– Простите?
– Я слышал, вы по всему городу ищете волшебника. Не хватает экзотики? А?
– Ш-ш-ш, – прошипел Кугельмас. – Не вешайте трубку. Откуда вы говорите, Перский?
На другой день пополудни Кугельмас одолел три лестничных марша в обветшалом доме в бедном квартале Бруклина. Вглядываясь во мрак коридора, он нашел нужную дверь и позвонил. Я еще пожалею об этом, сказал он себе.
Через мгновенье его приветствовал невысокий худой человек, бледный, как пергамент.
– Вы и есть Великий Перский? – спросил Кугельмас.
– Перский Великий. Хотите чаю?
– Нет. Хочу романтики. Хочу музыки. Хочу любви и красоты.
– А чаю не хотите? Надо же. Ну хорошо, садитесь.
Перский удалился и, судя по звукам, стал передвигать какие-то коробки, мебель. Потом он вернулся, катя перед собой большой ящик на скрипучих колесиках. Он убрал с него несколько старых шелковых носовых платков и сдул пыль. С виду это была дешевая китайская горка с облупившимся лаком.
– Так. И в чем подвох? – спросил Кугельмас.
– Одну минуточку, – ответил Перский. – Это совершенно дивный трюк. Я готовил его к съезду пифийского ордена,[3] но не собрали кворум. Полезайте.
– Внутрь? Шпагами будете протыкать?
– Вы где-то видите шпаги?
Кугельмас скорчил недоверчивую мину и, ворча, полез в шкаф. Прямо перед собой он увидел пару нелепых брильянтов, приклеенных к ободранной фанере.
– Знаете, если это розыгрыш… – пробормотал он.
– А что не розыгрыш? Теперь внимание. Стоит мне поместить в шкафчик вместе с вами какой-нибудь роман, закрыть дверцы и трижды постучать, как вы немедленно перенесетесь в эту книгу.
Кугельмас исподлобья посмотрел на волшебника.
– Я вам говорю, – заверил Перский. – Чтоб у меня рука отсохла. Впрочем, необязательно роман. Рассказы, пьесы, стихи. Вы можете повстречать любую из женщин, созданных величайшими авторами на свете. Любую, о какой только мечтали. К вашим услугам лучшие из лучших. Когда надоест – кричите, и я в полсекунды возвращаю вас назад.
– Скажите, Перский, вас давно выписали?
– Поверьте, это сервис высокого класса.
Но Кугельмасу не верилось.
– Я умоляю. Вот в этой трухлявой коробке можно устроить такое путешествие?
– За пару десяток.
Кугельмас вынул бумажник.
– Ну, допустим, – сказал он.
Перский сунул деньги в карман брюк и повернулся к книжным полкам.
– Так кого изволите? Сестру Керри? Фрекен Юлию? Офелию? Может быть, что-то из Сола Беллоу? Слушайте, а как вам Кармен? Хотя, пожалуй, для вас это уже тяжеловато.
– Француженку. Я хочу настоящую французскую любовницу.
– Нана?
– А бесплатно?
– Наташа из «Войны и мира»?
– Лучше француженку. Знаю! Эмма Бовари! А? По-моему, это именно то, что надо.
– Кугельмас, она ваша. Крикните мне, когда будет довольно.
Волшебник бросил в шкаф дешевый томик Флобера.
– Вы уверены, что это безопасно? – спросил Кугельмас, когда Перский стал закрывать дверцы шкафа.
– Безопасно… Что безопасно в этом чокнутом мире?
Перский трижды постучал по шкафу и распахнул дверцы.
Кугельмас исчез. В это мгновенье он стоял в спальне Шарля и Эммы Бовари в Ионвилле. Спиной к нему очаровательная женщина застилала кровать. Больше в комнате никого не было. Невероятно, подумал Кугельмас, уставясь на восхитительную француженку. Фантастика. Я здесь. Это она.
Эмма испуганно обернулась.
– Господи боже, вы меня напугали, – воскликнула она. – Кто вы такой, мсье?
Она говорила словами превосходного английского перевода из книжки Перского.
Конец света, подумал Кугельмас. А затем, поняв, что она обращается к нему, произнес:
– Прошу прощения. Я Сидней Кугельмас. Из Сити-колледжа. Профессор классической словесности. Нью-Йоркский Сити-колледж, знаете? К северо-западу от Центрального парка. Собственно, я… О господи!
Эмма Бовари мило улыбнулась и сказала:
– Не хотите ли выпить? Может, бокал вина?
Как она прекрасна! – подумал Кугельмас. Какой контраст с его тухлой каракатицей! Ему страшно захотелось обнять это волшебное виденье и сказать, что он мечтал о такой женщине всю свою жизнь.
– Да-да, вина, – севшим голосом ответил Кугельмас. – Белого. Нет, красного. Или белого. Пожалуйста, белого.
– Шарля весь день не будет дома, – шаловливо и многозначительно сказала Эмма.
Выпив вина, они отправились на прогулку по прелестным, истинно французским окрестностям.
– Я всегда мечтала, как однажды придет таинственный незнакомец и спасет меня от монотонности грубой провинциальной жизни, – говорила госпожа Бовари, сжимая его пальцы. Они шли мимо маленькой церкви. – Мне нравится, как ты одет, – прошептала Эмма. – Я тут не видела ничего похожего. Это так… так современно.
– Называется костюм домашний, – ответил он с нежностью. – Схватил на распродаже.
