– И мне, и мне тоже! – взмолился второй старик.
– И тебе тоже, – обреченно вздохнул третий. – Вкрадчивыми, льстивыми речами, нежным обхождением и дорогими подарками Франческо сумел покорить сердце мадонны; она сдалась и взошла с ним на ложе любви. Раз за разом он торжествовал над ней, он заставил ее забыть стыдливость, он отбросил прочь всякие приличия. Бедная, бедная мадонна Лия, – она переступила порог дозволенного, она вошла во врата разврата и не смогла вернуться назад! Если бы она была больной и старой, может быть, – может быть! – она спаслась бы, но будучи молодой и здоровой, мадонна погубила свою душу. Хорошо быть молодым и здоровым, но в этом есть и опасные стороны, – назидательно заметил третий старик. – Итак, имея такого наставника, как Франческо Бернардоне, мадонна Лия – былой образец чистоты и целомудрия – стала одержима дьявольской похотью, – продолжал он. – Скоро ей уже мало показалось одного мужчины, скоро она захотела испробовать любовь многих. Ремесло куртизанки, которое приносит не только любовь многих мужчин, но и деньги, все больше привлекало мадонну Лию. И вот, наконец, результат: она уехала из Ассизи в Венецию и там вступила в цех жриц любви, окончательно забыв про вечное спасение. Мой внучатый племянник сразу после Пасхи ездил в Венецию по своим делам и видел в этом ужасном городе мадонну Лию. Она пользуется необыкновенным успехом у тамошних синьоров; она и сама одевается как знатная синьора, а драгоценностей на ней столько, что от их сияния слепит глаза, – так мне рассказывал мой племянник… Кто же в этом виноват? Конечно, Франческо Бернардоне. А вы толкуете, что он был праведником, – хорош праведник, нечего сказать! – закончил третий старик.
– Да, – протянул первый. – Действительно, в тихом омуте черти водятся… А мы-то надеялись, что Франческо прославит Ассизи: представляю, как он нас прославит! Гнать его из города, пока не поздно. Гнать, пока он не соблазнил всех ассизских девушек!
– Неужели он соблазнил всех ассизских девушек? – спросил второй старик, чмокая губами. – Какой позор!
– Гнать, пока не поздно, – согласился третий старик. – Молодой, сильный и здоровый, Франческо Бернардоне может наделать еще много бед в Ассизи.
Тем же вечером в том же трактире, около которого днем сидели и вели глубокомысленную беседу три ассизских старика, собралась шумная компания молодых людей. Вино текло рекой, трактирщик не успевал открывать бутылки, но весенний вечер и без вина наполнял хмельной радостью юные сердца; вскоре кому-то пришла в голову прекрасная идея – взять цитры и мандолины и пойти по улочкам петь любовные песни под окошками милых девушек.
– Франческо! Франческо! – закричали Джеронимо и Клементино. – Твой голос будет первым, ты запоешь, а мы подхватим. Какая девушка устоит против нашего пения?.. Эй, Франческо, хватит грустить! Ты один не весел среди нас; ты, что, не можешь забыть мадонну Лию?.. Пошли же, Франческо, пошли на воздух, здесь нечем дышать.
– Да, пойдем, – сказал Франческо. – Вы правы: дышать у нас тяжело.
Праздник. Художник Артсен Питер
Все вышли на площадь; с шутками и хохотом шумная компания направилась по улице к ближайшему дому, где жила молодая красотка, но вдруг кто-то заметил, что Франческо отстал от них.
– Черт возьми, куда он подевался? Кто задержал его в этот чудесный вечер? – воскликнули Джеронимо и Клементино и отправились на поиски друга.
Они нашли его в начале улицы, у первого дома. Франческо стоял, прислонившись к стене, и отрешенно смотрел куда-то вдаль.
– О чем ты задумался, Франческо? Может быть, прелестная девушка пленила твое сердце? – Джеронимо хлопнул его по левому плечу, а Клементино – по правому.
Франческо недовольно посмотрел на своих друзей.
– Нет, не девушка, – он вдруг повернулся и зашагал прочь.
– Куда ты, Франческо? Что с тобой происходит, дьявол тебя забери?! – возмутились Джеронимо и Клементино.
– Вы идите, а мне надо прогуляться. Тут, недалеко… – проговорил Франческо, ускоряя шаг.
– Святые угодники! Да куда же ты? – крикнули ему вослед Джеронимо и Клементино. – Нет, он явно не в себе. Эх, мадонна Лия, мадонна Лия, – вот до чего довела человека несчастная любовь!.. Ну, пошли, что ли, слышишь, нас зовут, – и они бросились догонять веселую компанию.
А Франческо спешил к городским воротам, их скоро должны были закрыть на ночь. Он хотел уйти из города, уйти подальше, вверх по течению реки, – туда, где начинались горные отроги.
Стражники, уже собиравшиеся наложить засовы на створы ворот, с изумлением поглядели на молодого человека, умолявшего выпустить его из города.
– Хорошо, иди с богом, коли тебе неймется, – сказал один из них, приоткрывая ворота. – Но, смотри, коли попадешь в лапы разбойников или к нечистой силе, на нас не обижайся.
– Благодарю вас, добрые люди, – ответил Франческо и выскользнул из города.
