Рота Джапаридзе и отряд Лиханова в предрассветный час совершали марш-бросок. Двигались скрытно. Слышны были тихие команды старшины: «Подтяни котелок, чтобы не гремел!», «Что за смех, товарищи, прекратить!», «Никак, закурил? Затушить цигарку!», «Подтянись, братцы!».
Буслаева и Джапаридзе, шедших за ними, сопровождали связные от взводов и осодмила, среди последних — Сергей. Чуть дальше были санитарные сани, в которых следовали медсестра Людмила и Гриша. Между ними лежали носилки, сумка с красным крестом, пакет с дополнительными медикаментами.
— Мне рассказывали о побеге Краковского из здания милиции. Но, генацвале, ты уверен, что в костеле скрывался именно он, а не кто-нибудь другой? — поинтересовался Джапаридзе.
— Абсолютно уверен, — ответил Буслаев.
— Означает ли это, что и ксендз с бандитами заодно?
— Дальнейшее покажет…
Буслаев был неразговорчив, и к тому имелись причины: от Егора Богачева каких-либо сведений о банде до сих пор не поступало. Однако бандиты с каждым днем все больше наглели, нагнетали среди населения атмосферу страха. Обстановка, таким образом, вынуждала активизировать борьбу с этим злом. Торопило и приближение распутицы, которая в условиях заболоченной местности может осложнить дело. Из показаний задержанных ночными патрулями отдельных бандпособников стало ясно, что Краковский значительно преувеличил огневую мощь и количество своих людей. Так что ничто не предвещало осложнений. С прибытием роты Джапаридзе решили начать боевые действия.
Подъехал верховой. Едва придержав коня, соскочил и повел лошадь на поводке.
— Товарищ капитан…
— Докладывай, разведчик! — разрешил Джапаридзе. — И не только мне, но и лейтенанту.
— На опушке леса замечено мелькание огоньков. Слышны голоса людей, лай собак. Похоже, что банда покидает насиженное место.
— То, чего и следовало ожидать… — задумался Буслаев.
— Что будем делать, оперативник? Может, махнем навесным из батальонного миномета?
— Чтобы спугнуть банду, а что дальше?
— Продолжайте наблюдение! — приказал Джапаридзе.
— Есть продолжать наблюдение!
Разведчик на рысях поскакал в направлении леса.
— Вывод напрашивается такой: из костела Краковский возвратился в банду. Только он способен отдать приказ передислоцироваться, — сказал Буслаев.
— Но, возможно, они создают видимость перемены места, чтобы нас дезориентировать? Не исключено и другое: совершают фортификационные работы, укрепляются. Должен же срабатывать инстинкт самосохранения, — предложил Джапаридзе.
— Н-не думаю… Н-не уверен… Банда скорее уйдет на запасную базу. Если, конечно, имеется таковая. А их здесь немало партизаны оставили.
— А может, рванем? У нас сила! На нашей стороне внезапность атаки! Сто шансов из ста, что им деваться будет некуда, — продолжал настаивать Джапаридзе и уже отдал приказ: — Связные, ко мне!
— Да не горячись ты, капитан! Действовать надо наверняка. Лучше отступить от первоначального нашего замысла, нежели провалить все дело.
— Отставить! — скомандовал комроты.
Сбившиеся в кучу связные мгновенно рассредоточились.
Лощиной, огибая едва различимые в темноте кустарники, во весь опор скакал Иван Лиханов. Выехав на обочину дороги, он перевел взмыленного коня на шаг. Подъехал к Буслаеву.
— Товарищ лейтенант! Банда снялась, оставив заминированными бункера и траншеи.
— Это откуда же такие данные у тебя?
— Мне и Зиновию удалось приблизиться к бункерам. В лагере ни души. Амбразуры без пулеметов. Траншеи завалены хламом. В ряде мест встречались плохо заделанные немецкие противотанковые мины.
— Опоздали… — с сожалением сказал Буслаев. И не выдержал: — Мало того что упустили главаря банды Краковского, так еще и проканителились со сборами.
— Осодмильцы ждут приказаний, лейтенант, — сказал Лиханов.
— Приказаний… Что скажет комроты капитан Джапаридзе?
— У меня план операции. И разрабатывали мы его с тобой вместе, генацвале. Согласно плану, мы должны были окружить банду и с ходу уничтожить.
— А если обстановка изменилась? — спросил Буслаев, но ответа не услышал. Он сожалел, что операция сорвалась, но еще больше о том, что решился на нее без достаточной агентурной подготовки. Как говорится, век живи, век учись!
НОВОЕ ПРИСТАНИЩЕ
Заснеженный лес, кругом сугробы, редко встречающиеся заячьи, еще реже — лисьи следы. Вороньи гнезда на вершинах деревьев. И над всем этим — хмурое серое небо.
Банда обживала новое место, отстоящее от прежнего в десятке километров, вгрызалась в мерзлую землю. Бандиты жгли костры, отогревая мерзлый грунт, рыли траншеи, соединяя ими землянки-бункера, построенные еще партизанами в годы оккупации. Выкапывались и отдельные стрелковые ячейки. Местами сооружался земляной бруствер. Возводилась дозорная вышка. Минировались ближайшие подходы к территории базы.
Фортификационными работами руководил Егор Богачев, принявший кличку Скиталец. Он имел четко разработанный на бумаге план всех сооружений и даже минного поля, который в любой момент был готов передать Буслаеву, как только появится Анна. Его покрикивания и брань слышны были то в одном, то в другом конце лагеря. В траншее он сцепился с бородачом лет сорока на вид, крепкого сложения, которого при немцах знал как полицая.
