“Свиток, что читает тебя, а не ты его.”
Ученики, пытавшиеся его изучить, выпадали из реальности на несколько дней, а некоторые никогда не возвращались собой. Считается, что это был настоящий след Хао-Цзу, оставленный в материи мира. Когда Хао-цзу был наконец вытеснен за пределы мира, не было взрыва, битвы, света или грома. Он просто… Исчез. Но в этот день все зеркала дали отражение на мгновение позже, чем они должны были… Все реки стали течь тише… Люди начали плакать во сне, и не могли вспомнить, кого потеряли… Один старик, глухой с рождения, вдруг услышал жуткий крик, и умер от ужаса… И в небе над Северной Стеной открылось нечто, что выглядело как разорванный зрачок. Он не двигался, не следил – он просто был. Неделю. Потом исчез.
“Когда ты забудешь свою первую мечту – это Хао-цзу дотронулся до тебя… Когда ты будешь искать что-то в комнате, но не сможешь вспомнить, что именно – он наблюдает… Но если ты заплачешь, не зная, почему – он уходит… Он не любит видеть чужую боль… Потому что вся боль – уже в нём…”
Именно во время этих исследований, в горах, северо-западнее долины, в месте, где не растут ни травы, ни лишайники, где даже ветер обходит путь стороной, Андрей однажды почувствовал нечто странное. Это было не духовное давление, не резонанс энергии, не даже отголосок ритуала – нет. Это была тишина. Не звенящая, не глухая – пустая. Покой без мира, молчание без смысла. Очень сильно напоминавшая… Забвение…
Он набрёл на него случайно, во время очередной охоты преследуя одного из духовных зверей, что сбежали прочь от гнезда Нефритового паука. Но зверь, оказавшись у подножия чёрного склона, резко остановился, взъерошил шерсть, и взревел так, будто его ожогом прижгли. Он рванул прочь, визжа и скуля, и растворился в горах.
А вот Андрей остался. Он почувствовал смятение. Не зверя. Своё собственное. Что-то внутри, в ядре, в костях, в прошлом, как будто кто-то вытянул из него мысль, которую он никогда не формулировал. И не вернул. Потом он осторожно сделал шаг вперёд.
Перед ним располагалось место, которое было… неправильным. Земля не треснутая, не выжженная… Никакая… Цвета были выбелены, даже не серы… Размыты, как старое письмо, на которое пролили воду.
Но хуже всего были тени. Их не отбрасывал он. Их не отбрасывали деревья, которых не было. Но они были. Десятки… Сотни… Людей… Зверей… Форм, которых он не знал. Все они были замершими. Некоторые стояли, как будто ждали. Другие – сидели, обхватив головы. Одна тень стояла на коленях, с протянутыми руками. У другой – не было головы, но она продолжала двигаться, как будто кричала. Они не двигались. Но не были окончательно мертвы.
И именно там, в центре этого своеобразного кратера, парень заметил камень. И это был не обелиск, и не плита. Казалось, что формы его просто не существовало. Каждый раз, когда Андрей смотрел на него, он видел что-то другое. Кусок зеркала… Свернувшегося зверя… Свою собственную руку… Лицо какого-то старика… Пустую клетку… Каплю крови… Выцветший свиток…
А потом, буквально на какое-то мгновение, Андрей услышал голос. Не ушами. Внутри своего разума. Он не говорил. Он вспоминал за него.
“Ты искал силу… Но ты забыл, зачем она была тебе… Не бойся… Забудь остальное тоже… Забудь всё… Останься…”
Он сделал шаг назад. И всё исчезло. В своих записях, что он в последнее время стал делать, Андрей записал:
“Есть место, где даже мир сам боится вспомнить, кем он был. Я не знаю, что там увидел. Но это не было будущим. И не прошлым. Это было тем, что могло быть – и не стало. Я не вернусь туда. Пока не буду готов. Но я оставил там кое-что своё. Может быть, именно так работает след Хао-Цзу. Он не оставляет себя. Он оставляет тебя. В тех местах, где ты отказался жить честно.”
………..
Той ночью Андрей проснулся в предрассветной мгле, от ощущения, будто нечто медленно, как дыхание глубин, шевелится в самых корнях мира. Цзяолин не спала – она стояла неподалёку, её тело, обвитое туманом, мерцало в полумраке, словно отражая звёзды. Она не сказала ни слова. Но её взгляд – глубокий, змеиный, древний – говорил больше любого крика:
– Кто-то просыпается. Один из них. И ты уже сталкивался с его силой.
Но это было потом. Сначала – находка. Среди массы принесённых из монастырей свитков, один выглядел почти безнадёжно испорченным. Он был пережжён в нижней трети, хранил на себе следы влаги, пепла и даже крови. Но именно в нём Андрей заметил необычные символы. Они словно шли под другими, как если бы их вписали в уже готовый текст, зная, что никто не заметит. На третьей странице, между двумя фразами об обыденных обрядах для духов воды, стояла отдельная вставка, вписанная другой рукой и даже другими чернилами:
"Там, где волны легли на кости зверя, там память Хао-Цзу скована сталью молчания. Тот, кто увидит его отражение – услы́шит последнюю из струн его дыхания."
А под этой строкой – почти стёртая, но всё же различимая печать школы Баюнь-чжи, исчезнувшей пять тысяч лет назад, известной тем, что их монахи якобы могли слышать “дыхание мира”. Это было направлением следующих поисков.
