Постоянно поддерживая радиосвязь с бригадами наружного наблюдения, Буслаев корректировал свои действия и, когда стало ясно, что Губастый уже вблизи вокзала, он расставил оперативные машины и оперсостав таким образом, чтобы удобно было скрытно маневрировать и вести наблюдение за происходящим и даже скрытую киносъемку.
Медленно проехал «Москвич» стального цвета. В бинокль Буслаев четко распознал сидящего за рулем. То был «дипломат», видимо, решивший предварительно убедиться, не ждут ли его там чекисты.
Все оперативники были полны внимания. Чувствовалось, вот-вот должно совершиться таинство — момент, пропустить который, значит, упустить шанс раскрытия преступления.
Оставив машину в одном из прилегающих переулков, «дипломат» возвратился на площадь трамваем. Прошел в здание вокзала. Купив в киоске журнал «Огонек», вышел к автоматам. Приблизившись к таксофону, осмотрелся, зашел в кабину. Создавая видимость, что звонит кому-то по телефону, продолжал следить за обстановкой вокруг. Последовал на платформу пригородных поездов. Постоял у доски расписаний. Взглянул на висевшие на столбе часы. Смешавшись с публикой, приблизился к металлическому парапету. Буслаев успел заметить, что он совершил какую-то манипуляцию рукой. Усиленно забилось сердце оперативника. Еще больше напряглись нервы. Спустившись на привокзальную площадь, «дипломат» снова зашел в кабину таксофона. Находившийся невдалеке оперативный работник из группы Антона увидел, как «дипломат» начертил на стене какой-то знак. Успел даже негласно сфотографировать этот момент. Покинув привокзальную площадь, сопровождаемый слежкой, «дипломат» уехал.
Спустя пятнадцать минут в будку таксофона вошел Губастый, и тоже с предосторожностями. И тоже сделал вид, что кому-то звонит, с кем-то ругается, жестикулируя свободной рукой. Все говорило о том, что таксофон — место, где совершались отметки о закладке в тайник и выемке из него. Зачеркнув знак, поставленный «дипломатом», он прошел к билетным кассам. Оттуда тем же маршрутом — на платформу, к тому же парапету, к которому подходил «дипломат». Постоял немного. В бинокль были видны движения его рукой. И снова учащенно забилось сердце у Антона: вот она, кульминация, за которой должна последовать развязка.
Имея опыт ведения подобных дел, Буслаев понял, что Губастый, очевидно, снял магнитный контейнер. Однако, взвесив все «за» и «против», принял решение отказаться от его задержания с поличным, поскольку это оказалось бы преждевременным. О том, что связь «дипломата» и Губастого носит преступный характер, предстояло доказать, и делать это следовало специфическими чекистскими средствами, тщательно продумывая каждый шаг.
На следующий день Буслаев собрал оперативную группу, подключенную к делу Обручева на этапе его завершения.
— О том, что мы правильно поступили, отказавшись от первоначального замысла, у меня сомнений нет, — сказал он. — Проявить поспешность, значит, провалить ценную разработку, что нам никто не простит. Теперь все зависит от наших с вами дальнейших шагов. Какие будут соображения на этот счет? Прошу высказаться.
Первым взял слово Иван Терентьев, молодой способный работник, человек довольно эмоциональный и прямой.
— Упустили шанс, так и надо признать это, Антон Владимирович, а не оправдывать нашу с вами нерешительность оперативными соображениями. Весь наш труд — насмарку!
— Хотелось бы поконкретнее, Иван Иванович, — сказал Буслаев. — Да и с аргументами в руках. И пожалуйста, смелее.
— Это можно, — улыбнулся Иван. — «Дипломат» сделал закладку. Это было ясно, поскольку первым у тайника оказался именно он, а не Губастый. Вот тут-то и следовало брать разведчика. И улика налицо, и преступление было бы пресечено. Советский гражданин — следствие, причина же — в иностранце. Это он совратил его с пути истинного.
— Но в этом случае ушел бы от ответственности Губастый. И нечего изображать его ягненком, — возразил Семен Игнатьевич, оперативник со стажем. — Куда эффективнее было бы задержание именно Губастого. Нет, не в этот раз, а в следующий его приход к тайнику. Действуя в соответствии с секретными инструкциями «дипломата», он появится там, разумеется, не с пустыми карманами. И тогда мы сможем задержать одновременно обоих: Губастого в момент закладки в тайник шпионского материала, а «дипломата» — когда он будет его изымать.
— Один заложил материал, другой изъял его. Но если нет стыковки между ними, нет и задержания.
— Однако и исключать этот вариант тоже не стоит, Антон Владимирович.
— «Дипломат», судя по всему, осторожен, особенно, когда идет на горячее дело, — сказал Алексей Семенович густым басом. — А задерживать порознь, нет смысла. Одного из них непременно задерживаем без улик. А нам и о следствии необходимо думать!
— Да, все это не подходит для нашего случая, — подтвердил Буслаев. — Однако безвыходных положений в жизни не бывает. Наверняка существует и третий вариант. Надо только его найти.