— Я давно наблюдаю за тобой. Увалень ты, а не человек! Ни работник, ни вояка! Одно слово — тюлень! Жить бы тебе в Ледовитом океане, плескаться в его водах, рыбкой пробавляться. А здесь, брат, надо трудиться! Хочешь жить, умей вертеться!
— Куда спешить-то?
— Как же, лейтенант Буслаев подождет…
— Все там будем. И не цепляйся ко мне, Скиталец, пока не двинул вот этой лопатой! — Он занес ее над головой коменданта.
— Пререкаться, ангидрит твою в доску мать?!.. — Егор выхватил пистолет.
— Стреляй, сволочь! — крикнул бандит, опустив лопату и воткнув ее в снег. — А сражаться кто за тебя будет? Ты подумал об этом? И ты, и атаман только и горазды, что понукать: быстрее, быстрее, быстрее, еще быстрее!
В еще необжитом бункере шла обычная жизнь. Федор Рябинин разжигал «буржуйку». На нарах отлеживала бока Варька-Шалашовка. Несмотря на утренний час, она была навеселе, маялась от безделья и одиночества. Углубившись в бумагу, Краковский изучал списочный состав отряда осодмила.
— Зиновий, Сергей, Григорий…
На ящике с патронами, заменявшем стол, лежали недоеденный кабаний окорок, разломанная буханка деревенского круглого хлеба, стояла трехлитровая бутыль с недопитым самогоном. Варька вскочила с нар, присела перед ней и Краковским на корточки. Лаская бутыль, спросила его:
— А когда мы с тобой поженимся, милый?
— Через полчаса после того, как будет повешен Буслаев.
— Ждала больше. Осталось совсем немного, — ухмыльнулась Варька. Подошла к Профессору. — Хоть бы ты полюбил меня, Федор.
— При живом-то атамане? — осклабился адъютант.
— Ну, приласкал бы. Как видишь, я недурна собой. Могу петь, плясать цыганочку.
— Ты что-то, любезная… Мозга за мозгу у тебя, что ли, заходит? У самого краля дома скучает по ласке.
— Твою Марту кто-нибудь другой приласкает… Господи, мне-то что до того! Не пропадать же, ежели мужиков свободных война унесла, а атаману не до любви! Ему бы Буслаева поймать да приставить к стенке. А чувства… — Она глотнула самогона, закурила.
Федору был неприятен этот разговор, да еще в присутствии Краковского. Он покинул бункер.
— Но Сергей… Сергей… И как я упустил это из вида?.. — задумался Краковский. Увидев вошедшего в бункер Егора Богачева, скомандовал: — Скиталец, чертов сын, быстро догони и верни Профессора! Одна нога здесь, другая там!
— Сейчас, атаман… — по цивильному ответил Егор и выскочил из блиндажа.
Краковский отбросил список. Встал, потирая руки.
— Он у меня попляшет…
— Врешь ты все, милый! — заговорила Варька пьяно. — И я вру. Мы оба врем, что любим друг друга… Врем! Понимаешь? А ведь чувства не обманешь. И я тебе, и ты мне нужны постольку поскольку… Но давай хоть ради приличия… Поцелуй меня. Йозефчик…
— Заводи патефон, Варька! Станцуем на радостях! — не слушал ее бред возлюбленный.
— Я пошутила. Нужен мне этот Федор, как попу гармонь! — Варька обвила руками шею Краковского. — Не оставляй меня, Йозефчик, милый…
— Жалко мне тебя, крошка, — приласкал ее Краковский.
Вошел Рябинин. Атаман грубо отстранил Варьку от себя.
Оттолкнул так, что она оказалась на дальних нарах. Уставился на Федора, резко спросил:
— Сергей, что, твой родственник?
— Н-нет у меня в родне никакого Сергея, атаман.
— А тот, что в осодмильцах ходит, разве не твой племянник?
— Так то — двоюродный племяш моей Марты, а не мой… Да и ей, как видишь, — седьмая вода на десятом киселе.
— А почему мне не докладываешь? И я должен узнавать об этом из доносов других? И на десятом киселе сгодился бы. Лучше что-то, чем ничего не иметь.
— Так ведь связи у меня с ним нет. Да и видались с ним последний раз Бог весть когда. Я еще с его покойным отцом в ссоре находился. Скряга мужик был, хотя и мастер на все руки. Что печь сложить, что пол настелить или крышу железом покрыть.
— Племянник жены в осодмильцах, а ты… Это далеко не личное дело! Или про запас держишь: авось, когда придется спасать собственную шкуру? Душу спасать надо! Душу! А не шкуру!
— Ты что говоришь, атаман? Все дела делаем вместе. Кто же мне поверит, как не ты?
— Иметь родственника в окружении Буслаева и скрывать об этом! Держать его про запас! — окончательно рассвирепел Краковский.
— Вспомни, я не раз доказывал приверженность нашему делу. Клянусь, на уме не было ничего дурного, атаман!
— Ну что же, проверю тебя на личную преданность.
— Моя судьба в твоей власти.
— Как полагаешь, Сергея можно заставить работать на нас? — теперь уже спокойно спросил Краковский.
— Трудный вопрос, любезный. Парень он с норовом.
— В случае отказа убить Буслаева его следует скомпрометировать как нашего агента. Подбросим будто им написанные донесения. В их содержание вложим все, что выдал нам за последнее время Зиновий. Важно, чтобы донесения эти дошли до Лиханова.