Обиженный, перенервничавший стилист прятал потерянный взгляд и очень боялся… уже меня.
Дура набитая! Думать надо не только о себе, но и о других! Гошик три дня — комок нервов… Он недавно любовь потерял…
— Гошик, прости, — плаксиво проблеяла я и попыталась нежно обнять парикмахера. Тот пихался и уворачивался. — Прости меня, дорогой мой.
— Это все нервы, — шептала сзади Полина. Вероятно, мы все разрыдались бы, но от кровати подал голос Жорж:
— Авиатор прав. Он типа все правильно делает.
— Нет, не правильно! — взъерепенилась я и, чмокнув стилиста куда попала, точнее, в ухо, заявила: — Все остаются здесь, я сейчас приду. Гошик, тоже останься… ты ведь на меня не обижаешься, да?
Гошик наморщил нос, попытался улыбнуться, но ничего у него не вышло.
Я выбежала из комнаты, домчалась до стойки регистраторши и рявкнула:
— Где Туполев?!
— У себя, — испуганно булькнула девушка-портье.
— Номер?!
— Один… одиннадцатый…
Отбежав метра на четыре, я обернулась и бросила через плечо:
— Спасибо.
Регистраторша, перегнувшись пополам, висела на стойке и смотрела мне вслед. Ничего, через месяц-другой девчонка обуркается и будет отбиваться от постояльцев с каменным лицом и железобетонной выдержкой.
Я скакала по ступеням, на ходу напевала «Все нервы, все нервы» и чувствовала себя препогано. Ору на людей, выгляжу стопроцентной стервой, до безумия осталось три шага. «Все нервы, все нервы…»
Одиннадцатый номер был в конце коридора с моей стороны, — коридор надвое делила лестница и небольшой холл с креслами и цветами. Пробегая по мягким коврам, я взглянула на часы и убедилась, что время, отпущенное Туполевым для сна, закончилось десять минут назад.
— Назар! — Не меняя темпа и решительного настроя, я врезалась в дверь. — Назар! Я иду к тебе!
— Да, — раздался из-за двери тихий и сонный голос.
Я ворвалась в номер, пробежала гостиную и замерла на пороге спальни. У меня создалось впечатление, что я заскочила внутрь шикарной ювелирной коробочки. Если бы не безупречный стиль и цвет, отделку спальни можно было бы назвать варварски роскошной. Все сверкало и отливало шелком и лаком. Ощущение внутренности коробочки для брильянтового кольца создавал, прежде всего, потолок — он был обит, утянут в нежно-голубой шелк, причем не просто, а складками, собирающимися в вогнутую розетку над полукруглым пологом кровати.
Стены спальни были такого же цвета, цвета утреннего неба с крошечными веточками распускающихся плодовых деревьев. Мебель имела благородный оттенок слоновой кости, над огромной круглой постелью прозрачными струями спускался балдахин, он создавал атмосферу уюта и неги. Зеркала сверкали всюду. Через открытую дверь ванной комнаты я увидела внушительную овальную ванну с золотыми прибамбасами и такими же зеркалами. Мыть их не перемыть…
Туполев, раскинув руки, лежал на кровати и смотрел в потолок. На потолке, в центре вогнутой розетки, оказывается, прикрепили круглое зеркало. Назар смотрел в потолок и видел там Софью. У меня же сложилось впечатление, что, войдя в эту комнату, их величество рухнули-с на постель, успев снять только ботинки.
— Что случилось, где горит? — сонно спросило величество потолок.
— Надо поговорить, — все еще озираясь и исследуя спальню, бросила я. — Это что, такой президентский номер?
Обычно, насколько я знала, Назар останавливается в президентских апартаментах, и не потому, что любил шикануть, а потому, что эти номера, как правило, самые просторные, удобные, лучше обслуживаются и имеют самый потрясающий вид из окна. Туполев ценил прежде всего функциональность.
— Нет. Президентский еще не готов. Это номер для новобрачных. Хочешь поменяться? — И зевнул.
Честно говоря, не отказалась бы. Но, вспомнив, что дела меня сейчас занимают важные и далекие от всяких пустяков, лишь покосилась на мраморный мини-бассейн с золотыми прибамбасами и тихонько вздохнула.
— Я думал, ты не захочешь выделяться среди твоих друзей, — кряхтя и поднимаясь, предположил Назар. — Так что там у тебя горит?
— Гошу надо посадить за общий стол.
— Зачем? — Туполев подошел к туалетному столику, потрогал небритую щеку и покрутил головой. — Побриться, что ли…
— Назар. Ты меня слышишь? Гошу надо посадить за общий стол.
— За-чем? — также раздельно повторил магнат, все еще разглядывая в зеркало свой подбородок. Мне показалось, что он намеренно усердствует перед зеркалом, дабы не смотреть на меня. Что-то раньше я не замечала за его величеством таких манер — на свое отображение по пять минут смотреться…
— Так надо. Так будет лучше.
— Для кого?
— Для всех. Что тебе, лишней тарелки жалко?
— У тебя информация появилась или догадки? — развернувшись наконец ко мне, хмуро спросил Туполев.
— Интуиция. Просто вопит, — соврала я. Обманщица из меня аховая, но, если речь идет о психическом здоровье друга, вру так органично, что мхатовец старой школы обзавидуется. Актерское мастерство всплывает из темных глубин подсознания и выдает на-гора такой результат, что Назар Савельевич, матерые сыщики и милицейские генералы принимают мои слова на веру.
