессованные догмы, что таяли, соприкасаясь с реальностью.
А потом Джи-Лунь открыл глаза. Но не физически. Это был мысленный зевок – первый глубокий вдох пробуждённого древнего и жуткого разума. Все остаточные магические слои, все заключённые в цепи печати начали “дрожать”, словно слабые аргументы перед учёным. А потом они, одна за другой, сдавались. Не потому, что Джи-Лунь прилагал силу. Он просто не верил в необходимость их существования.
А вдалеке, в обители одной из мудрых сект, юная наставница, занятая медитацией, внезапно вздрогнула. Линии разума, к которым она прикасалась, пошли рябью. Внутри сознания, среди мантр и пустоты, вдруг появился образ пера. Словно оно, спланировав откуда-то сверху, легло между мыслями. И начало писать её заново. Отчего она упала без сознания, оставив на полу из рисовой бумаги один-единственный знак, выцарапанный в бессознательном трансе:
“Джи-Лунь. Обретающий форму Мудрости.”
Тем временем, в центре разрушенных печатей, пробуждающееся существо подняло голову. Его взгляд не был взглядом зверя. Это был взгляд Учителя. Того, кто знает, что ты лжёшь себе. Того, кто понимает, что печати – это не стены, а зеркала.
Он шагнул – и пространство отозвалось искажением… Где было одно – стало два… Где было время – стало воля… Где была печать – стало вопрос… И это было только начало… Ведь пробуждение Джи-Лунь – это не рёв и не разрушение. Это наступление Истины, капля за каплей, смысл за смыслом. Это нечто древнее, что смотрит не вовне, а вовнутрь. И всё, что не выдерживает этого взгляда – просто перестаёт существовать…
Пробуждение не было мгновенным. Это было разворачивание идеи, древней и неизбежной, словно круг жизни или притяжение между вопросом и ответом. Джи-Лунь не рвал границы – он просто переставал признавать их существование. И мир, как потревоженный в медитации ученик, начинал трещать, расползаясь шепчущими линиями.
Ветер, прежде спокойный, начал приносить не запахи трав, а вопросы. Невидимые, без слов, но грызущие самые основы рассудка. Во многих уголках Поднебесной Империи звери духовного происхождения приподнимали головы – их уши дрожали, глаза покрывались плёнкой страха. И первыми, кто почувствовал приближение пробуждения этого существа, были старые тигры севера. Сидевшие на древних корнях и впитавшие в себя тысячи душ, они чувствовали, как что-то просто отменяет магию. Не разрушает. Не поглощает. А именно отменяет, как ложную запись в свитке истины. Один из старших тигров, прозванный Златогривым, попытался подняться, чтобы воззвать к стихии – и тут же завыл от боли потери и паники. Потому что в его сознании вдруг появился знак. Не боль. Не клеймо. Идея. Простая, пугающая: "Ты не существуешь."
Слёзы хлынули из его янтарных глаз. Он начал ломать себе когти об ближайшие камни, чтобы почувствовать хоть что-то. Но пустота, что исходила из южных гор, всё глубже проникала в сознание зверей.
Великий сокол из провинции Чхильсан в панике сложил крылья и рухнул с небес. Он, кто с рождения видел судьбы в потоках ветров, теперь видел только чернильные пятна. Будущее не умерло – оно отказалось быть понятным. Ни один поток, ни один предсказатель, ни одна техника чтения не могла заглянуть даже в тень пробуждённого Джи-Лунь.
Но не только духовные звери почувствовали подобную угрозу, что могла просто стереть их с картины этого мира. Люди тоже стали понимать, что идёт что-то весьма серьёзное. Паника в сектах началась в ту же ночь. Сначала это были сны. Ученики высших ступеней, мастера сект, алхимики – все начали видеть один и тот же образ. Олень… Перья… Рога, с которых капает концентрированная тьма. Он не нападал. Он наблюдал, склонив голову, и задавал вопрос. Один и тот же. В разных языках. В разных образах. Но суть оставалась:
“Кто ты, если отнять от тебя все слова, способности, и возможности?”
Один из старших наставников секты Небесной Черепахи Хаоса вскрикнул во время медитации и тут же начал биться в судорогах. Его сознание было сведено к нулю в течение десяти вдохов – не от боли, а от осознания собственной фальшивости.
Старейшины пытались укрепить защитные печати в обителях, но они трещали, не от силы, а от сомнения. Любая печать держится на вере. А Джи-Лунь был существом, что меряет реальность по меркам чистого разума, лишённого человеческих эмоций. Для него истина – не то, что чувствуется, а именно то, что не может быть опровергнуто. А значит – печати, построенные на страхе, надежде, памяти или клановых обетах, были всего лишь временными формами иллюзии…
Когда первые волны пробуждения достигли старой столицы Поднебесной Империи, князь Чхон Ёнгджу, самый старший из троих, прозванный "Кровавым", сам открыл хранилище запрещённых свитков. В глубинах его дворца, в комнате, что не открывалась уже сорок семь лет, он стоял перед древним зеркалом разума. Оно не отражало тело – лишь колебания духа.
И вот там он увидел его… Олень… Нет… Не просто олень. А воплощённая в этом образе мысль. Олень-аксиома. Существо, в котором каждое перо было фразой, каждый шаг – утверждением, каждый рог – запятой, переписанной самими Истинными Богами… И осознав этот факт, князь Чхон резко выдохнул и отбросил зеркало в сторону.
– Оно не дракон… – Прошептал он. – Оно не зверь. Оно – идея… А идею победить практически невозможно… Пока жив хоть один её приверженец!
Княгиня Ло, молодая женщина, но даже не смотря на свой возраст, уже глава собственной школы Вечной Росы, оказалась более чуткой. Она заперлась в Храме Тишины и лично провела обряд Внутреннего Созерцания. Её разум был готов. Но даже она дрогнула, когда увидела, как строки её собственного существа – прошлое, имя, техники, и даже любовь – растворяются, когда Джи-Лунь оборачивает к ней свой пустой, и лишённый любых эмоций взгляд. И тогда она заплакала. Впервые за последние сто лет.
– Мы смертны не потому, что умираем, – тихо прошептала она. – А потому что мы – высказывания, которым можно противоречить. А он – нет.
Князь Хун, самый бескомпромиссный, и самый яростный, повелитель клинков и ритуальных казней, в отчаянии сжёг три города, где наблюдались “признаки заражения”. И сейчас, из-за бессонных ночей и подступающей паники, так как даже он уже осознавал весь масштаб подступающей к землям Империи катастрофы, его глаза были налиты кровью.
– Это не зверь! – Кричал он. – Это ошибка Богов, просочившаяся в наш мир!
Он собирал армию культиваторов, приказывал вызывать древних духов и заключать кровные союзы, лишь бы создать якоря реальности, способные сопротивляться воздействию такого древнего монстра. Но даже в его лагере начались странности. Люди начинали говорить сплошными вопросами, забывали своё имя, а однажды одна из его верных служанок вдруг начала повторять: