И все же, надо отдать должное Краковичу: он изменился к лучшему. Но, знаешь, почему-то не верю я ему. И в разведку с ним не пошел бы. Да и в атаку тоже.
Политподготовка в роте сводилась главным образом к разъяснению приказов Верховного Главнокомандующего и информации о положении на фронте, как это освещалось в сводках Совинформбюро.
Основное время было посвящено изучению уставов Красной Армии, строевой и боевой подготовке. Представляешь, Валюша, всего десять винтовок на батарею! Из них только стрельбы ведем. Штыковой же бой отрабатываем, вооружившись березовыми палками. Совсем как в доисторические времена, когда с дубинкой шли на мамонта.
Одеты бойцы в то, в чем прибыли в Сурки. Хуже обстояло с обувью. Одному солдату не было в чем выйти на улицу, и я приказал ему оставаться в землянке, изучать материальную часть винтовки и гранаты. Каково же было мое удивление, когда вдруг увидел его на полигоне! Обмотав ноги тряпками, он пробежал три километра по мерзлому снегу почти босиком.
— Как же ты мог ослушаться, Галимджан?
— А ничего. Моя нога не мерзнет, политрук. Видишь, как упаковал! — с восточным акцентом объяснил он. — Винтовка научился разбирать и собирать закрытыми глазами. Теперь нужен практика. На фронт прибуду, фашист по мне стрелять станет, а я что буду делать? Смотреть, да, по-твоему? Я его убить должен!
У меня не нашлось слов, чтобы вразумить Галимджана. Ну и сила же духа, упорство у этого парня из Казани!
Вдруг подъехали машины. Из первой вышел маршал Ворошилов. Стройный. Симпатичный. Волевой. Еще накануне он прибыл в бригаду с инспекционными целями. Я об этом знал от полкового комиссара, но никак не мог представить себе, что он может вот так просто посетить стрельбище, да еще в момент, когда там моя батарея. С ним лишь адъютант да командир моего полка. Ну, охрана, само собой. Кракович, увидев Ворошилова, подлетел к нему, доложил:
— Товарищ маршал Советского Союза! Первая минометная батарея производит учебные стрельбы из СВТ! Командир батареи старший лейтенант Кракович!
Ворошилов оглядел его с ног до головы.
— Почему третьего кубаря не вижу в петлицах? — спросил он строго.
— Да я, товарищ маршал… — начал было Кракович.
— Непорядок! — смягчился Ворошилов. — Прикажи старшине раздобыть. Он из-под земли достанет пару кубиков для своего командира!
— Слушаюсь, товарищ маршал Советского Союза!
Ворошилов внимательно наблюдал, как стреляли бойцы.
Первый же стрелявший на его глазах солдат послал все пули в „молоко“. Ворошилов взял у него винтовку, лег на снег на его место.
— Проверим твое оружие, — сказал он и пятью выстрелами поразил мишень в „яблочко“. — Винтовка отлично пристреляна! Потренироваться малость требуется. Но ты не огорчайся, солдат. Так обычно случается, когда человек непривычен к выстрелу. Палец на спусковой крючок, глаза зажмурит и ждет, когда выстрел произойдет. Ну и получается рывок курка. В этом случае пуля никогда мишень не найдет.
Маршал возвратил винтовку солдату.
— Попробуй еще разок. Непременно получится.
Незлобивый тон старого воина воодушевил парня. На этот раз, хотя и врассыпную, из пяти в мишени оказались три пули…
Подошла очередь Галимджана. Из положения с колена он поразил мишень все пять раз из пяти возможных. Не в „яблочко“, но поразил.
Ворошилов пожал ему руку, вручил сторублевку.
— Если так же метко будешь бить по врагу, солдат, мы обязательно победим в войне и уничтожим фашистскую армию!
Галимджан стоял растерянный. Тряпки на ногах размотались.
— Как же вы могли допустить такое? — обратился Ворошилов к командиру полка.
— Согласно приказу Генштаба, товарищ маршал, обмундированием солдат обеспечивается только перед принятием присяги и отправкой на фронт! — отчеканил тот.
— Ну зачем же так буквоедски понимать приказы, полковник. Сегодня же найдите, как и чем помочь воину.
— Будет исполнено, товарищ маршал!
Галимджану Ворошилов сказал:
— Пойди посиди в моей машине, солдат. Поеду в штаб бригады, подвезу до твоей землянки.
В тот же день Галимджану выдали кирзовые сапоги б/у.
— Откуда родом, замполит? — садясь в машину, поинтересовался вдруг Ворошилов.
— В Луганске родился, товарищ маршал, — ответил я.
— Родные места…
— Отец работал на одном с вами патронном заводе.
— Как фамилия? — живо поинтересовался Ворошилов.
— Буслаев Владимир Георгиевич.
— Буслаев… — старался он вспомнить, но не мог. — Столько воды утекло с тех пор. Много там было хороших людей. Сейчас как живет отец, чем занимается, может быть, в чем нуждается?
— Три года назад он умер от туберкулеза легких.
— В гражданскую войну, должно быть, заработал эту болезнь. Сочувствую тебе, политрук. Отец, видно, немало хорошего в тебя заложил. Чти и продолжай его дело. Ну, будь здоров!