Немного погоды, словно вспомнив что-то важное, Цзяолин повела его в старую долину у подножия ледника, где речные воды, сбегающие с гор, внезапно исчезали в подземные трещины, образуя небольшое, но весьма глубокое озеро. Там, по местным легендам, никто не пил воду и не рыбачил. Даже птицы облетали берег этого странного водоёма. Андрей стоял на камне, глядя в чёрную гладь его поверхности. Внизу ничего не было видно. Ни водорослей… Ни дна… Ни рыбы… Лишь глубина.
Цзяолин вилась в воздухе над озером и медленно издала гортанный, дрожащий зов, древнюю вибрацию, вложенную в само их духовное родство. И вдруг – на воде вспыхнула тонкая линия света, словно по зеркальной глади прошёл коготь. Озеро загудело.
А потом, из глубины, с безмолвным всплеском, всплыло нечто округлое, обмотанное нитями водяной плесени и тонкого серебра. Камень? Нет… Полуразложившийся щит, гладкий и черный, как затвердевшая тень. В центре которого располагался пульсирующий знак в виде искажённого круга, разорванного ветром. Когда Андрей коснулся артефакта, то его буквально отбросило назад. И в его сознании гулко раздался голос, низкий, но не мужской, не звериный – скорее голос шторма:
“Я был последним, кто защищал их от тьмы. Я – Хао-Цзу. Моя воля всё ещё пылает.”
Он понял – это не просто артефакт. Это остаточная духовная проекция существа, что смогло вложить свою волю в объект. Его не применить как оружие. Но можно слушать. Изучать. И искать.
В ту же ночь Цзяолин не могла уснуть. Она дрожала, хотя и старалась не показывать Андрею своего состояния. Горы были слишком тихими. А в воздухе чувствовался запах железа и старой крови. Андрей чувствовал, как земля под его ногами еле ощутимо вибрирует. Ни один зверь не рычал. Ни одна птица не пела. Цзяолин шептала, будто видя сон:
“Кто-то дышит под землёй. Это не духовный зверь, вроде Нефритового паука. И не один из тех, кого ты знаешь. Это… кто-то из времён, когда не было Солнца.”
На рассвете, когда тени начали скользить обратно в расщелины, небо за дальними хребтами вспыхнуло тёмно-золотым отблеском, словно кто-то очень далеко открыл глаз. И Андрей понял – поиски только начались. Свитки укажут путь… Но он уже догадывался как можно сражаться с врагом, который не показывается тебе на глаза…
…………
Глубоко в каменном зале, скрытом в сердце одной из расколовшихся гор, где даже дыхание ветра замирало от магической плотности, Андрей стоял перед кольцом пространственных сигилл, что медленно вращались в воздухе, переливаясь глухим тусклым светом – будто смотрели на мир сквозь заиндевелое стекло. Здесь, в изолированном кармане реальности, он собирался завершить свой самый дерзкий эксперимент – ловушку для существа, чья природа сама по себе нарушала границы мира. Хао-Цзу, девятихвостого лиса из Запретного списка.
Он посвятил огромное количество времени изучению возможностей и сил такого противника. Свитки… Фолианты… Пыльные книги, забытые даже хранителями сект… И даже уцелевшие обрывки древних свитков, которые вроде бы не несли в себе никакой осмысленной информации. Но он внимательно изучал всё. И выискивал, что хотя бы приблизительно касалось не только Хао-Цзу, но и междумирных узоров – концепций пространств, которые не просто простираются, а сворачиваются внутрь себя, подобно телу змеи, кусающей собственный хвост.
Именно там, в тексте, что был добыт из библиотеки секты Дворца Девяти Небесных Фениксов, он впервые увидел схему, которая ему очень сильно напомнила рисунок Ленты Мёбиуса, соединённой с зеркальной тканью иллюзорного измерения. Это была не просто абстракция. Это был полноценный план.
Хао-Цзу черпал силу из того, что всегда мог быть вне. Вне логики… Вне времени… Вне формы… Он был зеркалом, способным ходить сквозь сны и иллюзии. Но что, если его заключить внутрь такого пространства, что отзеркаливает само себя? Что если каждое его движение будет приводить обратно к началу? Что если каждый поворот приведёт его к отражению самого себя?
Как следует всё осмыслив и всё же решившись, Андрей построил конструкцию на базе пространственной печати восьмого порядка, в основе которой лежал кольцевой резонатор из слоёв пустоты и временного искажения. Эта структура, активированная через сплетение узлов Иллюзорной Плети, создаёт изолированную петлю. Внутри такого пространства заключен не мир, а представление о мире, созданное самим Хао-Цзу. Он не сможет отличить её от реальности. Вот если бы он видел чёткие границы подобной клетки… Тогда этот монстр точно постарался бы вырваться. И всё же смог бы это сделать. Со временем. Но здесь все границы будут отражаться, отодвигаясь всё дальше. Как в том самом зеркальном коридоре, который можно сделать, используя всего два зеркала. Тут же зеркал было куда больше. Ведь им предстояло удерживать в этом пространстве монстра, что был сильнее даже некоторых Богов.
Чтобы приманить Хао-Цзу внутрь такой ловушки, нужна была проекция, которая резонирует с его интересом. Девятихвостый был падок на души высокого уровня – особенно тех, кто балансирует на границе сна и пробуждения. Поэтому Андрей создал идеальный образ культиватора уровня Доу Хуан, а, по сути, отражение самого себя, тщательно проработанное с помощью магии памяти, следов души и частиц эфирного резонанса.