Тени от деревьев стали двигаться сами по себе. Земля под ногами – разучилась быть землёй. И в самой глубине алтаря на краткий миг что-то шевельнулось. Не пробудилось. Не пришло. Но… Оно точно узнало, что здесь кого-то зовут…
Ритуал длился уже более сорока минут. И сначала узор на алтаре просто подсвечивался отражениями, потом – начал вбирать в себя тени.
– Это нормальный процесс… – Уверял старейшина. – Хао-Цзу не приходит, он замечает. А когда замечает – вырывает кусочек сна, и оставляет ответ.
Но… Что-то изменилось. Узор, лежащий на каменной плите, перестал откликаться только на структуру алтаря. Он начал реагировать на пространство вокруг. Деревья вокруг алтаря начали меняться. Не физически… Нет… Но их силуэты дрожали, будто отражения в воде при лёгком ветерке. Некоторые – раздваивались. Другие – падали вглубь себя.
И тогда один из кругов узора, находящийся ближе к направлению "Север – Помнить то, чего не было", вспыхнул багровым.
– Это… – Старейшина слегка растерянно замер. – …не лис…
Из центра алтаря, там, где находился вырезанный образ девятихвостого зверя, один из хвостов зашевелился. Не весь. А только край. Но он не дрогнул как камень, и не затрепетал как ткань. Слегка вывернулся, будто вдруг осознал, что он вовсе не принадлежит этому рисунку.
А затем… Из одной из теней рядом с алтарём вытянулось нечто. Оно не имело формы, но внутри него угадывалось. Что-то похожее на маску – но та не имела лица. Что-то вроде движения, которое не шло вперёд, а вращалось, словно воспоминание.
И самое главное – ощущение в голосе, которого не было слышно, но каждый в группе слышал в себе.
"Ты звал. Я слышу. Но не тот, кого ждал.”
Старейшина тут же бросился к центральной нити ритуала:
– Нет! Это сбой! Этого не должно быть! Мы… Мы звали Хао-Цзу! Лиса! Иллюзию! Не… Не тебя!
Но было уже поздно. И свою главную ошибку они совершили в том, что использовали неканоничный обряд, взятый из разрозненных фрагментов, добытых во Внутренней Библиотеке Зеркальной Тени. Там говорилось:
“Кто зовёт Обман, будет услышан Обманом. Но Обман не имеет одного имени.”
Так что то, что откликнулось на их призыв, точно не было Хао-Цзу. Но было близко к нему. Слишком близко. И не подчинялось никакому своду.
С неба, над алтарём, начал падать пепел. Но если кто-то попытался бы поймать его, то обнаружил бы, что тот же самый пепел уже лежит у них в ладони. Он не падал. Воспоминание о падении просто появлялось.
– Что это за… – Один из мастеров секты медленно обернулся, и увидел, что его собственное тело, стоящее рядом с ним, смотрит на него.
– Это я? Или… я уже там?
Паника началась с шепота. Шёпот – с дрожи. А дрожь – с того, что алтарь начал стираться. Да-да. Стираться. Как будто камень сам забыл, что он вырезан. Из глубины того, что вытянулось из хвоста алтаря, показался глаз. Один. Без зрачка. Но светящийся синим кольцом, внутри которого вращались образы. Разрушающегося города… Пепельного водопада… Огромного глаза, смотрящего на самого себя…
– Ты не Хао-Цзу… Кто ты? – Выдохнул молодой мастер. И тогда глаз моргнул. И все собравшиеся вокруг алтаря представители секты Пяти Пиков Бессмертных оказалась в другом месте. Нет. Физически они не переместились. Но сама реальность вокруг них сменилась. И теперь они стояли внутри зеркала, висящего в воздухе. А снаружи… На них смотрело нечто без лица.
Их слаженная и подготовленная группа начала распадаться. Один закричал. Другой – бросился разрушать алтарь. Но всё исчезло… В тот момент, когда настоящая энергия Хао-Цзу на мгновение прошла по касательной. И послышался… Вздох… Ветер… Звук шагов… Один… Два… Три…
“Вы звали – и лиса услышала. Но теперь она знает, кто вы. А вы – знаете ли, кого зовёте?”
И это мгновение всё обрушилось. Они очнулись в том же лесу. Но теперь – без алтаря… Без перьев… Без узоров… Без зеркала… И только на деревьях остались следы когтей, которых там не было прежде…
………..
После провала активации алтаря и необъяснимого провала ритуала, все шестеро выживших из группы секты Пяти Пиков Бессмертных – ушли молча. Они не обсуждали, что произошло. Не могли. Слова казались липкими. Каждый из них… Ощущал, что говорит не своими устами.
“Я не хочу, чтобы голос снова выбрал меня…”
Их губы иногда шевелились сами, и они уже не были уверены, говорят ли вслух – или думают то, что хотят услышать другие. На четвёртую ночь после ритуала один из них – младший мастер в чёрном, уснул прямо у огня, где должен был дежурить. И увидел лису. Но не всю. Сначала – тень, что тянулась от угла его комнаты. Она извивалась, но не двигалась. А потом – первый хвост.
Он не прикасался к юноше, но коснулся тени от его тела. И в ту же секунду парень проснулся в поту, с онемевшей рукой. Когда он попытался заговорить, то произнёс не своё имя.