Внезапно он поцеловал ее. Следующий час они провели под сенью дерева, шепотом и взглядами поверяя друг другу необычайно важные вещи. Потом Кугельмас вдруг сел. Он вспомнил, что обещал встретить Дафну у «Блуминдейла».[4]
– Мне пора, – сказал он Эмме. – Но не печалься. Я вернусь.
– Я буду ждать, – ответила Эмма.
Он порывисто обнял ее, и они пошли назад к дому. Кугельмас взял лицо Эммы в свои ладони, еще раз поцеловал ее и крикнул:
– О'кей, Перский! Мне надо в «Блуминдейл» к полчетвертого.
Раздался звучный хлопок, и Кугельмас очутился снова в Бруклине.
– Ну? – торжествующе спросил Перский. – Где вы видели подвох?
– Послушайте, Перский, я уже опаздываю: ярмо зовет. Но когда мы продолжим? Завтра?
– К вашим услугам. Не забудьте пару десяток. И никому ни слова.
– Ага. Я как раз собирался звонить в «Тайм».
Кугельмас схватил такси и помчался в центр. Сердце его пело. Я влюблен, думал он, у меня есть удивительная тайна. Мог ли он предположить, что в эти минуты в классах и аудиториях по всей стране ученики спрашивали своих преподавателей: «А кто этот персонаж на странице сто один? Лысый еврей целует мадам Бовари?» А старый учитель в Су-Фолсе (Южная Дакота) вздохнул и подумал: «Дети, дети… Травка, колесики… И вот результат».
Кугельмас отыскал Дафну в отделе ванных принадлежностей.
– Где тебя носило? – набросилась она на супруга. – Уже полпятого.
– Попал в пробку, – ответил запыхавшийся Кугельмас.
На следующий день Кугельмас снова пошел к Перскому и через несколько минут был чудодейственным образом перенесен в Ионвилль. Увидев его, Эмма не могла скрыть волнение. Они провели вдвоем несколько часов, смеясь и рассказывая друг другу о своем непохожем прошлом. Перед расставанием они любили друг друга. «Боже мой, я делаю это с мадам Бовари! – шептал самому себе Кугельмас. – Я, который всю жизнь путал артикли!»
Шло время, Кугельмас не упускал случая заглянуть к Перскому. У них с Эммой установились близкие и пылкие отношения.
– Не промахнитесь, Перский: мне нельзя появляться у Бовари дальше сто двадцатой страницы, – однажды предупредил волшебника Кугельмас. – Мы можем встречаться, только пока она не связалась с этим самым… Родольфом.
– Почему? – удивился Перский. – А вы не можете занять его часы?
– Занять его часы! Он же помещик, почти дворянин. Этим ребятам только и дела, что крутить романы и носиться верхом. По мне, таких пруд пруди на каждой странице «Женской моды». С причесочкой под Хельмута Бергера.[5] Но Эмма тает.
– А что муж? Ничего не заподозрил?
– Куда ему. Скучный маленький фельдшер, которого жизнь связала с тусовщицей. В десять он уже хочет спать, а она надевает бальные туфельки. Ну ладно… Пока.
И Кугельмас снова вошел в шкаф и тотчас же оказался в имении Бовари в Ионвилле.
– Как дела, симпапончик? – спросил он у Эммы.
– О, Кугельмас, – вздохнула Эмма. – Если бы ты знал, что мне приходится терпеть! Вчера в обед он заснул посреди десерта. Я говорила о «Максиме», о балете, мне было так хорошо, и вдруг слышу храп.
– Ничего, дорогая, я ведь снова с тобой, – сказал Кугельмас, обнимая ее.
Я заслужил это, думал он, погружая нос в ее волосы и вдыхая чисто французский аромат. Довольно я страдал. Довольно платил аналитикам. Сколько я искал, сколько потратил сил! И вот я с ней, юной и совершеннолетней, на пятой странице после Леона, за десять страниц до Родольфа. Чтобы взять свое, надо просто попасть в нужную главу.
Эмма, без сомнения, была так же счастлива. Она истосковалась по впечатлениям, и от волшебных сказок о бродвейской жизни, о мчащихся автомобилях и звездах Голливуда и телевидения у юной француженки захватывало дух.
– Расскажи мне еще про О.Джей Симпсона, – умоляла Эмма, когда они с Кугельмасом в сумерках бродили близ церкви аббата Бурнисьена.
– Ну что расскажешь? Великий человек. В нападении ему вообще нет равных. Потрясающая техника. Его просто невозможно остановить.
– А «Оскар»? – спросила Эмма мечтательно. – Я бы все отдала за него.
– Сначала нужно попасть в номинацию.
– Я знаю. Ты объяснял. Но я уверена, что смогу быть актрисой, если немного позанимаюсь. Может, у Страсберга, да? И если бы я нашла толкового агента…
– Посмотрим, посмотрим. Я поговорю со своим волшебником.
Этим вечером, благополучно вернувшись к Перскому, Кугельмас выдвинул идею, чтобы Эмма погостила у него и повидала большой город.
– Нужно обдумать, – сказал Перский. – Может, я сумею это устроить. Случались и более невероятные вещи.
Но оба так и не смогли припомнить ни одной.
– Где тебя всё черти носят? – прорычала Дафна, когда поздно вечером Кугельмас явился домой. – Завел потаскушку?
– Разумеется, как ты догадалась? – утомленно ответил Кугельмас. – Посидели с Леонардом Папкином. Обсуждали социалистическое земледелие в Польше. Ты же знаешь Папкина. Это его конек.
– Ты какой-то странный последнее время, – сказала Дафна. – Чужой. Смотри не забудь – у папочки в субботу день рожденья.