– Ты не узнал его? – спросил стражник у своего товарища. – Это же Франческо Бернардоне. Его выгнали из рыцарей за буйное поведение, а теперь он пустился в загул у нас, в Ассизи. Поди, направился в какое-нибудь злачное место за городом и будет там развлекаться до утра. А чего ему: отец – богатый купчина, ни в чем ему не отказывает. Денег у этого Франческо – куры не клюют, может купить все, что захочет: хоть бочку крепкого вина, хоть десяток гулящих девок.
– Господи Иисусе, такой молодой, – перекрестился второй стражник с тайной завистью.
…Франческо быстро шел по горной тропинке. Кусты шиповника, барбариса, жимолости, заросли терновника и ветви старого плюща покрывали склон горы по обе стороны тропинки, но Франческо знал, что дальше они расступятся, и за лугом, за Кривой речкой, среди низких корявых сосен он найдет заброшенную лачугу, – именно к ней он шел.
Природа была великолепна: она проснулась после зимы и торопливо готовилась к лету. На горных вершинах еще сверкал снег, но уже звонко пели птицы и с густым жужжанием пролетел шмель. Франческо остановился и в то же мгновенье в лесу запел соловей, – первый соловей в этом году. Франческо прислушался, и вновь раздалась соловьиная трель, – сначала короткая, а потом длинная, раскатистая, переливающаяся. Ему стало хорошо, он вдохнул полной грудью и прочел стихи:
Зеленой весною, тропинкой лесной,
Густою зеленою чащей
Иду я, и птицы свистят надо мной
Свой старый, свой новый, до муки родной
Напев, мне душу щемящий.
Ах, пой же, мой славный дружок соловей!
Все птахи в лесу присмирели.
Смолк говор, смолк шорох, смолк шепот ветвей —
Все внемлет божественной песне твоей,
Твоей торжествующей трели.
А я иду далеко-далеко,
То горной тропой, то долиной.
И легок мой путь, и сердцу легко,
Когда парит широко, высоко
Ликующий свист соловьиный.
…Франческо добрался вовремя: сумерки сгустились и наступила ночь, – еще немного, и он мог бы заблудиться в темноте. Он отворил висевшую на одной петле дверь хижины, бросил на землю плащ и улегся на него. Ночь была тихой и теплой; вначале Франческо лежал неподвижно, ни о чем не думая, с наслаждением вдыхая воздух, наполненный свежими запахами ранних трав. Потом он обратился мыслями к Богу, к сотворенному Богом земному миру и тому миру, который вечен. Непонятно почему, эти мысли в этот раз не принесли Франческо радости и как-то незаметно перешли в воспоминания последних лет: он вспомнил плен у перуджинцев, службу у рыцаря Гвалтьеро, опостылевшую торговлю в отцовской лавке, но, главное, так внезапно и странно прервавшиеся отношения с мадонной Лией.
Франческо застонал, ему сделалось неудобно лежать на земле; он зашевелился, чтобы лечь получше, и тут до него донеслись какие-то звуки из ночной тьмы. Франческо привстал и прислушался; волей-неволей он вспомнил все те страшные истории, которые рассказывали о ночных существах. Демоны и когорта дьяволов выходили на землю по ночам; лесные духи и тролли, приспешники Люцифера, изгнанные вместе с ним из рая, также любили ночь и совершали под ее покровом свои злые проделки; кроме того, в горах и лесах жили жуткие создания с лицом женщины, телом свиньи и ногами лошади, – не говоря уже о коварных оборотнях, человеках-волках и человеках-медведях. А когда в бурную ночь проносился ураган, это был след Дикого Охотника, мчавшегося со сворой лающих псов по лесам, горам и долинам. Он был ужасным бестелесным призраком и убивал все на своем пути.
Франческо стало страшно. Он уже пожалел, что ушел из города; выйдя из своего ненадежного убежища, Франческо закутался в плащ и тревожно вглядывался в кромешную тьму.
И здесь случилось чудо – на восточном склоне горы ударил колокол. Там стояла маленькая церковь святого Дамиана, полуразрушенная и редко посещаемая. Кому понадобилось звонить в колокол ночью, кто был этот неведомый звонарь, Франческо не знал, но колокольный звон рассеял его страхи и вернул к мыслям о вечности, к мыслям о Боге. Франческо рассмеялся: что были все демоны, оборотни и вампиры, что была нечистая сила во главе с Сатаной по сравнению с всемогущим Богом и божьим миром. В небесах сияли звезды: их свет был лучезарной улыбкой Господа, доброй и милостивой. Все низкое, уродливое терялось перед ней и растворялось во тьме: чего же было бояться тому, кто сам желал стать светильником Божьим?
– Да, так, – сказал себе Франческо. – Я выбрал свой путь и не сверну с него.
Он вернулся в хижину, подстелил плащ, лег на него, накрылся его полами и заснул.
Утром Франческо пошел к дамиановской церкви. Дверь церкви была открыта настежь. Никаких следов присутствия людей не было, напротив, всюду царило запустение: крыша прохудилась, пол был засыпан прошлогодними листьями, в углах висела паутина. Кто мог ночью забраться по шаткой лестнице на колокольню и ударить в колокол, так и осталось загадкой.