– Мы можем создать общину? – спросил Франческо.
– Можете.
– И обитель для сестер? – продолжал спрашивать Франческо.
– Можете.
Франческо хотел спросить еще что-то, но не решался.
– Ну, говори, – улыбнулся Папа. – Чего тебе бояться?
– Если мы будем служить Господу самостоятельно, по своему разумению, без чьей-либо помощи и чьего-либо вмешательства, нам понадобятся такие же права, как у священников, ибо кто будет исповедовать и причащать нас и пришедших к нам, и отпускать наши грехи и грехи тех, кто придет к нам?
– Ты хочешь получить право на совершение таинств и на отпущение грехов? Однако, не считая священников, такое право дается только тем, кто отправляется в Крестовый поход освобождать Гроб Господень. Мои кардиналы вряд ли согласятся, если я предоставлю это право тебе, – Папа призадумался, а после спросил: – На сколько лет ты просишь это право?
– Мне нужны не годы, а души, для того чтобы привести их в рай, – отвечал Франческо.
– Да, твоя просьба необычна… Ну, хорошо, я постараюсь утвердить ее в курии, – согласился Папа.
– Благодарю вас, Святой Отец, – Франческо низко поклонился и собирался удалиться, но Папа остановил его: – Послушай, святая простота, куда же ты идешь без документа, удостоверяющего мое разрешение?
– Святой Отец, мне довольно вашего слова, – сказал Франческо. – Мне не нужно бумаг. У меня вместо бумаг – Пресвятая Дева Мария, вместо нотариуса – Христос, вместо свидетелей – ангелы.
– Да, разумеется, – усмехнулся Папа, – я и забыл, с кем имею дело. С такими бумагами, с таким нотариусом и с такими свидетелями тебе не страшен земной суд. Ступай, божий человек, но смотри, никому не рассказывай о том, что мы здесь говорили: пусть это будет нашей тайной.
– Я буду молить Господа, чтобы он не оставил вас, – горячо произнес Франческо.
– Ступай, – махнул ему рукой Папа. – Может быть, Бог уже пришел ко мне вместе с тобою, – прошептал он, когда за Франческо закрылись двери.
Как ни сопротивлялся Франческо, но перед его отъездом Лия решила устроить прощальный ужин. Слухи о благосклонном приеме, оказанным Папой молодому ассизцу, быстро распространились по Риму. Богатое угощение тоже сыграло свою роль, – Лия знала, чем привлечь гостей: громадный стол в парадном зале ее дома был весь заставлен винами и закусками; здесь были и такие блюда, которые можно было попробовать лишь во дворцах знатных господ.
Франческо не притронулся к еде, но гости кушали и пили с большой охотой, причем, лица духовного звания нисколько не отставали от мирян. Вскоре за столом начали рассказывать забавные истории вольного содержания. Один краснощекий аббат поведал, как Папа принял двух евреев, изо дня в день ходивших к нему.
«Ходят они, ходят, к Папе их не пускают, но они все равно ходят, – рассказывал аббат. – Целый год так ходили, и, наконец, его святейшеству доложили об этих евреях. Заходят они в папские покои.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Вы Папа?
– Мы Папа.
Один из евреев достает из кармана какой-то листок:
– Вы кого-нибудь из этих людей знаете?
Папа смотрит в бумажку, а там нарисована «Тайная вечеря».
– Разумеется. Это наши святые: апостол Петр, апостол Павел… А вот – Иисус… Да, я знаю их всех…
Другой еврей тоже достает из кармана какую-то бумажку:
– Тут мне от моих предков счет остался. Ваши тогда за обед не заплатили».
Гости встретили эту историю громким хохотом, точно так же, как и другие подобные истории, которые, по мнению Франческо, были кощунством. Он чувствовал себя крайне неловко; к тому же, гости то и дело спрашивали его, в чем смысл служения бедности, а когда он отвечал, косились на его нищенское одеяние. При этом все восторгались словам Франческо, а какие-то две пышные синьоры следовали за ним по пятам и непрестанно повторяли: «Пресвятая Дева, как это прекрасно! Вы открыли нам глаза, – о, боже, вы великий проповедник, такой же, как Иоанн Златоуст!». Не ограничиваясь восхвалением, эти синьоры норовили прижаться к Франческо, – одна справа, а другая слева, – и порой они зажимали его так сильно, что у него сдавливало дыхание.
Кардинал Уголино, тоже присутствовавший на ужине, вначале присматривался к Франческо с изрядной долей ревности, но, убедившись, что тот далек от мирских соблазнов, перестал видеть в нем своего соперника. Уголино настолько расслабился, что принялся полушутя, полусерьезно нахваливать Франческо перед Лией:
– Какая твердость духа, какая стойкость у вашего земляка! Смотрите, эти две синьоры просто-таки из платьев рвутся, а он и ухом не ведет! Другой на его месте не устоял бы; вот что значит человек истинной веры, духовного призвания.
– Перестаньте, ваше высокопреосвященство, – недовольно морщилась Лия. – Франческо смолоду избегал греха.
– Однако же вы были близки? – Уголино посмотрел на Лию.
– Ваше высокопреосвященство, когда мы уезжали из Венеции, вы поклялись, что никогда не попрекнете меня моим прошлым. Недолгим оказалось ваше обещание, – заметила Лия.
