— Нет, нет! — испугался чего-то Сандберг. — За ним должны прийти. Это частное послание... Очень... как вам сказать... личное!
— Личное, говорите? — Шубин сделал вид, что раздумывает. — Посторонних вложений нет?
— Никаких вложений! — обрадовался Сандберг. — Абсолютно! Такое маленькое письмо... Записка!
— Проверим, — кивнул Шубин. — Придется вам несколько минут подождать. — И, увидев, что Сандберг посмотрел на часы, добавил: — На самолет вы успеете.
Шубин скрылся за дверью соседней комнаты. Сандберг переглянулся с женой, та успокаивающе покивала ему головой.
Василий Егорович вернулся довольно быстро, передал конверт Сандбергу, улыбаясь сказал:
— Посторонних вложений нет. Делаю для вас исключение.
— О! — расплылся в ответной улыбке Сандберг. — Я вам так признателен!
Обернулся к жене, что-то тихо сказал ей, та раскрыла свою дорожную сумку, протянула Шубину блок сигарет.
— Маленький презент!
Шубин покачал головой.
— Благодарю вас. Я не курю.
Отдал паспорта с вложенными в них листочками деклараций и кивнул на дверь, ведущую к выходу из таможенного зала:
— Посадка началась.
Сандберги подхватили свои чемоданы и заторопились к дверям.
Уже на летном поле Макс Сандберг обернулся и поднял руку, словно приветствовал кого-то.
Из толпы провожающих выбрался молодой темноволосый человек с ухоженными усами на розовом, тщательно выбритом лице.
Вертя на указательном пальце автомобильные ключи, спустился на первый этаж, остановился у телефонов-автоматов, но что-то ему в них не понравилось, может быть низкие перегородки из пластика, отделяющие кабины друг от друга; он прошел к выходу, сел в стоящие неподалеку «Жигули» и остановил машину у телефонной будки.
Плотно прикрыл за собой дверь, набрал номер, когда ему ответили, негромко сказал:
— Алик? Это я. Все о’кей!
И повесил трубку.
Любая неожиданность, приятна она или нет, нарушает планы, заставляет передумывать порядок очередных дел, одни переносить, другие откладывать, а этого подполковник Курнашов не терпел ни дома, ни тем более на службе. И вот, пожалуйста!
Курнашов в который раз уже перечитал письмо.
«Передайте дяде: свадьба через две недели, подарки получили, машина заказана, надеемся на счастливую встречу».
Подписи нет. Почерк явно изменен. Кому адресовано — неизвестно. Поди разберись, кто кому дядя.
Курнашов отложил папку с письмом, оглядел собравшихся в кабинете сотрудников и обратился к русоволосому моложавому человеку в темном костюме, сидевшему у торца стола.
— Что у вас по Сандбергу, Николай Иванович?
Майор Савельев раскрыл папку и поднялся.
— Сидите, сидите... — махнул рукой Курнашов. — Генералу будете стоя докладывать.
Савельев откашлялся и доложил:
— Макс Сандберг с супругой. Житель города Оденсе, Дания. Туристский круиз Москва — Ленинград — Киев — Одесса. Два года назад также посетил Советский Союз в качестве туриста. Был изобличен в распространении антисоветской литературы, приглашен для беседы, после чего прервал тур и отбыл в родные пенаты. Причем по собственной инициативе, Сергей Павлович!
— Так испугался? — прищурился Курнашов.
— С нервами слабовато, — кивнул Савельев. — И в этот раз нервишки подвели. Очевидно, опасался личного досмотра и решил передать письмо жене, благо та прошла таможенный контроль.
— На чем и прокололся! — не удержался самый молодой из сотрудников.
Курнашов поморщился, ничего не сказал, только так посмотрел на старшего лейтенанта Лаврикова, что у того налились краской уши и щеки.
— Виноват, товарищ подполковник, — пробормотал Лавриков.
— Меня интересует последний его приезд, — отвернулся от него Курнашов. — Связи? Характер знакомств? С кем встречался? Где?
— Разрешите мне доложить?
Курнашов обернулся к смугловатому, с худым лицом и короткой стрижкой «ежиком» капитану Кострову.
— Слушаю вас, Михаил Степанович.
— В гостинице, где останавливались супруги Сандберги, был опознан некто Белкин. Встречался с ними в баре, — доложил Костров. — Бармен опознал Белкина именно в связи с Сандбергом.
— Перепутать не мог?
— Я лично ему фотографию Макса Сандберга предъявил, товарищ подполковник. Опознал того и другого.
— Категорически опознал?
— Мало того! Утверждает, что видел, как Белкин передавал Сандбергу письмо.
— Так... — задумался Курнашов. — Кто этот деятель, установили?
— Леонид Белкин, двадцать шесть лет, зубной техник. Привлекался по делу о скупке золота, замечен в мелких валютных операциях.
— Ну что ж... Спасибо, Михаил Степанович. — Курнашов прошелся по кабинету, вернулся к столу, раскрыл папку с письмом. — Остается начать и кончить, как говорится! Что думаете по поводу письма?
— Туфта, товарищ подполковник! — Лавриков увидел ставшие вдруг ледяными глаза Курнашова и сник. — Виноват... Я хотел сказать, белый текст... Условный, одним словом!
— Попрошу в следующий раз одним словом и обходиться, — смерил его взглядом Курнашов и обратился к сидящим у стола Савельеву и Кострову: — Какие соображения, товарищи?
