Еще балкон. Там впереди два человека — один худой, очевидно, высокий, другой плотнее, приземистей, шире в плечах, оба средних лет, одеты не слишком вызывающе, сидят, сложив руки на коленях, похожи на раскрашенные статуи.
— Послы Сакран и Армад.
Адора и Рендор. Сакран— это Адора, Армад — Рендор. Адора и Рендор, два самых могучих государства этого мира сейчас взирают на меня глазами своих посланников. За ними полдесятка других послов, но это — от мелких стран, а мелкие страны не котируются и не являются серьезными политическими игроками.
Еще балкон. Ба, на нем степняки в серебряных личинах, и главный — горбоносый Мескатор — без личины, но в эполетах. Взгляд у него как у рыси, что, выцеливая жертву, готовится совершить прыжок. Выцеливает он господина архканцлера, недоволен, ох как недоволен, что господин архканцлер совершил этой ночью с Атли Акмарилл Сандер.
Еще два балкона, там народу плотно набито. Кое-где золотые цепи, какие-то нагрудные медальоны, да и перстни на руках поблескивают.
— Городское купечество.
Собрались все участники драмы. Момент истины…
— А тако же рассмотреть должны вопрос об обязательно учреждении пыточных школ в каждом крупном и малом городе, дабы держать простых людей и крестьян окрестных в полнейшем повиновении через вечный страх…
Вот что вы хотите. Закабалить крестьян и держать все население в вечном страхе, устроив террор… Так всегда делают, когда экономические дела хуже некуда и власть шатается.
Зашумели, заволновались балконы с купцами.
— Привилегии аристократов! — выкрикнули оттуда. Хотели, видимо, прибавить что-то вроде «Долой!», но не решились. Слишком сильны были Простые. Сильны и опасны.
Аристократы давят честную буржуазию… Ну, это знакомо по земным реалиям. Это мы поправим тоже, и освободим купцов от экономических пут дворянства. Так или иначе, переход к капитализму неизбежен, и лучше, чтобы он происходил сравнительно гладко, без резких перегибов. Власти аристократов необходимо положить конец, иначе прогресса в экономике мне не видать… Но переход такой возможен, когда у правителя есть серьезная власть и сильная, независимая от дворянства армия…
— И бранные слова запретить повсеместно среди простецов, ибо известно — что дурной нрав и бедность и всяческий разврат проистекают от брани, что оскверняет уста и крестьян, и горожан, и купцов, и лишь аристократы бранью уста свои не загрязняют…
Да, вот это верно. Если запретить ругань — сразу же наступит благорастворение. Это политическое заклятие примерно так же мощно действует, как и мое переименование Рыбьих Потрохов в Голубые Фиалки, только я-то пошутил, а здесь явно действуют настоящие идиоты.
Но хватит выслушивать чужие глупости. Время бежит и убегает. Я решительно прошагал к пюпитру и повелительно воздел руку, обрывая секретаря Аджи на полуслове:
— Внимание! Требую внимания!
Как ни странно, меня услышали. Тишина настала резкая и глубокая, и настолько вязкая, что в ней свободно могла пойти на дно муха.
Аджи скривил губы, изобразил улыбку столь же горькую и кислую, как плод недозревшего лимона.
— Очень любезно, что вы явились, Торнхелл… Явились сами, и не заставили вас… разыскивать. Я — Таренкс Аджи, глава фракции Простых. Вы, должно быть, обо мне слышали… — Это прозвучало едкой насмешкой. Не только слышал, но и видел, и общался, и ты подписал мне смертный приговор не дрогнув и бровью. — Я и моя фракция сейчас главенствуют в Коронном совете по праву наибольшей и наисильнейшей. Мне, как председателю, дана привилегия утверждать от имени совета любые указы касаемые вас, Торнхелл, или ваших приближенных — утверждать без всякого голосования со стороны Коронного совета… — И это было сказано со значением, дабы я понимал, кто в Санкструме сейчас — истинная верховная власть. — Справа от меня фракция Умеренных и ее лидер — Трастилл Маорай. Слева — фракция Великих, чей лидер Дремлин Крау недавно безвременно нас покинул… Ужасная драма на охоте, и все мы скорбим… — Это тоже прозвучало насмешкой, и с трибун фракции Великих раздался сдержанный шум. — Новый лидер, Лонго Месафир, предпочел на сегодняшнее заседание не явиться… Ну, значит, таков его выбор.
— Очень хорошо, что вы отрекомендовались! — сказал я громко, так, чтобы услышали даже в глубине балконов. — Очень хорошо. Я знаю кто вы, я слышал о вас… много интересного.
— Тем лучше! — воскликнул Аджи. Он поднялся со своего места, пышущий здоровьем, уверенный в себе и своей силе. — Тем лучше! Сегодня вы…
У него, как и у меня, все же играли нервы. Все его спокойствие было напускным. Я перехватил инициативу, воскликнул:
— Истинно так! Сегодня я представляю себя и свои первые указы Коронному совету! Ради высшей цели — блага Санкструма и его жителей, прошу и молю Коронный совет отступится от личных и сиюминутных планов и выгод и рассмотреть мои указы немедленно! Вы должны… Я требую!
Я позволил загнать себя в ловушку. На губах Аджи появилась улыбка торжества.
