— До завтра. — Рукопожатие было слишком коротким. — Все-таки не без пользы эти сверхурочные.
— Конечно, Юрочка, ну, давай чмокни меня в щеку и беги… Робеешь?
— Что ты, — смущенно отшутился он, — не привык ухаживать за старушками.
Вдруг она резко обернулась… Дробный стук каблучков на лестнице, вопль: «Мама!» — и какой-то буйный, дикарский танец, продолжавшийся с минуту, пока Шурочка, рассмеявшись, не подхватила девчонку на руки.
— А я сама, а я сама… Тетя Пася не пускала, а увидела тебя в окно и удлала…
— А где отец?
— Усел! Не доздался! Подарки оставил, много-много… Кукла вот такая!
— Ну и слава богу.
Он так и не понял, что означает это «слава богу». «И куда ушел муж? Неужели на станцию? Уехал? Бог ты мой, — размышлял он с каким-то печальным облегчением. — Ну к чему все это, уймись ты! Семья, ребенок. Сколько девчонке? Четыре, самое большее. Однако, бойкая».
Дурацкие мысли. Нужно же было о чем-то думать, потому что Шурочка все еще стояла с дочкой на руках, а та все не унималась.
— Я ела, ела, — лепетала она, прижавшись к маминой щеке, — тети Паси калтошку. И кукла ела.
— Вот и славно… Ну, пошли. Я тебе еще куплю куклу.
— Заспящую?
— Да-да. Во-от такую, спящую.
— Всегда заспящую?
— Нет, не всегда. — И еще раз обернулась: — До свидания, Юра.
Петр с Вилькой шли впереди, не хотелось их догонять. Вилька все время оглядывалась, а он все больше отставал. И смотрел себе под ноги.
Дома их ждал сюрприз — ответная, «профессорская» бутылка шампанского и банка черной икры. Унылый вид Семена не совсем соответствовал натюрморту, округлые, в желтизну, глаза смотрели устало и словно бы настороженно.
— Небось из институтского буфета? — спросил Петр, погладив банку. — Ничего живут.
— Что нового? Присаживайтесь, рассказывайте.
— Может, отложим? — сказал Петр. — От споров горло пересохло.
— А что, есть причина для спора?
— Есть-есть… Так что давай-ка лучше ты. Как там житье-бытье столичное, что в институте? Твоя позиция пока тверже нашей.
— Пока? Это новость. Ну что ж, и то верно. Успокоил. А профессор на днях явится сам.
— Дружба у вас с ним, — хмыкнул Петр.
— Деловая. Кое-что обещано за истраченные нервы. Простой обмен, не более того.
— Ясно, аспирантура…
Семен взял бутылку и стал не спеша отколупывать проволочный крепеж. Потом осторожно поставил ее на стол, зачарованно следя за тем, как медленно выползает пробка. Она стрельнула сухим хлопком, без брызг, лишь легкий дымок закурился над горлышком.
— Прекрасный способ, — сказал Семен, — не будоражить стихию. Реакция естественна, и без потерь.
— А что, — заметил Юрий, — это мысль.
Стычка с Семеном не была для Юрия неожиданностью, он готовился к ней, нервы были натянуты до предела, и каждая мелочь могла послужить поводом. Но то, что произошло, взорвалось, точно бомба, в один миг лопнули приятельские отношения — и пошла война.
День начался, как обычно, с испытаний основного варианта, не давших ощутимого сдвига. Затем каждый занялся своим делом. В полдень Надькин, вместе с Петром собиравший корпус транзистора, показал набросанный от руки эскиз, предложил делать прокладку в вида упругой медной чашки. Испытали вчерне — получилось герметичней.
— Сносно, Лукич, сносно, — походя похвалил Грохот, — за мной благодарность. Подключайтесь к Чеховской, и поживей-поживей, времени в обрез…
С минуту слесарь молчал, потом развел руками:
— Раз напали на принцип, надо бы еще поискать, может, что получше найдется, а он — благодарность. Вместо прокладки ее совать?
— Велика беда, — поддел Петр, — закури, Лукич, успокаивает.
— Спокойствие в данном случае полезней для начальства! — громко заметил Юрий. — Продолжайте работу, Лука Лукич, у нас тут не мотогонки.
Семен обернулся и замер… В дверях маячила плотная, квадратная фигурка в роговых очках — профессор!
Семен приветственно поднял руку и поспешил навстречу.
Чуть погодя оба они — Семен и профессор Викентий Викентьевич Волобужский — уже шли вдоль стеллажей, за которыми девчонки в марлевых косыночках собирали в обойму пластинки будущих приборов. С виду шеф был немолод, но подтянут и плотен, как отставной спортсмен. Путешествуя от стола к столу, он смотрел работу, то и дело поправляя модные свои очки, занимавшие большую часть твердого, в рябинках лица; свое отношение выражал в солидно-неопределенных междометиях.
— Ухм, м-да. До-до, — вместо «да» у него получалось «до», — это вы, по-моему, нашли, до-до. По-моему, до…
К монтажникам он добрался уже за полдень, на этот раз, в отличие от прежних посещений, он был особенно внимателен, дотошен и, как показалось Юрию, словно бы чем-то озабочен.
— Привет рабочему классу! — сказал он весело.
— Технической интеллигенции, — уточнил Петр, утирая ветошкой пальцы.
— Согласен, — улыбнулся гость.
— Вы же с дороги, Викентий Викентьевич, — радушно засуетился Семен. — У нас так не полагается, сначала отдых. Может, отложим? Номер вам забронирован.
