— Так вы можете попасть в плен к большевикам.
— Кто вы, покажитесь!
— А вы уберите свой пистолет.
Из-за дерева вышел Кривоносый. Она сразу узнала в нем агента Хейфица, который предавал подпольщиков. Он был вооружен немецким автоматом и увешан гранатами и напоминал бандита с большой дороги.
— Господи, как же ты напугал меня!
— Вас тоже оставили в этих краях? — спросил он.
— У меня трагедия, Игорь. Я не успела собраться, и они уехали без меня. А догнать уже не было сил, да и не на чем, — «открылась» ему Альбина, как близкому человеку. — Слишком быстро все произошло. Большевистская армия перекрыла все дороги. Удастся ли нашим добраться до Германии?..
— И как это вас не подождали…
— Как ты можешь сомневаться во мне?! — возмутилась девушка. — Ты там не был и не ощутил весь этот ужас, когда все кругом стреляет!
— Я осуждаю ваше начальство. Оно подумало прежде всего о себе. А сейчас куда же путь держите, если не тайна?
— Так. Сама не знаю куда. Наверное, навстречу смерти.
— В таком случае мы с вами уже перешли линию фронта.
— Да? И мы далеко от Постав?
— Километров двадцать пять, пожалуй, будет.
— Господи, что же мне делать? Свои бросили, чужим — не попадайся на глаза, схватят и расправятся. Страшнее положения не придумаешь. Я же — женщина! Мне не нужна война! Мое дело — держать семейный очаг, растить детей, холить мужа. А тут кровь, предательство своих же.
— Да, вас предали. Но успокойтесь, госпожа.
— Извини. Нервы не выдержали. Расчувствовалась. Разоткровенничалась.
— Пойдемте со мной. Я вас не обижу и не предам. Я знаю в этом лесу все тропинки. Вы будете спасены.
— И тебе можно верить? — усомнилась Баронесса.
— И верить, и положиться на меня можете. Служил верой и правдой господину начальнику вашему, а вам — сам Бог велел.
— Только смотри, не наведи на большевиков, — предупредила она, взглянув на него пронизывающим взглядом.
— Я сам боюсь их пуще огня. Они не простят мне ни прошлого, ни настоящего. Да и я с ними не примирюсь.
— А может быть, тебя послали разыскать меня и убить? Я должна знать правду, Игорь, прежде чем довериться тебе.
— Не смешите меня, госпожа. Да и кто мог послать? За что и с какой стати вас убивать? За службу фюреру? Великой Германии?
Баронесса на мгновение задумалась.
— Иди, я последую за тобой! — вдруг приказала она, хотя и сознавала, что делает это против собственного желания и воли. Скорее, по необходимости. Ей важно было выйти из зарослей, определиться на местности, а там и уйти. В конце концов она тоже при оружии и за себя постоять сумеет.
Кривоносый привел ее в банду Краковского. Роттенфюрер СС встретил Альбину приветливо, как старую знакомую, будто только ее здесь и недоставало. Сама же она была в состоянии растерянности, хотя внешне этого не проявляла.
— Не думала, что когда-нибудь встретимся, — слегка улыбнулась она. А в сознании было: застрелить его и застрелиться самой. И все кончено!
— Шеф прислал вас ко мне с какими-то новыми инструкциями? — спросил атаман шайки разбойников и террористов.
— Шеф так спешил вырваться из ада, что забыл о своей подчиненной, соотечественнице, о своем товарище по партии. Пока я бегала за рюкзаком, он и все сослуживцы укатили на служебных машинах вслед за поспешно отступающими войсками.
Альбина поняла, что Краковскому о ее провале неизвестно, и успокоилась. Ну, а в крайнем случае… В крайнем случае, у нее имеется пистолет «вальтер» и ампула с цианистым калием…
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ С ГЛАВАРЕМ БАНДЫ
Генерал Петров давно отбыл в Москву.
Оторвавшись от важнейших оперативных дел, связанных с ликвидацией других банд, Антон Буслаев выехал в город Молодечно, в Управление НКГБ, чтобы ознакомиться с ходом следствия по делу Краковского, а заодно лично встретиться с ним, поговорить по вопросам, интересующим его, как оперативного работника.
Следователь Сазонов проинформировал Буслаева о тактике Краковского, которую тот избрал на допросах, — все отрицать! Прежде чем признавать то или иное совершенное им преступное деяние, он пытался выяснить, чем располагает следствие. Особенно упорствовал, когда речь заходила о его измене Родине, сотрудничестве со Службой безопасности и абвером, участии в карательных операциях против советских партизан и подпольщиков, а после изгнания гитлеровцев, в террористических актах против советских активистов. Признавался лишь кое в чем, да и то под давлением улик. Что-то отказывался признавать вовсе, но это уже не имело сколько-нибудь решающего значения для следствия в целом. Виновность его и без того доказывалась многочисленными уликами — документами, показаниями потерпевших, очевидцев, наконец, соучастников по кровавым делам, в том числе Зиновия Аверкина. Впереди — очные ставки с ними.