Машина рванула с места и понеслась по снежному насту, сопровождаемая охраной. Я долго смотрел вслед, стараясь представить себе этого человека в молодости. Чем-то он напоминал мне отца. Но почему в среде офицеров о нем ходят злые кривотолки? Храбр, но некомпетентен в военном деле; перед войной репрессировал тысячи способных военачальников, ослабив тем самым армию; будучи главкомом Северо-Западного направления (Прибалтика, Ленинград), оказался неспособным руководить современным боем…»
«На днях, Валюша, в моей батарее произошло ЧП. Встречаю двух омичей из новобранцев. Физиономии опухшие, обильно лезет щетина, будто неделю не брились, хотя по возрасту молодые совсем.
— Что с вами?
— Сами не знаем, товарищ политрук, — ответил один из них.
— Все время есть хочется, — сказал другой. — А есть нечего.
Подобное в жизни мне встречать не приходилось. Не инфекция ли какая напала на них? Сопроводил в санчасть полка. Военврач с ходу спросил:
— Что-нибудь съели, что вас так разнесло?
Парни путались с ответом, переминались с ноги на ногу.
— Тогда я вам скажу, друзья мои, — продолжил медик. — Так бывает только в одном случае: от чрезмерного употребления соли. Соль и вода. Концентрированный раствор поваренной соли — вот и вызвал, должно быть, искусственное голодание. А от голода и мухи дохнут.
— А если хочется солененького… Нам ведь пресную пищу дают.
— Мой диагноз вам обоим — членовредительство с целью уклонения от службы в армии. А этим занимается военный трибунал. Он и военно-медицинскую экспертизу осуществляет. Так что, политрук, привели вы этих членовредителей ко мне не по адресу.
Парни пали к ногам военврача. Умоляли не отправлять их в трибунал. Но тот был тверд в своем решении.
Осуждены они были к расстрелу. Приговор был оглашен во всех подразделениях бригады.
Но до чего же мерзкая эта история. Отечество в опасности, чужестранцы топчут коваными сапогами наши земли, а они о себе пекутся. Лишь бы на фронт не отправили. Пусть другие воюют… Ничего патриотического! Зла на них не хватает, Валюша. Но, с другой стороны, мне жаль этих парней. Откровенно, я думал, их на гауптвахту посадят, а их к стенке поставили. Преступления всегда были и будут и в обществе, и в армии. Казнить же надо убийц, изменников, предателей. Остальные воины должны искупать свою вину в честном бою.
Завершающим в боевой подготовке батареи был марш-бросок. За сутки с полной выкладкой прошли аж семьдесят шесть километров! Это не те тридцать, которые отмахивал с зеками. Напряжение физических сил колоссальное. Усталость неимоверная. Ночью заночевали в лесу. Лейтенант Кракович объявил трехчасовой сон. Представляешь, Валюша: кто где остановился, там и заснул на снегу. Наверное, было холодно, но я этого не почувствовал. Спал как убитый, свалившись в сугроб.
Поход на выносливость. Говорят, можно пройти за сутки и сто километров. Я бы не хотел этого испытать на себе.
После возвращения в часть была объявлена суточная готовность. Теперь мы — маршевая рота. Получили обмундирование, сухой паек на дорогу. Во всем новеньком присягнули на верность Отечеству. Отвели нам три вагона в воинском эшелоне. Конечная цель — Подмосковье, калужское направление.
Настроение приподнятое. Всю дорогу пели. Никто не представлял, что ждет его впереди. Да и думать об этом не хотелось. Знали одно: едем на ратное дело, а там — как повезет. Еще отец мне говорил: пуля обходит стороной смелого. Я этому верю. Хотелось одного: на пару часов заскочить в Москву, узнать, нет ли весточки от тебя, Валюша, от братишки моего Шурика.
В пункт назначения прибыли в предрассветные часы. Построение. И лесными дорогами — во второй фронтовой эшелон. Там переформирование. Вооружение. И в нужный момент — на смену передовым частям.
Мне же до обидного не повезло. Приказано возвращаться в Сурки. Просил оставить на фронте, но мне говорили: „Служите, политрук, там, куда Родина и партия посылают!“
В полдень следующего дня над нами совершили облет вражеские разведчики. Их было трое. Я четко видел свастику на крыльях. Очевидно, где-то была нарушена маскировка, и это не осталось ими незамеченным. Вскоре налетели бомбардировщики и сбросили фугаски. Разрушения были, но обошлось без жертв.
Под вечер на нашем участке прорвались несколько фашистских танков. Они были встречены артиллерийским огнем. Одно из орудий громыхало совсем рядом. Два танка подбили на моих глазах. Остальные ушли лощиной восвояси не солоно хлебавши. Что все это для меня? Боевое крещение? Наверное, нет. Просто понюхал запах пороха.
Краковича оставили на фронте, зачислив в войсковую разведку. Он и в этих обстоятельствах проявил беспокойство о себе. Утихомирился, когда сказали, что приказ о повышении в воинском звании его найдет, куда бы судьба его ни забросила.
Прощаясь, Кракович выглядел молодцевато, был увешан портупеями, из-под залихватски надетой пилотки смешливо выглядывал рыжий чуб. Он пожал мне руку.
— Может, когда и свидимся.
— Желаю удачи, лейтенант, — пожелал я ему. — Я тоже долго не задержусь в тылу.»
«Итак, Валюша, как ни прискорбно для меня, вместо передовой, снова — тыл. Так можно и в „тыловую крысу“ превратиться. А как хотелось испытать себя в бою, подбить вражеский танк, захватить