— Интуиция? — переспросил Туполев. — И о чем она вопит?
— О том, что Гоше надо ужинать вместе со всеми.
— Хорошо, — спокойно произнес Назар и взял из шеренги сотовых телефонов на тумбочке один мобильник. Нажал на пару кнопочек, дождался прохождения набора и буркнул: — Антон, распорядись, чтобы накрыли еще на одного человека… Да, Стелькин, — и посмотрел на меня: — Довольна?
— Очень, — призналась я и, скользнув взглядом по нарядным шторам, направилась к выходу. — Рубашку и костюм советую сменить…
— Давай, давай, лети отсюда, — беззлобно фыркнуло их величество. — Без сопливых обойдемся…
Туполеву в этом году стукнуло сорок, мне исполнится двадцать шесть, так что намек на разницу в возрасте принимается без натяжек.
Я вылетела из номера для новобрачных легкокрылой птицей удачи и вприпрыжку спустилась по лестнице. Из стилизованной под рыцарский замок столовой с высокими потолками доносилось тихое позвякивание расставляемых приборов, до ужина оставалось не более пятнадцати минут.
— Гоша, — влетев в бандитский номер, с порога бухнула я, — ты ужинаешь со всеми. Жора, прости, но посадить за общий стол ожившего покойника как-то в голову не пришло. Гошик, одевайся, собирайся, ты в основной сборной…
— А я не хочу! — строптиво заявил Стелькин.
— А надо, — сурово отрезала я. — Не драные джинсы есть?
— Есть! — упер кулаки в бедра стилист. — Все есть! Но я не пойду. Я буду ужинать здесь, с моим другом. — И с размаха опустил руку на могучее плечо Минотавра.
Минотавр поднял на парикмахера благодарные глаза и через секунду скосил их в мою сторону, уже без всякой благодарности.
Не знаю, чем бы закончилась патовая ситуация, — то ли я побежала бы обратно к Туполеву и не успела перед ужином даже нос припудрить, то ли силой впихнула бы стилиста в целые джинсы (нос и при этом раскладе остался бы с блеском), — но слово взяла милейшая Полина Аркадьевна.
— Гошик, — произнесла она, — ты очень выручишь, если сядешь за ужином рядом со мной. Мне так страшно, Гошик…
Как все-таки богата Российская земля и особенно селения — женщинами! Через сто лет богатство России не Сибирью прирастать будет, а наследниками, воспитанными этими женщинами! Боже, дай им здоровья и терпения. Мудростью ты их уже наградил.
Гошик расправил худенькие плечики и кротко согласился:
— Я готов. К труду и обороне.
— Браво! — похвалила я и попеняла друзьям на неосмотрительность: — Вы беспечно заперли себя в этой комнате. По отелю уже вовсю бродят подозреваемые, так что не знаю, как вы будете к своим гардеробам пробираться…
— Мне велено явиться после особой команды, — напомнила Полина. — Так что, когда все соберутся в столовой, я прошмыгну.
— Переодеться успеешь?
— Угу.
— А ты, Гошик?
— Я пойду сейчас. На мой счет никаких особых распоряжений не поступало.
— Тогда двинули. Чао, голуби, не увлекайтесь.
Я вышла в коридор, притягивая за рукав Стелькина, дабы не ускользнул.
На белоснежной крахмальной скатерти сверкало серебро, играл хрусталь и лаково поблескивал фарфор. Яркие пятна небольших круглых букетиков оживляли стол и будили аппетит. Гости проходили мимо шеренги официантов, застывших возле дверей с каменными лицами и салфетками, накинутыми на согнутые руки.
Гости, кажется, приходили к общему мнению, что причина, по которой их собрали здесь, не имела ничего общего с презентацией отеля. Не было прессы. Не было женщин, обожающих надевать брильянты по подобному случаю. Не было пустобрехов, мило чирикающих о достоинствах отеля «Корабельная роща». Был только странно хмурый хозяин без галстука и куча охраны, оцепившей забор по периметру. Охрана совсем не скрывалась и исполняла свои обязанности демонстративно бдительно.
Напряжение выдавалось тихим перешептыванием недоумевающих гостей, и только господин Гнедой пытался придать обществу оживление плавно текущими тирадами:
— Безупречно, все просто — безупречно. Назар Савельевич, позвольте вас поздравить. Все выполнено в едином, я бы сказал, высочайшем стиле. Телефончик декоратора дадите?.. — Кажется, господин инвестор относился к числу людей, обожающих звук собственного голоса.
По известным причинам я пропустила приезд последнего гостя — Валентина Наумовича Старикова — и теперь с интересом наблюдала, как дядя жены строителя первым занял стул и начал переставлять приборы по собственным понятиям безупречности. Вероятно, седовласый и импозантный чиновник был педантом, зацикленным на геометрии. На мой взгляд, ножи, вилки и бокалы и без его стараний выступали в идеальной симметрии.
Или же Валентин Наумович так занимал свободное время и действовал машинально.
Я, совершенно оробевшая, сидела на конце стола, противоположного от Туполева, и не знала, как себя вести. Назар не предупредил, что мне придется занять место хозяйки банкета, и я несказанно растерялась, когда предупредительный Антон подвел меня к стулу и отодвинул его, предлагая сесть. В тот же момент мне захотелось прогуляться метров на пять вперед и как следует треснуть Назара Савельевича за оказанную честь. То ли забывчив наш хозяин, то ли коварен без меры.