– О, простите меня, моя мадонна! – Уголино принялся целовать ей руки. – Я не желал обидеть ни вас, ни его. Хотите, я предложу ему свое покровительство? Как вам известно, оно кое-чего стоит.
– Хочу. Искупите свою вину, – ответила Лия нарочито капризно. – Я сейчас приведу его к вам. Эти две синьоры совсем совесть потеряли: как можно так вести себя на глазах у всех, да еще с божьим человеком!
– Вы понимаете, что удостоились великой милости? Не каждому удается попасть на прием к Папе и получить благословение Святого Отца, – говорил кардинал Уголино, когда Лия привела к нему Франческо. – Короли, герцоги, графы и прочие земные правители добиваются этой милости, но далеко не каждый из них получает ее. Папское благословение открывает простор для вашей деятельности, но в то же время накладывает на вас большие обязательства. Вы понимаете это?
– Я служу Богу и с ним сверяю все свои поступки, – ответил Франческо, преодолевая сильнейшую головную боль.
– Это гордыня. Без помощи Церкви вам не обойтись, – назидательно произнес Уголино. – Я готов оказать вам покровительство, – высокопарно прибавил он. – Вы уже составили устав вашей общины?
– Устав? – болезненно потирая лоб, переспросил Франческо. – Зачем он нам? Все правила, которые должен соблюдать христианин, есть в Писании. Что может быть лучше этого?
– Лучше ничего не может быть, – согласился Уголино. – Однако в делах общины, объединяющей духовных братьев или сестер, возникает много вопросов, на которые вы не найдете ответов в Писании. Не мог же Господь заниматься каждой мелочью! – с усмешкой пояснил он.
– Мелкие вопросы можно решить по ходу дела, исходя из общего духа Писания. Нам не нужен устав, у нас вместо бумаг – Пресвятая Дева Мария, вместо нотариуса – Христос, вместо свидетелей – ангелы, – со слабой улыбкой повторил Франческо то, что говорил накануне Папе.
– Ну, не будем же мы обращаться к ним по любому поводу! Вы обязательно должны составить устав, – упрямо продолжал Уголино, – а потом пришлите его мне. Если понадобится внести какие-то правки для того, чтобы утвердить его в курии, я внесу, с вашего позволения.
– А надо будет еще утверждать наш устав в курии? Зачем это? – с недоумением спросил Франческо.
Уголино расхохотался:
– Вы, стало быть, хотели проповедовать, как вам хочется, собирать приверженцев вашего учения, исходя из собственных соображений, создавать обители на основе своих принципов – и прочее, прочее, прочее? Нет, это потрясающе! Вы мне нравитесь, ассизец, мне нравится ваша наивность.
– Но я получил благословение Папы, – возразил Франческо.
– О, я уже говорил вам, что папское благословение – великая вещь! Милость его святейшества безгранична, – Уголино перекрестился. – Но благословение это всего лишь благословение, – прибавил он. – Да, оно дает простор для вашей деятельности, но разрешить ее может только курия. А для разрешения вы должны предоставить нам устав, – теперь вам понятно?
– Понятно, – страдая от боли, сказал Франческо.
– Советую вам также подумать вот о чем: не чрезмерна ли проповедуемая вами бедность? Не искушаете ли вы тем самым Бога, желая, чтобы он позаботился о каждом из ваших собратьев после того, как они отказались от того, что матерински даровано им Провидением? Не стоит ли смягчить эту строгость?.. И не затягивайте с уставом; помните, пока он не утвержден, вы действуете на птичьих правах. Прямо по Писанию: как птицы небесные, – усмехнулся Уголино.
– Это неплохо, – еле вымолвил Франческо, чувствуя, что головная боль стала невыносимой. Он хотел еще что-то сказать, но кардинал Уголино прервал его: – Итак, жду, когда вы пришлете мне устав… А где же наша несравненная мадонна Лия? Я должен ее найти…
– Тебя ищет кардинал, – сказал Франческо, который нашел Лию раньше, чем Уголино.
– Пусть ищет, – беспечно ответила она. – А почему у тебя такой болезненный вид? Что случилось?
– Ничего, – улыбнулся ей Франческо. – Голова немного болит… Я пойду.
– Куда пойдешь? – не поняла Лия. – Отдохнуть?
– Нет, я пойду домой, в Ассизи, к моим братьям, – сказал Франческо, потуже затягивая веревку на своей потрепанной рясе.
– Как, прямо сейчас? Отчего так внезапно? Тебя кто-нибудь обидел в моем доме? – взволновалась Лия.
– Нет, напротив, все были добры со мною. Но моя душа истосковалась по своему дому, а он там, где мои братья и сестры. И они заждались меня. Пора… Пора… – Франческо неловко поклонился Лие. – Спасибо тебе за помощь и гостеприимство.
– Прощай, Франчо, снова мы расстаемся, – она поцеловала его в лоб. – Это поцелуй сестры, на прощание.
– Прими и мой прощальный поцелуй, братский поцелуй, – он тоже поцеловал ее.
– Возьми с собой хоть что-нибудь на дорогу, хотя бы хлеба, – сказала Лия.
– Да у меня и сумки нет, куда я его положу? – улыбнулся Франческо. – Прощай, сестра.