– Я тоже много чего о них знаю, – проворчал Марио, – но я же не магистр.
– Иди к нам, старик, – Пьетро подвинулся на скамейке. – Ешь и пей, я угощаю. А в благодарность расскажешь нам что-нибудь занятное.
Распятие. Художник Антонелло да Мессина
Сев за стол, старик съел кусок хлеба, немного вареных овощей и крошечный кусочек жареного мяса. Выпив глоток вина, он сказал:
– Благодарю вас. Я сыт.
– Мало же ты ешь, – заметил Пьетро. – Ты взял хорошего помощника, Марио. Уж не знаю, как он будет помогать, но его питание тебе дешево обойдется.
– Поглядим, – буркнул Марио.
– Если ты наелся, начинай рассказ, – Пьетро хлопнул старика по плечу. – Эй, ребята, тихо! Слушайте.
– Хотите, я расскажу вам о человеке, которого я уважал, Это был хороший человек, но погиб на виселице, а перед этим его жестоко пытали, – начал старик.
– Он был вором или грабителем? – спросил Пьетро, а Марио невольно провел рукой по своему изуродованному лицу.
– Нет, наоборот, – ответил старик.
– Что значит – наоборот?
– Разрешите, я расскажу по порядку. Тогда все будет понятно.
– Давай, мы слушаем.
– Этого человека звали Джироламо Савонарола…
– Чего-то я о нем слышал, – сказал Марио.
– Пусть старик говорит, не будем ему мешать, – шепнул ему Пьетро. – Позабавимся.
– Джироламо происходил из старинного падуанского рода, – продолжал старик. – Его дед, Микеле Савонарола, был известным врачом…
– Был у нас в шайке один врач, – Пьетро не выдержал и перебил старика. – Любил закладывать за воротник, вот его и выгнали из цеха лекарей. Поскольку он больше ничего делать не умел, пришел к нам, и такой из него вышел разбойник, любо-дорого посмотреть! Кистенем орудовал мастерски… Пропал он из-за той же любви к выпивке: как-то перебрал в трактире и расхвастался о своих подвигах. Его схватили и повесили, а перед смертью он сказал: «Вы казните меня за людей, которых я убил, будучи разбойником, но это лишь малая часть от тех, кого я умертвил, будучи врачом. Какая несправедливость – тогда вы благодарили меня, а теперь вешаете!».
– Я могу рассказывать дальше? – спросил старик.
– Валяй! – Пьетро хлопнул его по плечу. – Это так, к слову пришлось.
– Джироламо тоже готовился стать лекарем, но его постигла несчастная любовь. Расставшись с мирскими соблазнами, он ушел в монастырь.
– Дурак, – отрезал Марио. – Если из-за каждой упрямой девки мы будем в монастырь уходить, кто работать станет?
– Но тогда и монастырей не было бы! – расхохотался Пьетро. – Девки разве позволили бы, чтобы все парни от них в монастыри убежали? Они монастыри по камешкам разнесли бы!
– Точно, разнесли бы! – подхватили за столом. – Нам без девок худо, а им без нас и вовсе житья нету.
– Шпарь дальше, старик, – сказал Пьетро.
– В монастыре он вел суровую жизнь, – терпеливо продолжал старик, – и посвящал свободное от молитв время изучению Отцов Церкви. Увидев такую праведность и ученую набожность, настоятель поручил Савонароле обучать новичков и возложил на него обязанность проповедника. Вскоре Джироламо отправили проповедовать в Феррару, а потом ему приказали отправиться во Флоренцию.
– Вспомнил! – вмешался Марио. – Это тот самый Савонарола, что перевернул вверх дном весь город. Да, я о нем слыхал.
– Не мешай слушать, – попросил его Пьетро. – Говори, старик.
– …Во Флоренции правил тогда Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным. Городской Совет полностью подчинялся ему и даже отдал Лоренцо государственную казну, которой тот распоряжался как личной собственностью.
– Ого! Ловкий парень! – воскликнул Пьетро. – Попробуй кто-нибудь в воровской шайке присвоить себе общие деньги, его тут же прирезали бы.
– Еще бы! – подхватили за столом. – Надо соблюдать законы.
– Но у богатых свои законы, – с некоторой завистью произнес Марио. – Вернее, богатым плевать на любые законы, кроме тех, что идут им на пользу.
– Это точно, – согласился Пьетро, – вот оттого там полный беспредел. Я не взял бы в шайку богатенького, – разве можно на него положиться?
– …Лоренцо использовал общественные деньги для того, чтобы поддержать философию, литературу, скульптуру и живопись, – рассказывал старик.
– Вот идиот, – прошептал Марио.
– При нем в городе работали знаменитые живописцы и скульпторы…
– Какая это работа?! – фыркнул Пьетро.
– Он и сам писал стихи, рассказы, а также ученые трактаты…
– Экий бездельник! Хорошо устроился! – вскричали за столом.
– Все бы ничего, – упорно продолжал старик, – однако роскошь и удовольствия значили для Лоренцо куда больше, чем заповеди Спасителя. То же могу сказать о флорентийской Церкви: храмы были красивы и роскошны, но Бога в них не было; священники пользовались всеми благами земной жизни, но забывали о жизни вечной. Простой же народ плохо жил при Лоренцо. Глядя на его прекрасные дворцы, слыша о его несметных богатствах, люди не могли не думать, что ради этого великолепия у них отбирают последние гроши. Действительно, Лоренцо искал все новые и новые способы увеличения поборов с народа, и многие из них были нечестными.
