— Слава Богу! — с каким-то облегчением произнес дед Сымон, и никто не понял, к чему это было сказано. Только он один мог объяснить причину вдруг вырвавшегося возгласа: дед обрадовался улыбке Дениса. Он ждал ее с того момента, как сели за стол, но Денис по-прежнему хмурился. И вдруг улыбка — значит, полегчало, снова ожил человек, вот и слава Богу...
За столом не засиделись. Когда сгорела последняя лучина, Емельян, Денис и Янка вышли во двор, где уточнили ближайший план действий. Всем им осталось спать до полуночи, а затем Янка должен был отвезти Усольцева и Кулешевского до райцентра.
— Смотри не проспи, — Емельян подал руку Янке.
— Не беспокойтесь, карета будет подана, — весело произнес Янка...
Еле-еле забрезжил рассвет, когда Емельян и Денис с портфелями вошли во двор Зубрицких. Яна, сидевшая у окна, выскочила на улицу и повела гостей в тот самый пустовавший соседский дом, в котором было покончено с «герр хауптманом».
— Что нового в казино? — спросил Емельян.
— Гостей наехало... Из Берлина оберст прилетел... Певички тоже будут...
— Когда начало?
— В семь вечера.
— Все ясно, — сказал Емельян и попросил Яну нарисовать на листочке план казино.
— Вот смотрите: два зала — большой и маленький. Столы будут поставлены в большом буквой «Т». За ними и будет пир. Маленький зал для артистов. Там певички будут оголяться.
— Даже так? — улыбнулся Емельян.
— Непременно...
— А кухня где? — спросил Усольцев.
— За малым залом.
— Это хорошо! Значит, так. Когда мы уйдем из казино, ни вы, Яна, ни Мальвина не должны появляться в большом зале. Там — смертельно! Понятно?
— Поняла... Будем на кухне...
— А лучше, — посоветовал Денис, — по каким-нибудь надобностям выйти на улицу.
— Верно, — одобрил Емельян. — Еще вопрос: как охраняется казино?
— Солдат с автоматом топчется у крыльца. У нас, цивильных, проверяет документы. А как будет вечером — не знаю!
— Вопросов больше нет, — сказал Усольцев. — До встречи, Яночка...
Яна ушла, помахав обоим у порога рукой, и на какое-то время в доме наступила тишина. Емельян и Денис, каждый про себя, что-то обдумывали, прикидывали, в мыслях забегая вперед, к тому заветному часу, ради которого они здесь, как сказал Усольцев, на исходной позиции.
У солдата исходная позиция — это траншея, окоп, какая-нибудь ложбинка или кустик, где он готовит себя к открытой схватке с врагом. Здесь, на исходной позиции, он должен все предусмотреть и обдумать, чтобы потом, когда в лицо дыхнет смерть, не только ускользнуть от нее, но и направить ее стрелы в сторону противника.
Вот и они, Усольцев и Кулешевский, выйдя на свою исходную позицию, имеют возможность еще раз взвесить, кое-что уточнить и главное — собраться с духом.
— Итак, когда выходим? — нарушил молчание Денис. — До казино идти минут пятнадцать.
— Тогда в 20.00... Может случиться задержка в пути... Войдем туда в 20.30.
— Конечно, возможно, придется с постовым поболтать.
— Да, не забудь захватить бутылку с самогоном, которую Янка принес, — напомнил Усольцев. — А вдруг потребуется...
— На шнапс они падки...
Февральский день хотя и не длинный, но Емельяну, как и Денису, он казался бесконечным. Время как назло тянулось по-черепашьи. Чем только они не занимались: и обмундировывались, и разыгрывали сцены опьянения, и укладывали мины в портфели, и устанавливали стрелки часовых механизмов, и даже новинку придумали... Да, пришла Емельяну мысль: положить в портфель рядом с миной гранату-лимонку. Мина рванет и от детонации граната тоже грохнет. Вот это будет удар — силища! Никто из того зала целехоньким не должен уползти...
— А Яна с Мальвиной? — насторожился Кулешевский.
— Их на кухне не достанет. Если только штукатуркой.
И снова тишина. Денис прилег на топчане, а Емельян, присев на стул, глазами впился в окно, за которым гуляла поземка. Хотел увидеть живого человека, но улица не подавала никаких признаков жизни. Ему вдруг показалось, что в местечке просто нет людей. Как нет? А Яна? Мальвина? А вон в домике, что напротив, наверняка кто-то живой копошится: дым из трубы идет... А улица безлюдна. Сидят люди с своих закутках. Страх загнал их туда и не выпускает на волю. Вот житуха: на своей земле живут люди, а остерегаются по ней ходить. Будто в цепи закованы... А цепи ведь рвать надо... Рвать!
— О чем бормочешь, Емельяша?
— Так... Всякое в голову лезет... Немцев кляну.
— Пустое. Копи злость на вечер.
— А ты чего не спишь?
— Что-то сон не берет... Наталка перед глазами...
— А кто такая?
— Жена. Без вести пропала.
— Как так?
— Она у меня турист. Каждый отпуск в поход отправлялась. Все уголки страны исходила. А в конце мая прошлого года на Северный Кавказ подалась — в горы. Ну и с концом... Сам понимаешь, война преградила ей дорогу домой. Где она теперь?.. Вот лежу и гадаю.
— Ну Гитлер, ну гад, всем нам жизнь исковеркал! — в сердцах произнес Емельян.
— Да уж, хуже некуда.
