<…> Можно найти немало аналогий этой истории, а в наше время спекулятивная философия обрела такую силу, что она едва ли не попыталась сделать Бога неуверенным в самом себе, подобно монарху, который в страхе сидит и ждет: превратит ли его государственное собрание в абсолютного или только в ограниченного правителя»[4]
Разумеется, Кьеркегор отвергает всякие попытки доказать существование Бога как абсурдные и бесполезные логические упражнения (образцом подобной профессорской слепоты к подлинному религиозному опыту для него выступал диалектический аппарат Гегеля). Однако его чувство юмора не выдерживает удивительного образа Бога, который находится в состоянии неуверенности, переживает за свой статус, как если бы он зависел от логических упражнений философа, как если бы от умозаключений философа зависела действительность, так что, если доказательство не удается, само бытие Бога оказывается под угрозой. И можно развить рассуждение Кьеркегора: несомненно, замечание Симона Турнейского привлекло Кьеркегора именно своей богохульной идеей страшащегося Бога. Политическая параллель здесь имеет решающее значение, раз сам Кьеркегор прибегает к сравнению Бога и правителя: Бог, подверженный прихоти философа, подобен монарху, имеющему дело с капризами народного собрания.
И все же, к чему клонит Кьеркегор? Лишь к тому, что в обоих случаях мы должны либеральному декадентству предпочесть абсолютную монархию? Простое и очевидное решение усложняется тем, что для Кьеркегора (подлинно комическая) суть Воплощения состоит в том, что Бог-правитель становится попрошайкой, простым человеком низкого происхождения. Не будет ли в этой связи более правильным воспринимать христианство как парадокс самоотречения Бога – Бог уходит для того, чтобы его заменило собрание верующих, называемое Святым Духом?
Существует множество предметов и гаджетов, которые обещают доставить чрезвычайное удовольствие, но вместо этого лишь воспроизводят его отсутствие. Последний писк моды – аппарат для тренировки выносливости, аналог вибратора: мастурбатор, напоминающий ручной фонарь (так что его не стыдно носить с собой). Вы вставляете свой эрегированный пенис в отверстие сверху, нажимаете на кнопку, и предмет вибрирует, пока не доставит удовлетворение. Товар доступен во многих разновидностях, отличающихся по расцветке, габаритам и формам (с волосами или без и т. д.), которые имитируют все три основные отверстия для проникновения (рот, вагина, анус). В конечном итоге вами приобретается частичный объект (эрогенная зона), который отделен от неудобного бремени личности.
Как нам справиться с этим дивным новым миром, подрывающим основоположения нашей интимной жизни? Окончательное решение, разумеется, состояло бы в следующем: вставить вибратор в аппарат для тренировки выносливости, включить его и оставить все удовольствие этой идеальной парочке, а мы, два настоящих человеческих партнера, будем сидеть за соседним столом, пить чай и спокойно наслаждаться тем, что без особых усилий нам удалось выполнить свой долг по получению наслаждения. Так что, быть может, когда наши ладони встретятся во время наливания чая, мы окажемся в постели – и это будет составлять часть настоящей романтики, которой мы будем наслаждаться безо всякого давления Сверх-Я.
В старом югославском анекдоте, высмеивающем полицейскую коррупцию, полицейский неожиданно возвращается домой и видит, что его жена лежит в постели, причем явно разгоряченная и взволнованная. Подозревая, что он застал ее с любовником, полицейский начинает оглядываться в поисках спрятавшегося мужчины. Лицо жены бледнеет, когда он наклоняется, чтобы посмотреть под кровать, но после короткого шепота муж поднимается с самодовольной улыбкой и говорит: «Извини, любовь моя, ложная тревога. Под кроватью никого нет!» – крепко удерживая в руке пару банкнот с высоким номиналом.
Когда безоговорочные сторонники израильской политики из стана христианских фундаменталистов отвергают нападки на нее слева, их подспудная нить аргументации лучше всего передается в замечательной карикатуре, опубликованной в июле 2008 года в венской ежедневной газете Die Presse. На ней изображены два коренастых австрийца, похожие на нацистов, один из которых держит в руках газету и сообщает другому: «Мы снова видим, как полностью оправданным антисемитизмом злоупотребляют ради дешевой критики Израиля!» Вот ТАКИЕ сегодня подлинные союзники государства Израиль[5].
