– Ой, и верно, – обрадовался юноша. – А то у меня совсем живот подвело.
– Да и мои кишки с голоду воют, – засмеялся Вагранов и, посерьезнев, добавил: – И оружием надо разжиться. Если попадем в логово разбойников, двух кольтов может быть мало. Да вы стрелять-то умеете, Михал Сергеич?
– Н-нет, – покраснев, признался Волконский. – Государственному преступнику, даже на поселении, оружие иметь не разрешается, да батюшка и не любит его, он больше сельским хозяйством занимается, а в гимназии, как вы понимаете, стрелять не учат.
– Придется в Кындызыке еще и урок стрельбы провести, – вздохнул Вагранов. – Встречаться с волками, не умея стрелять, – последнее дело. Надо было этим раньше поинтересоваться, да что уж теперь!
Кольты Вагранов взял из личного оружейного фонда генерал-губернатора. У Николая Николаевича после приобретения в Париже револьверов «лефоше» появилась слабость к хорошему оружию, он стал следить за новинками и при случае приобретать доступные образцы. Так в его фонд попали несколько типов штуцеров, кавалерийских карабинов, револьверов и пистолетов, а любимые «лефоше» он всегда возил с собой – две штуки, для себя и Екатерины Николаевны – с запасом патронов. Пистолеты Кольта ему тоже нравились, но револьверы казались надежнее.
В Кындызык – небольшое сельцо, не имевшее даже своего постоялого двора, – расследователи прискакали около полудня. Встречная старуха указала избу старосты – она ничем не отличалась от других: шатровая крыша с высокой трубой, из которой курился дым, четырьмя окнами в палисадник и тесовыми воротами на три столба и два створа с калиткой. Наличники окон украшены деревянной резьбой, а на полотне калитки красовалось кованое железное кольцо – им поднималась железная щеколда.
Вагранов спрыгнул с коня и постучал кольцом в доски калитки. Через минуту она открылась, и в проеме появился крепкий мужик средних лет в овчинной душегрейке, серой рубахе-косоворотке навыпуск и плисовых штанах, заправленных в яловые сапоги. В черной бороде и лохматой шевелюре запутались клочки сена: видимо, хозяин задавал корм скоту. В общем, мужик как мужик, вот только смотрел он на незваных гостей одним левым глазом, ибо правый полностью закрыла темно-синяя «дуля».
– Чаво надоть? – Черный глаз мужика смотрел враждебно и вызывающе.
– Ты староста Кындызыка? – Голос Вагранова звучал непререкаемо строго.
– Ну, я. Чаво надоть?
– Как звать?
– А вы хто такие?
– Мы расследуем дело о пропаже казенного обоза. Я – адъютант генерал-губернатора штабс-капитан Вагранов, мой коллега – старший чиновник по особым поручениям Волконский.
Миша невольно покраснел от такого незаслуженного завышения чина, но староста не обратил на него никакого внимания.
– А-а, – протянул он. – Ярофеем меня кличут. Ярофей Харитонов. Так чаво надоть? – третий раз повторил он, без малейшего желания проявить гостеприимство.
– А надо нам, милейший друг Ярофей Харитонов, чтобы ты, во-первых, накормил нас с господином Волконским обедом. Разумеется, мы за него заплатим. Во-вторых, за обедом чтобы рассказал, какие тут поблизости и в какую сторону от тракта есть прииски. И в-третьих, одолжил нам на время парочку ружей с зарядами к ним. За их аренду мы тоже заплатим. Что ты на это скажешь?
Ярофей мотнул головой в сторону коновязи – бревна на двух столбиках, – стоявшей поодаль:
– Коней привяжите и айдате в дом. Не бойтеся, не уведут.
– Ну, тогда кинь им сенца, пусть тоже перекусят, – сказал Вагранов. – И водицы дай попить. Только не вволю, чтобы в брюхе не булькало.
– Ладно, – буркнул Ярофей, – тады заводи во двор.
Миша спешился, и они с Иваном завели через калитку своих скакунов в просторный двор. Ярофей принял у них поводья и увел коней дальше, под крышу, которая накрывала сени, крыльцо и хозяйственные постройки. Потом поднялся на сеновал, сбросил прямо в ясли у дальней стены ворох сена и там же налил в колоду воды.
Гости ждали, осматривая усадьбу.
– Крепкий хозяин, – сказал Волконский.
– Да уж. Бедного старостой бы не выбрали. Деревня лентяев не любит.
Ярофей вернулся, мотнул головой на крыльцо:
– Заходьте. Отобедаем, чем бог послал.
– А скажи, дорогой, кто это тебе так засветил? – поинтересовался Вагранов, зайдя в теплые сени и снимая шинель. Волконский последовал его примеру.
Ярофей потрогал «дулю»:
– А новый помощник исправника.
– Беклемишев, что ли?
– Ён самый. Матрена, – крикнул хозяин, заходя в избу, – подавай обед. У нас гости.
– Каки тут гости – глодать кости? – Из горницы вышла ядреная баба в простом сарафане из домотканого отбеленного холста, подпоясанная фартуком из такого же холста, но украшенным красной вышивкой – солнышком в окошке. Две русых косы венком на голове. Увидела гостей, ойкнула и поклонилась: – Добро пожалуйте, гости дороги! У нас как раз поспели пироги. Проходьте до стола, а я в поварню побегла! – И скрылась за плетенной из какой-то травы занавесью, закрывающей кухонный угол с большой печью.