Сквозь решетчатое окно камеры следственного изолятора внутренней тюрьмы УНКГБ, находившейся на окраине города среди зарослей, виднелось голубое небо. В открытую форточку, доносились благоухание пробудившейся к жизни зелени, цветов, веселый щебет воробьев, радующихся весеннему солнышку. Но Краковского все это не волновало и не привлекало. Он был отрешен от всего. Ходил по диагонали небольшой камеры, вобрав в плечи голову, заложив руки за спину. Пытался понять, как оказался в тюрьме. Перебирал в памяти всех, кто мог предать, но не находил, да и в живых уже многих не было. Анализировал поведение связного-проводника. Тот вызывал сомнения, особенно, как он повел себя в последний момент. Однако сомнение — не доказательство…
Но все-таки почему на моем пути встал Буслаев? Кто-то настучал ему? Но кто? Баронесса — немка, к тому же проверена гестапо. Эта «пивная бочка» Михей Брагин? Он сам — наци почище меня. Зиновий? Мог, конечно, сломаться. Но знали-то о моем побеге только проводник и Баронесса… Лесник видел нашу троицу на тропе. Конечно же, он, лесник, и донес! А может быть, все же проводник?…
Но главный вопрос, который занимал Краковского, — что ждет его впереди, по завершении следствия. Важно, чтобы военный трибунал сохранил жизнь, а там он наладит связи с внешним миром, «свои люди» помогут организовать побег и устроиться в жизни.
Выпив кружку сырой воды с черным сухарем, он стал перебирать в памяти вехи своей жизни. Лишь школьные годы были безмятежными, пока сидел на шее отца — директора ресторана. Единственное, что над ним довлело, — религиозность матери; будучи сама католичкой, она заставляла его чуть ли не силой систематически посещать костел и выслушивать там длинные, скучные проповеди патера. Он боролся за звание «Отличник офицерского училища». Мечтал о карьере штабного офицера, а тут началась война с Германией. Не раздумывая, при первом же подвернувшемся случае переметнулся к немцам. Надеялся уйти от войны, но немцы не посчитались с его желанием. И даже с тем, что фактом измены Родине он доказал свою приверженность Великой Германии, верность фюреру. Заставили сражаться с оружием в руках против тех же большевиков.
Раздался ставший привычным за время пребывания в этом каменном мешке звук металлического засова. Открылась массивная железная дверь. В камеру вошел Буслаев. Встреча с ним была нежелательной и настолько неожиданной, что, узнав его, Краковский застыл в оцепенении. Сазонова он еще пытался обмануть. Буслаева же на мякине не проведешь.
Лейтенант не ожидал увидеть Краковского без бороды и усов. Указал экс-атаману на топчан, сам устроился на табуретке. Угостил его «Беломором». Встречались, конечно, оперативные работники, которые к бандитам обращались на «ты» и даже обзывали бранными словами. Буслаев предпочитал вежливую форму обращения, полагая, что уголовника можно убить в момент, когда тот покушается на чью-либо жизнь, либо имущество. Однако нельзя его унижать, если он безоружен и тем более находится под следствием. Этот свой принцип он соблюдал и в отношении Краковского — диверсанта, террориста, карателя, изменника Родины.
— Не ждали меня, конечно? — спросил он.
— А мне все одно: что Сазонов, что Буслаев, — куражился Краковский, стараясь понять, зачем пожаловал к нему чекист. — Хоть вдвоем можете вести допрос. От меня не убудет, не прибудет. Чему быть, того не миновать. Я так думаю.
— Я не стану вести протокол нашего разговора. Это — обязанность следователя, ведущего ваше дело. Для меня важно поговорить с вами, кое-что уяснить для себя, — прочитав на его лице вопрос, объяснил лейтенант.
— Значит, на равных… Демократ, я посмотрю… Впрочем, у меня тоже будут вопросы к вашей персоне. Как-никак давно знакомы.
— И я готов ответить на них. Но сначала давайте уточним, кто вы: Архаров, Краковский? А может быть, бывший лейтенант Красной Армии Кракович?
Больше всего бандит боялся именно этого вопроса.
— Все-таки узнали… Ну что же, от отцовской фамилии не отрекаюсь, — не сразу нашелся он с ответом.
— Я ознакомился с некоторыми протоколами допросов и очных ставок. Не вижу раскаяния, Кракович-Краковский, — сказал Буслаев, наблюдая за быстро меняющимся выражением его лица, сменой внутреннего состояния, улавливая взгляд.
— Мы с вами находимся в разном положении, гражданин лейтенант. То, что вы считаете чистосердечным признанием, для меня — труд ума и души. Приговор-то будет вынесен судом не вам, а мне. Отсюда и ответственность перед самим собой, перед перспективой, которая мне уготована.
— Логично. И тем не менее раскаяние было бы в некотором роде и вашим самоочищением. Подумайте над этим. Вы же верующий человек. Даже перед казнью исповедуются.
— Очищение… — усмехнулся Краковский. — Мистика!
— Скажите, Краковский, кто все-таки убил председателя горсовета Поставы Красавина?
— Я уже давал показания на этот счет следователю Сазонову.
— Мне хотелось бы услышать об этом лично от вас.
— Я бы не называл это убийством. За убийством стоит умысел.
— Но ведь человека не стало.
— Была проявлена неосторожность. Во всяком случае, намерения убивать мы не имели. Просто решили проучить выскочку и службиста. Получилось же… Впрочем, вы можете не верить мне. Это ваше право. И давайте не будем играть на моих религиозных чувствах.