Несколько лет назад в кампусе Калифорнийского университета в Санта-Круз, одной из столиц политкорректности, мне сказали, что здесь придумывают шутки, которые были бы смешными и при этом никого не ранили, не унижали и даже не высмеивали, что-то вроде «что случается, когда треугольник встречает круг?». Легко догадаться, что в ответ я сразу взорвался: мне без разницы, что происходит, когда треугольник встречает круг; весь смак шутки заключается в том, что кто-то должен быть ранен, унижен… Но что, если я не прав, что, если я упустил чисто формальный аспект, который как раз и делает шутку смешной, в отличие от ее непосредственного содержания, – точно так же, как сексуальность вовсе не сводится к непосредственному содержанию, а, напротив, должна рассматриваться с точки зрения того, как это содержание формально представлено? Вопрос, разумеется, состоит в том, способна ли такая форма выполнять свою работу самостоятельно – или ей требуется «кусочек реальности», некоторое произвольное положительное содержание, относящееся к «грязным» темам (секс, насилие)?[6]
В одном восхитительно глупом (и аполитичном!) русском анекдоте советских времен два незнакомца сидят в поезде в одном купе. После продолжительного молчания один вдруг обращается к другому:
– Ты когда-нибудь трахал собаку?
Тот удивленно отвечает:
– Нет, а ты?
– Конечно же, нет. Это ведь отвратительно. Я просто хотел начать беседу![7]
В Китае местные партийные руководители нередко выступают предметом непристойных шуток, высмеивающих их вульгарные вкусы и озабоченность. (Эти анекдоты выражают в первую очередь отношение верховной номенклатуры к низшим кадрам, а не настроения обычных людей.) В одной из таких шуток партийный руководитель одной провинции только-только вернулся из большого города, где купил себе новые черные туфли, дорогие и блестящие. Молодая секретарша приносит ему чай, и начальник хочет впечатлить ее своей обувью. Когда она наклоняется над столом и его нога находится прямо под ней, он говорит секретарше, что ему видно (в отражении туфли) ее синее белье. На следующий день флирт продолжается, и начальник говорит секретарше, что у нее зеленые трусики. На третий день секретарша решает прийти и вовсе без белья. Глядя на свои ноги в поисках отражения, партийный руководитель в отчаянии восклицает: «Только я купил эти туфли, а на них уже огромная трещина!»
В последнем смещении, когда руководителю удается увидеть отраженную «вещь как таковую» (вагинальную щель, более не спрятанную под бельем), он устраняется от ее распознания и вместо этого считает за свойство отражающего ее зеркала (за трещину на отполированных туфлях). За фасадом вульгарной хвастливости руководителя здесь можно даже увидеть знак скрытой вежливости: прибегая к мягкому неузнаванию, руководитель предпочитает выставить себя идиотом, нежели грубо высказаться о том, что увидел. Процедура здесь несколько отличается от фетишистского смещения. Восприятие субъекта не останавливается на последней вещи, увиденной им перед тем, как он взглянул прямо на вагинальное отверстие (как в фетишистской фиксации), то есть его туфля – не фетиш, который он увидел, прежде чем заметил вагинальную щель. Когда же он вдруг случайно видит вагинальную щель, он принимает эту трещину за свою, за собственный недостаток[8].
Один врачебный анекдот, который включает в состав гегельянской триады окончательное «примирение», представляет собой весьма жестокую вариацию на тему сначала- хорошая-затем-плохая-новость, охватывающую целую триаду хорошей-плохой-хорошей новостей. После того, как жена подверглась длительной и рискованной операции, муж подходит к врачу и спрашивает его о результатах. Врач начинает ему отвечать: «Ваша жена выжила; вероятно, она проживет дольше, чем вы. Но возникли некоторые осложнения: она больше не способна контролировать свои анальные мышцы, так что дерьмо будет постоянно выскакивать. Также из ее влагалища будет постоянно неприятно пахнуть желтым желе, поэтому какой бы то ни было секс исключен. К тому же у нее проблемы со ртом, из него будут выпадать куски пищи». Заметив, что лицо мужа белеет от испуга, врач дружелюбно хлопает его по плечу и улыбается: «Не волнуйтесь, я просто пошутил! Все в порядке – она умерла во время операции»[9].
Есть совершенно замечательный пошлый еврейский анекдот, в котором рассказывается о полячке-еврейке, уставшей после тяжелого рабочего дня. Когда ее муж приходит домой, тоже уставший, но возбужденный, он говорит ей: «Я не сумею с тобой сейчас заняться любовью, но мне нужна разрядка – можешь отсосать мне и проглотить сперму? Это бы мне очень помогло!» Жена отвечает: «Я слишком устала, чтобы заниматься этим сейчас, дорогой. Почему бы тебе просто не помастурбировать в стакан, а утром я выпью!»
Не является ли эта ситуация – вопреки расхожему представлению о холистическо- интуитивном складе женского ума, противоположном маскулинному рациональному анализу, – примером безжалостного феминного использования Рассудка, его способности разделять то, что естественным образом соединяется друг с другом?