Миша остолбенело посмотрел ей вслед, перевел изумленный взгляд на Ивана Васильевича – тот понятливо развел руками: вот такие сибирские бабы – говорят стихами. Ярофей же, не проявив никакого интереса к речи жены, кивнул на рукомойник, висевший на бревенчатой стене справа от двери; над ним сиял кусок зеркала, сбоку на деревянном колышке, забитом между бревнами, колыхался чистый рушник.
Гости сполоснули руки, прошли за стол. Хозяйка быстро выставила угощение: по случаю Великого поста – пироги с морковью и картошкой, постные щи, соленые огурцы, грибы и черемша, моченые ягоды – клюкву и бруснику… Сама к столу не вышла, Ярофей ел мало, молчал.
– За что же Беклемишев тебя «приласкал»? – перекусив, спросил Вагранов.
Ярофей посмотрел угрюмо, усмехнулся:
– Мало кланялся.
– Ну, ему за это мозги вправят! – рассердился Иван Васильевич. – Ишь, выискался держиморда!
– Не надоть, – сказал Ярофей. – Ён лучшей не станет, токо хужей. Ты, господин хороший, про прииски спрашивал – так слушай.
Староста рассказал, что старателей в округе много, но прииск большой где-то есть на юге, в сторону Мугуна, а кто его хозяин – он не знает.
От денег за обед он отказался, сказал:
– Не по-сибирски энто – брать деньгу за еду.
А вот с оружием не получилось. Нет, ружья-то как раз нашлись, но они были старые, кремневые, с такими на одном заряжании провозишься столько, что тебя успеют убить и похоронить. Так что от этой затеи отказались. А заодно и от урока стрельбы – патронов к кольтам было маловато.
Уже прощаясь у ворот, Вагранов не удержался от вопроса:
– Слушай, Ярофей, а чего это Матрена твоя в лад стихами говорит?
– А она завсегда так, – впервые улыбнулся староста, показав белые чистые зубы. – Ишшо девкой была, лучшей всех частушки складывала. За то я на ней и женился. Баба ладная, токо дитев Бог не дает.
– Ничего, Ярофей, – похлопал его по плечу Иван Васильевич. – Вы еще молодые, все получится. А от нас передай ей вот это, – и вручил мужику серебряный рубль. – Не отказывайся, это не плата, а подарок к Пасхе.
– Какие интересные люди! – сказал Миша, когда они выехали за околицу села. – Девушка складывает стихи, а парень за ее талант женится на ней и любит ее несмотря на бесплодие…
– Любовь, Михал Сергеич, сообразуется только сама с собой, – философски заметил Вагранов. – Ну что, господин контрразведчик, едем на юг?
– Так точно, командир! Делаем, что должно, и будь что будет!
Не знал Михаил Сергеевич Волконский, что через четыре года пути его и старосты Харитонова снова пересекутся, и встреча их случится при весьма трагических обстоятельствах.
В Мугуне им подсказали не только, где искать прииск, но и чей он. Прииск принадлежал компании «Занадворов и Волконская».
– Ваша родственница? – спросил Вагранов.
Миша покраснел:
– Наверное, моя тетушка Софья Григорьевна, сестра батюшки. Жена министра Петра Михайловича Волконского. Батюшка говорил, что она в золоте погрязла.
– Ну-ну, – хмыкнул Иван Васильевич. – Хорошая компания. Занадворов – гусь еще тот. Женился на племяннице нашего покойного мецената Кузнецова, влез к нему в доверие и стал первым наследником его миллионов. И все меценатство прикрыл. Ефим Андреевич по миллиону в год давал на благотворительность, а Фавст Петрович всем кукиш показал. Боюсь, что этот прииск нам не по зубам. Машину там, конечно, припрятали до поры до времени, а доказать что-либо вряд ли возможно. Что делать будем, Михал Сергеич?
– Во-первых, надо найти ночлег, – взглянув на низкое солнце, сказал молодой чиновник.
– Разумно мыслите, – согласился Вагранов. – А во-вторых?
– Во-вторых, ужин.
– Тоже неплохо. В-третьих?
– Утро вечера мудренее. У меня – все.
– Что ж, и этого пока достаточно.
Постоялого двора в Мугуне тоже не было, но имелся трактир, хозяин которого сдавал три комнаты на втором этаже под ночлег, и одна из них оказалась свободна.
После ужина они заснули, как убитые, а наутро Вагранов сказал:
– Для очистки совести съездим все-таки на прииск. Вдруг найдем какие-то следы обоза или машины.
– А может, здесь, в Мугуне, кто-нибудь видел обоз?
– Может, и видел. Но я вчера спросил трактирщика, и он сказал, что с конца марта прошло несколько обозов и какой из них шел на прииск – неизвестно. Кстати, обратного порожняка тоже никто не заметил: он бы тут обязательно остановился. Так что можно предположить, что о возчиках утешительных вестей мы не услышим. – Волконский вопросительно взглянул на Вагранова. – В живых их скорее всего уже нет. Они же свидетели, а разбойники свидетелей не оставляют.
Юноша помрачнел. Иван Васильевич подумал, что его расстроила связь фамилии Волконских с разбоем на большой дороге, но – ошибся.
– А сколько было возчиков? – спросил Миша.
– Ну, сколько саней, столько и возчиков. Четыре. Пятый – сопровождающий груз. Тот, чьи останки нашли рядом с трактом. Его засыпало снегом, а когда пошло тепло, он вытаял. Вряд ли разбойники бросили его прямо у до