– Моя паства? – Ульрих вопросительно посмотрел на епископа.
– Да, твоя паства. Я хочу предложить тебе место священника в церкви Умиления Девы Марии.
– Вы, ваше преосвященство, настолько мне доверяете?
– Ты с первого взгляда произвел на меня благоприятное впечатление. Ты не опаздываешь, ты аккуратен, и сразу видно, что благочестив и умен. Чего же еще?.. Но послушай, что я тебе скажу, и запомни это. Ты не должен пренебрегать ничем, что может способствовать увеличению доходов собора. Произнося проповедь с кафедры или принимая исповедь, ты должен наставлять верующих аккуратно платить десятину и все пошлины, чтобы твоя паства таким образом доказывала свою любовь к Церкви. Ты обязан стараться умножать доходы от соборования больных, совершения месс и вообще от всякого церковного обряда. Что же касается причастия и заботы о пастве, то это тоже входит в обязанности священника, но их ты можешь возложить на кого-нибудь другого. Сам совершать причастие ты должен только для знатных лиц, и то лишь тогда, когда тебя позовут; ни в коем случае не следует причащать всех подряд.
Кроме того, хочу особо обратить твое внимание на то, что собор Умиления Девы Марии пользуется заслуженной славой и почитанием среди верующих, поскольку в нем неоднократно происходили чудесные исцеления безнадежно больных, изгнание бесов из припадочных, и тому подобные знамения Божьей благодати. Ты обязан постоянно напоминать об этом верующим, дабы поддерживать в них благоговение и трепет перед святыми мощами и чудотворными иконами, хранящимися в соборе. Чем больше будут почитать добрые христиане святыни храма, тем больше будет пополняться звонкой монетой церковная казна.
Не забудь также о лестнице, ведущей в храм: ее следует содержать в надлежащем порядке, ибо, по поверью, тот кто проползет на коленях все ступеньки этой лестницы, получит отпущение грехов от Отца нашего Небесного… Запомни же все, что я тебе сказал, и прими к исполнению неукоснительно.
Ульрих молча выслушал наставления епископа, а затем сказал:
– Благодарю, ваше преосвященство, за оказанную мне честь служить в столь важном месте, но позвольте высказать свои соображения. Всегда и во всем для меня есть один высший авторитет, и авторитет этот – наш Спаситель. Жизнь Христа слишком долго была сокрыта от народа. Я буду проповедовать по Евангелию от Матвея, руководствуясь только Священным Писанием. Я буду объяснять его глубину, и в постоянной и горячей молитве просить о том, чтобы Господь вразумил меня. Я буду служить исключительно во имя славы Господа и Его единородного Сына, для спасения душ и назидания их в истинной вере…
– Прекрасно, прекрасно, – перебил Ульриха епископ. – Так и следует служить, да мы и все так служим! Но не увлекайся нововведениями; не забывай, что ум человеческий беспокоен и мятежен, и от этого легко поддается искушениям сатаны. Лишь вера является незыблемым оплотом против врага рода человеческого, а оплот веры – наша святая Церковь; она же держится на камне первосвященства, заложенным в ее основание самим Христом. Мы все – частицы того камня, и ты был рукоположен не для того чтобы потрясти, но чтобы укрепить его. А для укрепления твердыни нужны деньги: значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали: заботься, прежде всего, об увеличении доходов собора, – это твоя главная обязанность как священника. То есть это не столько твоя главная обязанность, сколько твоя главная обязанность как священника, – епископ хотел сказать еще что-то, но тут раздался мелодичный звон, и на огромных напольных часах, стоявших около дивана, открылась дверца над циферблатом: из нее появились и поехали по кругу раскрашенные фигуры Иисуса и двенадцати апостолов. Епископ взглянул на часы и поднялся.
– Заболтался я с тобой, отец Ульрих, – сказал он, потягиваясь, – а меня ждут мои клирики. То есть, это я думаю, что они меня ждут, а скорее всего, они опаздывают. Но все равно я должен быть вовремя, надо показать им пример точности и пунктуальности, – ах, если бы они были столь же точны и пунктуальны, как ты, Ульрих! Ну, прощай, и удачи тебе в твоем служении. Не забывай же: доходы, доходы, и еще раз доходы! По ним мы будем судить об успехе твоей деятельности.
Невиданные морозы, установившиеся на Рождество, замедлили жизнь города. Горожане отсиживались по домам, пытаясь согреться в силу возможностей своего кошелька: одни – укутываясь в меха и бросая в камин целые бревна; другие – прижимаясь друг к другу и закрываясь рваным тряпьем.
В здании Городского Совета входная дверь примерзла к косяку, и Жан лишь со второй попытки сумел открыть ее и войти вовнутрь. Его встретил унылый, обмотанный шерстяным платком привратник, источающий сильный запах виноградной водки.
– Мне к господину бургомистру. Он назначил мне встречу. Я… – начал объяснять Жан, но привратник прервал его: – Да проходите вы скорее и закрывайте дверь! И так уже я кашляю, просто спасу нет. Сдохнешь на этой работе, а то, пожалуй, и замерзнешь насмерть у проклятой двери!
– Но куда мне идти? Где кабинет господина бургомистра? – спросил Жан, несколько удивленный поведением привратника.
