Помимо приема посетителей надо было еще заниматься текущими проблемами городской жизни, поэтому перед сном у Ульриха не хватало сил даже на то чтобы прочитать до конца «Отче наш»: он засыпал на словах «и прости нам долги наши».
…В ночь перед праздником метель, бушевавшая два дня подряд, стихла, небо прояснилось, на нем заблистали яркие звезды. В эту ночь, святую ночь, бесилась нечистая сила в преддверии своего неизбежного конца. По народному поверью, легион чертей выходил сегодня на землю с наступлением темноты, чтобы смущать христианские души, а потом, с первыми лучами солнца, кануть в преисподнюю.
Ульрих передернул плечами и остановился. Он посмотрел на небо и огляделся по сторонам. В небе не было видно никакой нечисти, на светлой от снега улице – тоже. Но за черными окнами домов могло скрываться все что угодно. Как знать, может быть, вон в том доме живет ведьма, а в том – человек, продавший душу дьяволу.
Однажды, во время обучения в университете, Ульрих был свидетелем злобы сатаны. Князь Тьмы искушал студентов богословского факультета довольно часто, преимущественно вином и женщинами. Некоторые из будущих богословов не могли устоять и поддавались, но Ульрих держался крепко, и тогда сатана решил испугать его. Ночами в маленькой темной комнатушке Ульриха стал сгущаться воздух, и в этой тяжелой густоте угадывалось присутствие чего-то невыразимо страшного.
Ульрих творил молитву, очищал комнату огнем церковной свечи, даже (стыдно сказать!) кропил святой водой и развешивал на стенах кусочки реликвий. Помогало мало – дьявол продолжал свирепствовать. В одну из осенних ночей он едва не напугал непокорного студента до смерти: вначале мучил его жуткими кошмарами во сне, а когда Ульрих проснулся в холодном поту, то сатана с диким грохотом обрушил на пол книжный шкаф.
Дрожащими пальцами Ульрих высек из огнива искру, запалил трут и зажег свечу. Едва она загорелась, как Ульрих увидел, как нечто скользнуло в угол и испарилось. Следы нечистой силы были налицо: посреди комнаты валялся опрокинутый шкаф, книги рассыпались по полу, но самое странное, что ваза, стоявшая на шкафу, не упала, а непостижимым образом плавно опустилась на стол, как будто была там все время. Наутро в комнату Ульриха приходили многие студенты, профессора и священники, и все были единогласны: без сатаны здесь не обошлось.
«А что же удивительного в том, что нечистая сила искушает и мучает христиан, и устраивает свои гнусные проделки? Чем еще и заниматься ей до Страшного Суда, когда исчезнет она из мира на веки вечные?» – писал в своих трудах святой Афанасий еще десять столетий назад. Ведь и сам он познал проделки дьявола, который являлся к нему в разных обличиях, а особенно досаждал в виде блудницы – искусительной, срамной и озорной. Летала она по моей келье, говорит Афанасий, и сокрушала мою утварь, и разбрасывала вещи и книги (вот, тоже книги, не любит книги сатанинское отродье!). Кидал в нее отшельник камнями, но не попал: увертлива, нечистая сила!..
Ульрих всем телом вздрогнул от громкого собачьего лая, внезапно раздавшегося в переулке. «Ночная стража, ночная стража… Спите спокойно… Ночная стража…» – раздался монотонный голос одного из караульных, и вслед – жалобный визг собаки, которую, видимо, ударили.
Ульрих плотнее запахнул плащ и направился к своему дому.
Утром Ульрих проснулся от нежного и щекотного прикосновения к своему виску губ Аннеты.
– Ты встанешь поздравить детей? – прошептала она.
– Да, конечно, – Ульрих поднялся и стал одеваться.
Аннета, уже одетая, налила ему чистой воды в тазик для умывания и положила рядом полотенце.
– Спускайся вниз, я там все приготовила. А я подниму детей, и приду с ними, – сказала она.
– Угу, – пробурчал Ульрих, с наслаждением плескаясь в ледяной воде.
Аннета ушла. Ульрих вытер лицо и шею грубым полотенцем, отчего кровь сразу прилила к коже, и, чувствуя прилив сил и бодрости, как мальчишка, кубарем скатился вниз по лестнице.
Дом Аннеты состоял из трех комнат: две крошечные мансардные были наверху, а внизу – одна большая, с очагом, служившая и гостиной, и кухней, и гардеробной, поскольку в верхних комнатах ничего, кроме кроватей, не вмещалось.
В одной из верхних комнат спали дети, в другой – Ульрих с Аннеттой. Часть перегородки между этими комнатами занимала широкая кирпичная труба, идущая от очага, и Лизетта, проснувшись, стучала по ней кулачком, чтобы проверить, встали папа с мамой, или нет (Ульриха она уже давно называла и считала своим папой). Аннета поднималась очень рано, а Ульрих, если он еще лежал в постели, стучал в ответ, а потом начинал скрести по трубе и глухим голосом, с завыванием, говорил через перегородку: «Я – злой, ужасный Маргадон. Я пришел забрать Лизетту. Отдайте мне ее!». Лиззетта вскрикивала и затихала, а Ульрих снова, с такими же словами, скреб ногтями по трубе.
Заканчивалось все тем, что Лизетта со смехом и визгом прибегала к нему в комнату, залезала под одеяло, крепко обнимала его своими маленькими ручонками, и он слышал, как бьется ее сердечко. «Ты ведь не Маргадон, ты – папа?», – спрашивала она. «Да, я папа. Не бойся, мы же играем», – успокаивал ее Ульрих. «А Маргадон, он какой?» – расспрашивала Лизетта, которой было и жутко, и интересно. «Маргадон? Ну, он большой, косматый…». «А зубы у него есть?». «Есть». «А когти?». «Есть». «А что он кушает?». «Маленьких девочек», – со смехом отвечал Ульрих, целуя ее.