Мимо окна проскочил мотоцикл, за ним — второй.
— Фрицы зашебуршились, — произнес Емельян.
— Порядок наводят, — сказал, поднимаясь с топчана, Денис. — Жди беды...
Денис хотел что-то еще сказать, но мелкий стук по стеклу прервал его, и он прильнул к окну, у которого стояла Яна. Денис вышел в сени, открыл засов и впустил ее в дом.
Яна с порога выпалила:
— Началась новая облава... Немцы и полицаи в каждый дом заходят... Ищут подозрительных... Спускайтесь в подполье... В сенцах оно... А я дом на замок закрою...
Иного выхода, действительно, не было. Емельян и Денис захватили с собой портфели со взрывчаткой, гранаты, пистолеты, офицерские костюмы и по крутой лестнице спустились в холодное подполье. Яна, как и сказала, навесила на входную дверь большой замок и отправилась к себе.
В подполье пахло сыростью и плесенью. Емельян включил фонарик: кругом стояли бочки, ведра, по углам валялся какой-то хлам.
— Тут и крысы, наверно, водятся, — вполголоса произнес Денис.
— Могут и атаковать нас, — сказал Емельян. — Они такие...
— А если двуногие? — спросил Денис.
— Дадим бой! — решительно ответил Емельян. — А пока замрем: будем слушать...
С полчаса никаких звуков не доносилось в подполье, даже шорохов не было слышно.
— Вот это каземат! — подал голос Денис.
— Тише! — насторожился Емельян. — Кажется, у двери кто-то возится...
И правда, щелкнул ключ, потом скрипнула дверь. Емельян вынул из кармана пистолет.
— Шагов не слышно, — прошептал Денис. Снова проскрипела дверь, и что-то хлопнуло.
— Это я! — донесся до подполья голос Яны. — Вылезайте!
Когда друг за другом вошли в горницу, Яна рассказала, что двое немцев из ортскомендатуры и полицай вошли во двор и, постояв у ее дома, направились было прямо к двери, на которой висел замок. Она вышла на улицу и, громко поздоровавшись, сообщила немцам, что в доме никто не живет, но если господа хотят туда войти, то она может им открыть — и Яна протянула ключ. Немцы отказались принять ключ и тут же удалились.
— Вы не слышали крик? — спросила Яна.
— Нет, — ответил Емельян.
— Вон из той избы, — Яна указала на дом, из печной трубы которого шел дымок, — вывели тетку Авдотью, ее больного мужа и двух девочек, дочек, и куда-то погнали.
— За что их? — спросил Емельян.
— Точно не знаю... Такой крик стоял... Немцы пинали девочек. Они плакали... Тетку Авдотью по лицу били... Жутко...
Яна вся затряслась, слезы побежали по ее щекам. Она прильнула к Емельяну и, положив голову на его широкую грудь, судорожно всхлипывала.
— Ну не надо так, успокойтесь. — Емельян гладил золотистые кудряшки Яны, а у самого от злости все внутри кипело. — Мы доберемся до них...
Яна притихла и, отпрянув от Емельяна, засеменила в спальню, к трельяжу. Здесь было много крохотных баночек и флакончиков, каждый из которых имел одно таинственное предназначение — навести красоту на женском лице. Но Яне этого не требовалось: природа одарила ее таким прелестным личиком, что на нем косметике делать нечего. И она прибегла лишь к пудре, при помощи которой легко устранила следы слез.
— Совсем иное дело! — восхитился Емельян, когда Яна вышла из спальни. — Вам не идут слезы.
— Мне пора, — произнесла Яна и быстро вышла из дома.
Емельян подошел к окну и, прильнув к стеклу, чтобы разглядеть, чем живет улица, увидел Яну, перебегавшую дорогу. За ней следом покатился снежный вихрь, потом он догнал и окутал ее, отчего Емельяну показалось, что Яны вдруг не стало... Но вихрь будто мальчишка-баловник покружил, попрыгал и удалился своей дорогой, осыпав Яну с ног до головы снежинками.
Посмотрел Емельян на дом, что напротив, — никаких признаков жизни. Даже труба-дымоход перестала дымить. Погас огонь в печи и некому оживить его. Была жизнь в избе и враз скончалась. И не естественным образом перестала существовать, а насильно.
— Денис, — обратился вдруг Емельян к молчаливо сидевшему напарнику, — ты советовал мне копить злость. Дозволь доложить, что ее у меня уже под завязку. Дальше некуда! Взгляни-ка на свою луковицу: долго еще ждать?
Денис достал из кармана часы, висевшие на длинной цепочке, нажал на головку, отчего подпрыгнула крышка, обнажившая белый циферблат с римскими цифрами, и близко поднес их к глазам.
— Двадцать минут шестого.
— Всего?
— Ни минуты больше... Приляг на часок. Отдохни перед боем. А я пободрствую.
Емельян послушался, вытянулся на топчане и вскоре тихо захрапел.
Проснулся от легкого толчка в бок. И мгновенно поднялся.
— Что, уже?
— Семь тридцать, — сообщил время Денис. — Господа офицеры уже на одну вайнфляше опорожнили... И нам туда пора!
— Вайнфляше — в смысле бутылку?
— Ну, молодец, в немецком, кажется, соображаешь.
— А ты думал! Я еще с ними поговорю..
В восемь вечера Усольцев и Кулешевский, одетые в форму немецких офицеров, с портфелями в руках вышли на пустынную темную улицу. А ветер свирепствовал, швыряя в лицо колючий снег.