– Да уж, ловкач, – заметили за столом. – Куда нам до таких!
– Еще бы! Мы честные грабители, – согласился Пьетро.
Старик откашлялся, перевел дыхание и продолжал:
– В эту пору Джироламо приехал во Флоренцию. Он сразу поставил себя в независимое положение по отношению к Лоренцо Медичи, отказавшись явиться к нему с выражением почтения; Лоренцо пришлось уступить.
– Молодец, – сказал Пьетро. – Важно сразу показать, кто ты есть.
– Мало того, когда Лоренцо тяжко занемог, он призвал Джироламо, чтобы тот исповедал его. Однако Джироламо убеждал Лоренцо возвратить флорентийцам свободу и отдать все несправедливо приобретенное имущество; Лоренцо отказался, и Джироламо ушел, не дав умирающему отпущения грехов.
– Ишь ты, – покачал головой Марио, то ли осуждая, то ли одобряя этот поступок.
– Прошло немного времени, и Джироламо стал так любим народом, что его слушались более чем раньше Лоренцо… Как он проповедовал: с какой страстью, с каким чувством, как убедительно! – глаза старика блеснули. – «Всякое зло и всякое благополучие государства зависит от его главы, – говорил нам Джироламо. – Тираны неисправимы, ибо горды, любят лицемерные похвалы и не хотят возвратить обратно захваченное несправедливо. Они предоставляют общественное управление дурным чиновникам, склоняются на лесть, не выслушивают несчастных, не судят богатых. И тогда богачи присваивают себе все доходы и налоги, а бедняки умирают с голода. Всякий излишек – смертный грех, так как он есть достояние бедных».
И он не только говорил, но и действовал: когда большинство мест в городском Совете досталось его друзьям, были приняты законы об освобождении заемщиков от уплаты долгов, а затем был учрежден один-единственный заемный банк, где с заемщиков брали маленькие проценты, ссужая деньги на большой срок. Все прежние банкиры, бравшие большие проценты, были изгнаны из Флоренции.
Были приняты законы и против ненужной и вредной для дела Христова роскоши Церкви. «Изображение святых и мадонны яркими красками в живописных одеждах – разве это не грех? – убеждал нас Джироламо. – Надо любить их такими, какими они предстают на первых рисунках и изваяниях христиан – простыми, незамысловатыми, ибо важно не изображение, но смысл, заложенный в него… Посмотрите, что творится вокруг нас: ливни, землетрясения, град и бури призывают людей мира сего к покаянию, а они не хотят слушать; наводнения, эпидемии, страшные язвы, голод – все это по очереди взывает: «Покайтесь!» – однако люди мира сего не внимают».
Слова его падали, как семена на вспаханное поле, и прорастали добром в людских душах. Тысячи людей следовали его проповедям, и Флоренция преобразилась; Иисус Христос был объявлен ее синьором.
– Вот что я тебе скажу, старик, – хорошо, что твоего Савонаролу вздернули, – прервал Марио этот рассказ. – Ведь на что он покусился? Богатства не нужны, роскошь не нужна, удовольствия под запретом, – живи себе в бедности, да читай молитвы? Да кому это понравится?.. Погляди на мое лицо, погляди на мою отрубленную руку: палач поработал надо мной как раз за то, что я хотел получать удовольствия от жизни, а для этого мне нужны были деньги. И ты хочешь вместе с твоим Савонаролой убедить меня, что мои муки были напрасными? Да идите вы к дьяволу с вашими проповедями!.. Эй, ребята! – крикнул он сидевшим за столом. – Хотели бы вы всю жизнь провести в бедности и молитвах?
– Еще чего! Разве мы святые отшельники?! – засмеялись они в ответ.
– Нет, потрясти богатеев, – это неплохо, – заспорил Пьетро. – Но, конечно, жить так, как призывал этот Савонарола, глупцов немного сыщется.
– Вот тот-то и оно, – кивнул Марио.
Старик вздохнул.
– К сожалению, вы предугадали судьбу Джироламо. Толпа изменчива в своих настроениях, а людские пороки неистребимы… Еще недавно Джироламо носили на руках, но скоро против него ополчились почти все жители Флоренции. Составилась целая партия, которая решила во что бы то ни стало уничтожить его. У нее были мощные союзники, ведь в своих обличениях Джироламо не щадил никого, включая самого Папу.
Чтобы испытать справедливость учения Джироламо, был назначен суд Божий – испытание огнем: Джироламо должен были пройти сквозь костры и остаться невредимым. Он отказался; не потому, что испугался, но дабы избежать искушения, подобного искушению Христа в пустыне.
В один миг народ разочаровался в Джироламо, обвиняя его в трусости. На другой день Джироламо был схвачен его врагами и заключен в темницу; Папа учредил следственную комиссию, в которую также вошли враги Джироламо. Его допрашивали с применением жесточайших пыток, заставляя впадать в противоречия и вынуждая признаться, что все его проповеди – ложь и обман. Но Джироламо все же не был сломлен: в темнице на переплете Библии он написал свои последние послания к людям.