— Для частного письма очень уж безликое... Деловое очень. Думаю, что текст условный. Согласен с Лавриковым, — подумав, сказал Савельев.
— Анализ он провел глубокий! — пряча усмешку, покивал головой Курнашов. — И коли уж вы с ним согласны, прошу рассуждать далее: кому адресовано, кто автор, что это за подарки, откуда и свадьба ли это, как таковая?
— Так, сразу? — почесал лоб ногтем большого пальца Савельев. — Задачки задаете, товарищ подполковник!
— Не в первом классе, — суховато ответил Курнашов. — Ну-с... Прошу.
— Разрешите не по порядку заданных вопросов? — спросил Савельев.
— Если это облегчит вам задачу, пожалуйста, — разрешил Курнашов.
— Тогда начну с главного... — Савельев говорил медленно, с паузами, обдумывал каждое слово, зато фразы выстраивал с чеканной точностью, чуть заметно щеголяя этим. — Если исходить из того, что текст условный, «свадьба» может быть кодовым обозначением какой-либо акции. И коль скоро о ней известно за кордоном, акция эта запланирована и готовится.
— Согласен, — кивнул Курнашов. — Далее?
— Что касается адресата... — задумался Савельев. — «Дядя» — человек, координирующий предстоящую операцию. Скорее всего, кадровый сотрудник одной из разведок. Мне, во всяком случае, так представляется. Что касается «подарков», то полагаю, что это денежная и прочая помощь, поступающая от этой разведки. По каким каналам и под каким, так сказать, «соусом», пока неясно.
Курнашов отметил что-то в своем блокноте.
— А машина? Не забыли, надеюсь?
— Может быть, транспортное средство. А может быть, и любой механизм!
— Ну, ну... — усмехнулся Курнашов. — Не пугай. Выводы?
— Цепочка выстраивается такая... — подытожил Савельев. — Сандберг — курьер, Белкин — почтовый ящик. Автор письма и адресат неизвестны.
— Как неизвестен и смысл самой акции, — закончил за него Курнашов. — Что мы и должны выяснить. Характер операции, участников, место, время.
— И на все про все две недели? — не выдержал Костров.
— Не мы назначаем сроки, — недовольно покосился на него Курнашов. — Нас ставят перед фактом.
Полистал блокнот, положил перед собой чистый лист бумаги, ручку, оглядел притихших сотрудников.
— Давайте думать, с чем пойдем к руководству.
Еще совсем недавно Белкина не мог разбудить даже звеневший над самым ухом будильник. Засыпал он сразу же, как только голова касалась подушки, и спал крепко, без сновидений. Теперь все изменилось! Он стал бояться наступления ночи, а ложась, долго ворочался в постели, с трудом засыпал и спал урывками, то будто проваливался в бездонную черную яму, то опять выныривал в серый предутренний сумрак и слышал, как в кухне громко, по-ночному, всхлипывает вода в кране, вздрагивает и урчит холодильник и снова наступает вязкая тишина.
Зная, что уже не заснет, Белкин лежал с открытыми глазами, ждал, когда со двора донесется шарканье метлы об асфальт и загремят мусорные баки. Тогда он вставал, шлепал босыми ногами по паркету и, отбросив штору на окне, высматривал, на месте ли его «Жигули». «Шестерка» стояла, слава богу, у стены трансформаторной будки, куда он ставил ее с вечера, чтобы увозящий мусорные баки грузовик не мог задеть его вишневую красавицу.
До чего же быстро вырабатываются привычки у человека! Всего каких-нибудь полмесяца назад он продал гараж и все эти две недели, сначала несколько раз в ночь, а потом с рассветом, вскакивал с постели и бежал к окну проверить, не угнали ли машину.
Он знал, что вслед за гаражом наступит время продажи «Жигулей», сделать это нужно было как можно быстрее и не бегать по ночам к окнам, но Белкин всеми правдами и неправдами оттягивал этот день. Он — и вдруг без колес! Не объяснять же каждому, что этого потребовали обстоятельства чрезвычайные! То, что его ожидало, должно напрочь изменить всю его жизнь, и в случае удачи — а иного он представить себе не мог: все продумано, выверено, рассчитано — он станет владельцем не каких-то там «Жигулей», а сядет за руль «шевроле», «мерседеса» или «кадиллака»! Для этого ему и нужны деньги, но не советские рубли, а инвалюта, а еще лучше десяток-другой камушков и кое-что из антиквариата, не иконы, а что-нибудь поменьше размером и подороже ценой. Таможенные формальности его не волнуют. Их попросту не будет!
Придется пошуровать среди старых дружков, причем не из мелкашей, что толкутся у скупки, а у деловых людей с крупными связями. Есть еще такие! И делать это надо с великой осторожностью, чтобы, не дай бог, не засветиться. Это ему сейчас ни к чему!
Белкин оглядел пустынный колодец двора, отошел от окна и, присев на тахту, потянулся за сигаретами. Обычно он не курил натощак, но в последнее время стал забывать прежние свои привычки, — видимо, то, что ему предстояло совершить, основательно выбило его из колеи. И немудрено! Решиться на такое способен не каждый, а вот он, Леонид Белкин, решился, пойдет до конца и начнет новую жизнь, если все — тьфу, тьфу! — обойдется благополучно.