— Успеется, — отмахнулся профессор, подавая Луке Лукичу Надькину пачку «Казбека», и, увидев протянутый взамен кисет, обрадовался: — Прекрасная вещь — фронтовая махорочка, для прочищения мозгов!
Воспользовавшись моментом, Надькин показал ему прокладку и чертеж. С минуту профессор деловито разглядывал корпус, который уже месяц монтировали в лаборатории, улучшая институтский вариант.
— Ну что ж, есть смысл поискать. До… Попробуйте латунный сплав, тут ведь важны амортизация и вакуум.
Надькин торжествующе взглянул на Семена, а профессор добавил, перехватив его взгляд:
— До-до… Думаю, много времени это не займет, главное найдено.
Но главное было впереди, оно приближалось с неизбежностью обвала, внутри у Юрия все напряглось, словно перед прыжком через несущуюся с горы снежную лаву — не проскочишь, задавит. И он неотступно следил за квадратной спиной институтского гостя, двигавшейся впереди Грохота к печи, где в отблесках огня красовалась живая керамическая статуэтка — Шурочка.
Профессор первым обратил внимание на пробную кассету: по форме и по тону окисла она отличалась от остальных. Спросил с интересом:
— А это что такое?
— Самоокисление, — небрежно объяснил Юрий с пересохшим ртом.
Пауза…
— И давно вы над ней ломаете голову? — Голос профессора прозвучал с шутливой мягкостью, казалось, даже очки его излучали кокетливый блеск, а между тем лицо стало каким-то пестрым, и Юрий, уже придя в себя, сообразил: краска, залившая массивные щеки, не тронула рябинок.
Шурочка ответила:
— Не очень, Викентий Викентьевич, но результаты весьма обнадеживающие. Не в пример той, нашей схеме. Правда, нет прочной научной основы…
— До-до, то-то и оно. Любопытно…
Крутой профиль гостя выражал легкую растерянность, похоже, что он все еще не отдавал себе отчета в происходящем или явно не хотел придавать серьезного значения, точно речь шла о ребячьих причудах. Шурочка, вскинув бровь, вызывающе повела плечом. Почти неуловимое движение — в нем проскользнуло что-то похожее на удовлетворенность, реванш, что-то очень женское, у Юрия невольно сжалось сердце.
Он поднял голову, увидел массивное, вновь ставшее непроницаемым лицо профессора с застывшей в углах рта улыбкой и не сразу понял, о чем тот говорит Семену.
— …У вас на это имеются фонды? Решения? Лишняя печь? Или это, так сказать, самодеятельность за счет и в ущерб?..
Кажется, только сейчас Семен осознал всю серьезность случившегося, забормотал первое, что пришло на ум:
— Я… не совсем в курсе… Так, пробы пера в сверхурочное время. Почему вы сейчас этим занимаетесь, Александра Васильевна?!
— Не терпелось, — сказал Юрий. — Все-таки новая технология.
— Какая к черту новая технология… — сказал Семен, распаляя себя и не находя нужных слов. — Во-первых, выставка ждет экспонат уже в конце сентября!
— При чем тут выставка? — вспыхнул Юрий, чувствуя, что именно сейчас все и должно решиться, оттягивать — значит похоронить идею. «Выставка! Карьера у тебя на уме, а не выставка».
— А во-вторых, — раздумчиво заметил профессор, все еще рассматривая кассету и не глядя на Юрия, — надеюсь, вы не подозреваете институт в невежестве и не думаете, что у нас не было выбора… Если мы вам не предложили высокотемпературный вариант, то… сами понимаете… А успех может быть и случайным…
Юрий хотел вставить что-то очень резкое, важное, но упустил мысль, не мог поймать ее, сосредоточиться.
— Ну, чепуха, — обронила Шурочка.
— Да нет, не чепуха, — улыбнулся Викентий Викентьевич. — Вы что же, всерьез решили все ломать? Конечно, если завлабораторией…
— Возьмет на себя ответственность? — подхватил Юрий. — А он не возьмет, не волнуйтесь…
Профессор пожал плечами, отойдя в сторону, взял со стеллажа «самодеятельный» журнал режимов и словно бы отключился, забыл об окружающем. А Семен, наконец обретя голос, забушевал:
— Что ж это такое? Что у нас — детский сад или лаборатория? — Ноздри у него нервно раздулись, бледность лица оттеняла рыжую шевелюру. — Нет, вы поглядите на них: Колумбы, Магелланы! Элементарной дисциплины нет! Вы еще ответите мне за израсходованный кремний, вот погодите!
— Ну и ответим, — буркнул Надькин.
— Я попрошу, — рывком обернулся к нему Семен, и золотой зуб его сверкнул, как пуля. — Займитесь своим делом. Все! Исчерпано. Поговорим в другом месте.
Он ринулся к себе в конторку — должно быть, звонить по начальству. Юрий, как привязанный, двинулся вслед за ним. В кабинете спор закипел снова.
— Разговор далеко не исчерпан, — стоял на своем Юрий, стараясь не волноваться, хотя это ему плохо удавалось. — Надо исследовать транзистор всесторонне. А мы? К чему эта усиленная спешка? Потом за нас будут в цехе дотягивать.
— Но это и естественно, — процедил Семен. — Условия в цехах иные. Так всегда было.
— И плохо. Твердим о качестве на каждом совещании, а ничего радикального не предлагаем.