Через два дня ещё один – пожилой культист с искажённым лицом – начал слышать шорохи в собственных воспоминаниях. Он сидел у стены, вспоминая наставника, но образ был… Другим…
Наставник говорил с ним голосом его собственной жены. А потом – собственной матери. А потом – его будущего ребёнка, которого не существовало.
“Ты не помнишь… Но земля – помнит. Ты шагал. А значит – запомнен.”
Он не кричал. Он совсем перестал говорить. А когда другие нашли его утром, его тень пыталась убежать в обратную сторону.
Третий – женщина из Внутреннего двора обители Пяти Пиков Бессмертных с розовыми шрамами на руках – начала видеть следы когтей. Везде… На камнях… На деревьях… На коже… Три, потом четыре, потом… Девять… В первую ночь – они просто исчезали. Во вторую – оставались, как ожоги. А в третью – она провалилась в один из них. Не физически. Но сознание её застряло в моменте, который повторялся снова и снова. Она падает… Лисьи лапы касаются её спины… И раз за разом – в ушах только голос:
“Ты пыталась меня разбудить. Но теперь – я смотрю через тебя.”
У каждого из них начались петли сна. Но хуже было то, что эти петли начали протекать даже во время бодрствования. Один из мастеров – старший из группы, каждый день выходил на берег реки. И каждый раз, вне зависимости от времени суток, вода была покрыта льдом, а на ней он видел отпечатки лап. Он отказывался входить в дом, так как был уверен, что там уже находится он сам. И тот, кто в доме – в чём-то уже и не он. Он повторял фразу снова и снова:
– Он идёт не по земле. Он идёт по памяти о земле. Он ищет шаги.
Спустя две недели два члена группы исчезли бесследно. Они просто ушли в лес. Без слов. Без следов. Остальные трое обнаружили на своих спинах следы когтей, словно их царапали изнутри. И вот тогда они поняли – Хао-Цзу не простил. И не забыл. Он… Не закончил.
На рассвете, один из оставшихся заметил, что его отражение в воде живёт отдельно. Оно двигалось не синхронно. Иногда улыбалось, когда он был в отчаянии. Иногда плакало, когда он смеялся. А однажды указало лапой на его собственную грудь.
И тогда он понял, что он не один. Лис уже был внутри. Не плотью… Сном… Хвостом… Забвением…
Последний из культистов попытался написать всё, что происходило. Он вёл дневник. Но каждое утро – буквы менялись. Фразы становились зеркальными. А вместо его имени – внизу страницы всегда было написано:
"Ты звал. Я пришёл. Ты остался. А я – теперь ты."
………….
Деревня Хонъюнь затаилась в низине среди туманных холмов, окружённая старым лесом, который местные называли "Шепчущим". Она была маленькой, трудовой – две улицы, пятнадцать домов, одна святилищная арка, и храм без жреца, покосившийся от дождей. И в первую ночь – ничего не произошло. Только одна девочка сказала, что "лиса сидел на крыше и смотрел в колодец."
Её мать шлёпнула её, отругала за глупости, и отправила спать. Но под утро та же женщина вбежала в соседний дом с топором в руке, и несколькими ударами буквально… Выпотрошила свекровь. На вопрос, почему, она ответила:
– Она не та. Она больше не та. Она с хвостами. Я слышала, как она ими шевелит.
После этого события деревня затихла. Во всех домах двери были заперты. Мужчины с копьями ходили по улицам. Но уже тогда никто не мог сказать, кто именно отправил их. Указаний не было. Но все чувствовали, что так надо.
В колодце… Погибла вода. Да… Не исчезла… Не пересохла… Она именно погибла. Стала синевато-мутной, и казалась глубже, чем прежде. Один из подростков попытался посмотреть в неё – и упал. А когда его всё же достали, глаза мальчика были чернильно-чёрными. А изо рта – торчал клок белой шерсти. На закате того же дня заснули трое. И больше не проснулись. Но ночью их видели. Как они гуляли по деревне, голыми, бормоча:
“Не все хвосты ещё видны…”
Во сне жителей деревни начал приходить… Он… Не зверь… Не человек… Это было присутствие. Сначала – просто наблюдающий силуэт у двери. Потом – хвосты, струящиеся за печью. А затем – они начали слышать зов.
“Ты знаешь, кто он. Он наблюдал, когда ты был один. Он принял твоё одиночество как жертву.”
Один старик, кузнец, сам вырезал себе язык, но перед этим сказал:
– Чтобы он не говорил через меня. Чтобы жена не узнала. Чтобы дочь осталась моя, а не его.
Но жену он всё равно зарезал, перепутав её с "той, что дышит чужим именем".
На шестой день в деревне осталось всего восемнадцать человек. И все они —вышли к арке, которая в таких местах заменяла храм, или даже святилище, в полном молчании, восемнадцатью тенями под туманным солнцем. На землю они разложили остатки близких, и кровью начертили девять хвостов. Никто не дал им такой команды. Никто не проговаривал ритуал. Но каждый знал, что именно так Лис придёт. Одна женщина пронесла на руках младенца, и положила его в центр круга. Он ещё дышал. Он даже не плакал. Но когда она отступила – он исчез. Без звука. Без пепла. Без следа. И в воздухе на мгновение замерцал контур – маска без лица. И девять шлейфов, как шрамы реальности. Через десять дней в деревне не осталось живых. Но… Тела, которые там можно было найти, так и не разложились. Они лежали, будто спали. Некоторые – с улыбкой. Другие – с вырванными глазами. Третьи – вбитые в стены, как украшения.