Она задумывалась. «А я дам ему кашки, и он не будет девочек кушать. Он, наверно, просто голодный. А еще его поглажу, и он станет добрым. Да?» «Да, моя птичка!» – Ульрих подхватывал Лизетту, и они вместе, очень довольные друг другом, шли будить братьев девочки, Франсуа и Жана, продолжавших спать, несмотря на шум…
Сейчас, пока Аннета поднимала детей, Ульрих достал припрятанный им подарок для жены, засунул его в заранее припасенный чулок и повесил к очагу – туда, где висели четыре других чулка около расставленных на полке раскрашенных и одетых в разноцветные тряпочки фигурок Девы Марии с младенцем на руках, Иосифа и ангелов с двенадцатью апостолами, пришедших поздравить Святое Семейство (а почему бы им не придти и не поздравить Богоматерь?). Все фигурки были изготовлены Жаном, Франсуа и Лизеттой; Ульрих вначале хотел запретить это подобие идолопоклонничества, но не смог лишить детей невинной радости.
Лютер в кругу своей семьи. Художник Густав Спангенберг
Вот наверху скрипнула дверь, вот по лестнице застучали детские башмачки, и вот дети вбежали в комнату.
– Папа, а Санта Клаус прилетал? – закричала Лизетта.
– Не знаю, не знаю, – сказал Ульрих, озираясь. – Что-то ничего не видно, подарков нет никаких: наверное, он заболел и остался в этом году дома.
– Да вот же подарки, папа! – Лизетта схватила чулки.
– И мне, и мне! – воскликнули Жан и Франсуа, отнимая их у нее.
– Ну-ка тихо, дети! – погрозила им пальцем Аннета. – Разве так себя ведут в великий праздник? Что надо сказать, прежде всего?
– С Рождеством, папа! – произнесла Лизетта, не отпуская, однако, чулки.
– С Рождеством, папа, – повторили Жан и Франсуа, тоже не желая расставаться с чулками.
– С Рождеством, дети! С Рождеством, Аннета! – Ульрих всех их поочередно расцеловал.
– А теперь можно посмотреть подарки? – спросила Лизетта.
– Давай посмотрим. Что тут, в первом? Сверток. А на нем написано «Жану». Это твой подарок, Жан. Держи.
Жан развернул полотняную тряпицу, перевязанную тонкой шелковой ленточкой, и подпрыгнул от восторга. У него в руках был настоящий нож в сафьяновых ножнах.
– Я о таком и мечтал! Спасибо Санта Клаусу! – Жан выхватил нож из ножен и порезал палец.
– Ох, острый! – еще с большим восторгом вскрикнул мальчик, облизывая капельки крови с пореза.
– Осторожнее, Жан! Не отрежь себе руку и не порань кого-нибудь, – сказала Аннета. – Ну, все, теперь держитесь наш старый стол и комод со шкафом!
– Ничего, – Ульрих достал подарок из второго чулка. – Здесь написано «Франсуа». Бери, Франсуа, свой подарок.
– Ух ты! Смотрите, мне Санта Клаус принес дудочку! У нее есть отверстия, значит, на ней можно играть по-настоящему. Вот здорово! – Франсуа плюхнулся на пол и принялся выводить на дудочке какую-то незамысловатую мелодию.
– Дай и мне подудеть, – с завистью попросила у него Лизетта.
– Сейчас поиграю и потом дам, ладно? – Франсуа на всякий случай отстранился от сестры.
– Смотрим следующий чулок. Что здесь за сверток? «Ульриху». О, да это мне подарил Санта Клаус! – Ульрих развернул свой сверток, в нем лежали замшевые перчатки.
– Какие красивые. Такие перчатки носят только знатные господ! – сказал он. – У графа Рауля я видел похожие. Наверное, они стоят больших денег.
– Санта Клаусу не жалко для дорого подарка, – Аннета прикоснулась щекой к щеке мужа. – И он знает, что ты сам себе ничего не купишь. Санта Клаус велел передать, что со временем подарит тебе новый камзол и куртку, а пока он начал с перчаток.
– Спасибо ему, – Ульрих еще раз поцеловал Аннету, застенчиво покосившись на детей.
– Папа, ну, доставай же следующий подарок! – нетерпеливо дернула его за рукав Лизетта.
– Сейчас, сейчас! – Ульрих засунул руку в чулок. – «Аннете». Это – нашей маме. На, разверни, что там?
– Какой чудесный гребень! – воскликнула Аннета. – Это из кости морского зверя, да? Говорят, что волосы от такого гребня делаются более густыми и пушистыми. На нем еще и узоры вырезаны. Дорогой гребень, а?
Ульрих взял следующий чулок.
– Чей же тут остался подарок? «Лизетте». Где Лизетта?
– Я здесь, папа. Ты, что, забыл? – раскрасневшаяся от досады и от того, что все уже получили свои подарки, а она еще нет, Лизетта нетерпеливо выхватила сверток из рук Ульриха.
– Ой, ой, поглядите, ребеночек! – закричала она. – Малюсенький, но как настоящий! И одежда на нем есть, и еще одежда тут лежит! Ой, какой замечательный ребеночек, и какая у него красивая одежда! А где он будет спать? Папа, ты сделаешь ему кроватку?