— Мы плохо занимаемся профилактикой преступлений и вовсе не воспитываем в наших гражданах патриотизм, гордость за свою Родину. Отсюда и досадные огрехи, и печальные рецидивы. А для любого американца от мала и до велика.
— Америка превыше всего!
— Иван прав, — поддержал его Семен. — С выезжающими в туристические поездки в капстраны мы еще как-то занимаемся. Остальных же обходим, как черт ладана. Вот и пожинаем то, что посеяли: людей, которым ничего не составляет предать друзей, изменить Родине.
— Это уже другая тема, — сказал Алексей. — Но если уж заговорили об этом… Своих туристов стараемся предостеречь от козней западных спецслужб, с которыми могут столкнуться по ту сторону границы. Только и всего. Американцы же, делая то же самое, но против нас, каждого, кто выезжает в нашу страну, стараются направить на сбор шпионской информации, на завязывание контактов. И не считают это аморальным! Для них собственное Отечество важнее предрассудков. А мы деликатничаем. И теряем на этом столько, сколько они выигрывают на нашей глупости.
— Воспитание патриотизма — дело всего общества, — вступил в разговор Буслаев. — Да и никто не спорит, что профилактика гуманнее ареста. Но, товарищи, давайте вернемся, что называется, к нашим баранам. Итак, на чем же остановимся? Или положимся на Его Величество Случай?
— До следующего вторника есть еще время, чтобы найти, как говорят шахматисты, правильный ход, — сказал Алексей.
Остальные в раздумье молчали.
Буслаев объявил перекур. Оставшись один, долго ходил по кабинету, извлекая из памяти различные истории из своей практики, из опыта коллег. Но это все-таки не шахматы, где можно рассчитать движение фигур и за себя, и за противника на несколько ходов вперед. «Зло, существование которого очевидно всякому, но его требуется доказать, — размышлял он, заваривая кофе. — А может быть, взять его под более жесткий контроль и поиграть, как на скрипке или фортепиано. И тогда… добиться, чтобы…»
Когда оперсостав вновь собрался, сказал:
— А что, если задержать «дипломата» с помощью Губастого? В этом случае, уличены будут и разведчик, и его агент. Следствие же будет располагать доказательствами.
Оглядел всех, ожидая одобрения либо критики.
Наступила многозначительная пауза. Каждый старался осмыслить необычный вариант, осенивший их начальника. Он был далеко не бесспорен, чреват подвохами. И в то же время порождал надежду на успех дела. Вдруг все разом заговорили.
— Это был бы верх мастерства! — заключил дебаты Алексей.
Буслаев доложил свои соображения генералу Новикову.
— Острое решение и неожиданное, — прочитав рапорт, произнес генерал. — Но насколько оно оправдано? И пойдет ли на это Обручев?
— Оперативная целесообразность очевидна. Обручев же тем самым сможет себя реабилитировать.
— Ну что же. Желаю успеха, Антон Владимирович.
Антон дал задание соответствующей службе негласно установить в квартире Обручева технику, чтобы убедиться хранит ли он дома секретные материалы, и где именно.
Слежка привела Губастого после работы домой. Семья находилась на даче в Жаворонках, и он был один. Буслаев явился к нему на квартиру с оперативниками Семеном и Алексеем, с двумя понятыми. Предъявил ордер на обыск, санкционированный прокурором по особо важным делам.
Губастый был настолько уверен в себе, в секретности своих отношений с «дипломатом», что не мог себе представить провала. Излишняя самоуверенность его подвела. Он сидел на стуле и не без страха смотрел, как посторонние люди деловито роются в его библиотеке, в письменном столе и даже в гардеробе, на антресолях, простукивают стены.
Обнаружив в футляре настенных часов магнитный контейнер, Буслаев спросил его владельца:
— А где содержимое?
— Сигареты? Я их выкурил, — заикаясь, ответил тот.
— Те, которые вы получили от своего иностранного «друга»?
— Знаете что: не устраивайте тридцать седьмой год! — перешел в наступление Обручев, избрав его в качестве средства защиты от неожиданного нападения. — Тогда деда моего расстреляли ни за что. Теперь под меня, его внука, подкоп ведете. Разве не видно, что это — портсигар, какими забиты табачные киоски?
— А это что за документы? — Буслаев разглядывал под лупой изъятые из книжного шкафа бумаги.
— Впервые вижу, — перетрусив, едва выговорил Обручев.
— Не знаете, что храните. Странно. Тогда я вам скажу. Бумаги эти сфотографированы лично вами в лаборатории вашего НИИ. Но ведь есть же и кассета с отснятой пленкой. Где она? Предъявите!
— Я протестую и буду жаловаться генеральному прокурору! Господи, как же можно так шельмовать честного советского человека! — запричитал Губастый. — Я же еще и член профсоюзного комитета! Член Ученого совета!
— Давайте договоримся, Обручев. Органам государственной безопасности известны все ваши похождения и непристойные дела. Скрывать что-либо, значит, усугублять свое положение, — спокойно разъяснил Буслаев. — Контейнер вы взяли в тайнике на Рижском вокзале.
— Я нашел портсигар на платформе.