– Поднимайтесь на третий этаж, там найдете, – неопределенно махнул тот рукой и едва не упал на Жана.
Жан поспешно отстранился от него и пошел к лестнице, слыша за своей спиной сначала невнятное бормотание привратника, а затем стук бутылки о стакан и бульканье наливаемой жидкости.
Религиозный диспут в Марбурге. Художник Август Ноак
У кабинета бургомистра сидел секретарь, что-то писавший на длинном листе бумаги. Жан назвал свое имя, секретарь кивнул и сказал:
– Господин бургомистр ждет вас, – и снова занялся своими бумагами.
Кабинет бургомистра был отделан просто и добротно: стены были обшиты панелями из мореного дуба, а пол выложен каменными плитами. Под стать отделке была мебель: два огромных шкафа из того же мореного дуба, что и панели стен, а также длинный стол, с деревянными полукреслами с одной стороны, и бархатным креслом бургомистра – с другой. Единственным украшением кабинета была большая, выложенная синими изразцами печь, в которой сейчас весело потрескивали дрова.
– О, герр Жан! – бургомистр отложил приходно-расходную книгу, которую просматривал. – Прошу вас, присаживайтесь. Мы благодарны вам за то, что вы откликнулись на наше предложение. Вы – единственный человек, кто откликнулся на него. Возможно, страшный холод – причина того, что к нам никто не едет. Да, холод страшный, самые старые жители нашего города не помнят, чтобы были такие холода. Но перейдем к делу, герр Жан, – вначале я бы хотел кое-что уточнить. Вы учились в университете?
– Да, герр бургомистр.
– На каком отделении?
– На юридическом, герр бургомистр.
– А после окончания университета вы получили место помощника советника в городском парламенте?
– Да, герр бургомистр.
– Очень хорошая должность для молодого человека! Что же вас заставило покинуть ее?
– Религиозные преследования. Я осмелился высказать собственные мысли по поводу Священного Писания, и в день Всех Святых вместе с друзьями публично выступил против некоторых злоупотреблений римской курии, – твердо ответил Жан, с вызовом глядя на бургомистра.
– Однако, вы смелый юноша, – бургомистр несколько смутился и отвел взгляд. – Впрочем, смелость и прямота должны быть в характере молодого человека. Но наряду с осторожностью и осмотрительностью, конечно. Да, с осторожностью и осмотрительностью! В нашем городе немало людей, которые были вынуждены покинуть свои родные места в силу религиозных преследований. Многие из этих людей стали нашими достойными гражданами, но все они знают границу дозволенного. Они осторожны и осмотрительны, поэтому мы не имеем из-за них особых проблем с Церковью, тем более что местное духовенство не позволяет себе такого наглого высокомерия и необузданного властолюбия, как представители римской курии.
– Вы тоже смелый человек, герр бургомистр. Вы не боитесь высказываться подобным образом о Риме? – улыбнулся Жан.
– О нет! Чего бояться, когда сейчас все говорят об этом на каждом углу. Подождите, вот ослабеют холода, тогда наш город зажужжит, как растревоженный рой пчел в улье! Каждый наш горожанин, даже распоследний нищий, имеет свое собственное суждение о религии и необходимых изменениях в порядке устройства Церкви. Дошло до того, что бесконечные дискуссии о вере стали мешать деловой жизни города, – бургомистр недовольно покачал головой. – Именно поэтому мы решили пригласить к нам сведущих в вере людей, умеющих проповедовать, дабы они успокоили бушующие у нас страсти и привели верующих к согласию. В числе прочих проповедников нам рекомендовали и вас, герр Жан. Скажу честно, ваше имя ничего нам не говорило, а ваша молодость внушала опасения в успехе предстоящей вам деятельности. Скажу вам еще, столь же откровенно, что мы ждали более опытных и солидных проповедников. Но уже при первой нашей встрече вы произвели благоприятное впечатление на Городской Совет, и он дал мне право привлечь вас к указанной деятельности. Я сообщаю вам, что отныне вы можете проповедовать в нашем городе, – торжественно произнес бургомистр.
– Благодарю вас, герр бургомистр, – склонил голову Жан.
– Но помните об осторожности и осмотрительности. Нам не нужны конфликты со Святейшим Папой. Хорошо бы, если бы вам удалось ослабить у нас влияние римской курии, но без конфликта с ней. Наша главная задача – восстановить деловую активность нашего города, в результате чего должны увеличиться доходы горожан, а значит, и городской казны. Не забывайте об этой нашей главной задаче, герр Жан.
– Я понял вас, герр бургомистр.
– Приятно беседовать с таким разумным и учтивым молодым человеком. Вы – француз?
– Да, герр бургомистр.
– Это хорошо, что вы француз, – довольно сказал бургомистр. – У нас, немцев, есть основательность, но не хватает изящества и легкости, свойственной французам. Основательность, однако, тоже неплохо. Вы должны будете учесть, что среди тех, кто станет слушать ваши проповеди, большинство будут немцы. Их трудно убедить поверхностными рассуждениями, ваши доводы должны быть столь же основательными, как основательны наши добрые бюргеры. Впрочем, немец любит и пошутить; немцы ценят славную шутку не меньше, чем ваши французы. Учтите все это, герр Жан.