— Вот как, Торнхелл-крейн? Мы — должны? Вы — требуете? Нет-нет, мы, разумеется, должны, и обязательно будем это делать… Будем рассматривать ваши указы… Но каждый ваш указ необходимо всесторонне обсудить, а обсуждение может затянуться… да, может затянуться на очень длинный срок… — Он внезапно возвысил голос: — Но неутешительный и бесславный итог вашего краткого правления таков, что сам император, презрев смертельную хворь, решил отставить вас от поста архканцлера! С сегодняшнего дня, с двенадцати часов вы более не архканцлер империи Санкструм и мы не обязаны рассматривать ваши указы! Впрочем, вы уже наверняка знаете это — вы конфисковали Законный свод, где находился указ о вашем отстранении… И еще два указа… И вы наверняка их видели!
Я сделал вид, что пошатнулся от этой звуковой оплеухи, схватился за пюпитр, с трудом удержал равновесие.
— Видел. Но я не увидел подписи Растара под Печатью.
— Подпись не нужна, Торнхелл, если указ заверен Большой имперской печатью…
Да ясно, что подпись не нужна — император был давно мертв, когда вы шлепали Печать на свои указы. Поэтому и Диоса, и Сегерра убрали, чтобы спокойно завладеть Печатью.
Но убрали их не только поэтому. Было что-то еще, чего я до сих пор не мог понять.
Я сказал, наивно морща лоб:
— Однако древний договор меж вельможами Санкструма и Растарами запрещает императору отстранять архканцлера раньше срока…
Аджи тонко улыбнулся:
— Разумеется. Но ваш вопрос — вопрос особого порядка. Чтобы отстранить вас от власти, мы — Коронный совет — пересмотрели наш договор с Растарами. Мы урезали свои полномочия и разрешили императору отстранять от власти архканцлеров, что раньше было совершенно невозможно представить. Впрочем, вы наверняка увидели обновленный договор между Советом и Растаром в Законном своде…
Я кивнул:
— Видел. Но на нем не было подписи императора…
— Подпись не нужна, если проставлена Печать, повторяю, Торнхелл. Император был слишком слаб, чтобы выводить пером свою подпись! Но он нашел в себе силы, когда узнал правду! И знаете, Торнхелл, что это за правда?
Я покачала головой и сделал это искренне. Я действительно не знал, какое обоснование подобрали дворяне.
— Из верных источников император проведал, что вы — не Аран Торнхелл, а магически созданный крейн, самозванец, чья душа заняла тело несчастного архканцлера, к которому мы все — все, все! — питаем только светлые чувства! Вы злодей и опасный преступник, вы — тот, кто решил принять все бразды власти, чтобы утвердить затем свое единоличное диктаторское правление!
Балконы зашумели. Зашумели и трибуны — но гораздо тише.
— Протестую! — сказал я громко. — Императора ввели в страшное заблуждение! Я — герцог Аран Торнхелл, и никто иной! И всегда им был, и останусь им вовек. И я клянусь в этом всеми святыми, клянусь Светом Ашара! И пусть Ашар испепелит меня на месте, коли я лгу!
Таренкс Аджи звонко расхохотался.
— Лжец! Лжец! Лжец! Господин Ревинзер, соблаговолите…
О, я знал, что сейчас последует. Ревинзер очень неторопливо встал, все так же разминая пальцы. На самом деле, он готовил проверочное заклятие, которое должно было доказать всем, что я — самозванец.
— Весь Коронный совет уже знает, что вы — крейн, Аран Торнхелл. И весь совет осведомлен, что даже простейшая магия действует на крейнов с неизбежной и могучей силой! И сейчас мы это докажем, чтобы все смогли убедиться!
— Не понимаю… — произнес я, глядя на членов совета глазами честного лжеца. — Магия? Крейн? Я стал участником глупой комедии! Я стал жертвой коварного заговора! Я ничего не понимаю!
Таренкс Аджи обернулся к трибунам и немного попятился.
— Сейчас господин маг Ревинзер, которого вы все прекрасно знаете, продемонстрирует на мне простейшее заклятие. Я не упаду от него в обморок, не покроюсь чирьями и коростой, я всего лишь чихну от него — такой вот смешной казус, господа. Всего лишь чихну. Следите, как магическая субстанция перетечет ко мне, как нагретый воздух… Ревинзер!
Старик протянул к Аджи обе руки, чьи пальцы были сплетены в странный знак:
— Хондарг!
Воздух колыхнулся от пальцев чародея горячей волной.
Аджи немедленно издал громовой чих и рассмеялся.
— Как видите, ничего серьезного! И сейчас господин маг Ревинзер применит то же заклятие к крейну. А крейны, как я уже говорил, и как вы уже знаете, подвержены влиянию самой легчайшей магии. И от магии этой легчайшей самозванца Торнхелла начнет корчить в болевых судорогах! Ревинзер!
Старик, колыхнув бородой-селедкой, простер ко мне длани, чьи пальцы были сплетены в магический символ:
— Хондарг!
Что-то теплое коснулось груди. Я изобразил слабый чих и недоуменно развел руками.
— Хондарг!
Я снова чихнул.
— Хондарг!
— Прекратите! — крикнул я, изрядно чихнув. — Немедленно прекратите!
Но Ревинзер уже и сам понял, что заклятие его подействовало на меня как… на обычного человека. Переглянулся с Аджи. Оба были ошеломлены, смяты. По рядам трибун прошел шорох.