– И за руль сел?
– Да я ж говорю – немного совсем…
– Ладно, проходи. Хочешь, я кофе сварю?
– Давай я сам сварю. А ты просто посидишь.
– Давай. А то у меня сил совсем нет… Температуру никак не могу сбить. И как я так умудрилась простыть, не понимаю!
– Бывает… Сапожник всегда без сапог. И врачи тоже болеют. А может, мне в аптеку сбегать? Ты только скажи…
– Нет, не надо, у меня все есть. Да и девчонки скоро придут. Так что у меня мало времени для разговоров, Валь.
– Да, я понял… Я недолго, Насть. Вот и кофе уже готов… Будешь?
– Нет, не хочу. Ты сам пей… Тебе ж еще обратно ехать. Так о чем ты хотел поговорить, Валь?
– Да я сам толком не знаю, о чем… О том, что я идиот, наверное. Что мучаюсь этим в последние дни. Так мучаюсь, что просто не знаю, как жить дальше. Что мне делать, Насть? Не знаю…
– Ну, тут я вряд ли тебе могу чем-то помочь…
– Да, я знаю. Но позволь мне хотя бы сказать… Я очень перед тобой виноват, только теперь это осознаю, что я наделал. Ведь у меня все было, все! Ты у меня была, дом у меня был, дети… Я им отцом был, а тебе – мужем любимым… А теперь я никто, Настя. Никто. Пустой воздушный шарик. Не муж, не отец… Никто.
– Ну, ты сам виноват, допустим.
– Да, да! Виноват, конечно. Но что мне теперь с самим собой делать, Насть? Как дальше жить? Скажи…
– Я не знаю, Валь. Правда не знаю. Извини, у меня голова просто раскалывается, не соображаю ничего…
– Хочешь, я тебе зеленого чаю заварю? Тебе же всегда помогал зеленый чай. А ты пойди пока, приляг… Я тебе в комнату принесу.
– Хорошо… Мне и правда прилечь надо.
– Иди, я сейчас.
Настя прошла в спальню, бухнулась на кровать, застонала от вновь нахлынувшей головной боли. Закрыла глаза, унеслась куда-то в температурном ознобном тумане… Показалось даже, задремала ненадолго. Может, на пару минут всего. Проснулась оттого, что увидела входящего в спальню Валю с подносом в руках. На миг появилось странное ощущение, будто перенеслась по времени назад, в прошлое… Когда так же болела и Валя приносил ей в постель зеленый чай. И все идет тем самым порядком, как было раньше. Скоро придут девчонки с тренировки, он их накормит ужином и придет к ней… И будет лежать рядом. И тихо гладить ее по голове, приговаривая что-то невразумительное – ничего, мол, завтра будет утро, тебе будет легче, и все пройдет…
– Вот чай, Насть… Я приготовил… – услышала она голос Вали, и наваждение тут же исчезло.
Нет, никакого прошлого больше нет. Есть только настоящее. Сейчас они поговорят с Валей, и он уйдет. Или они уже поговорили? Он ведь что-то сказал ей… Что-то про себя… Что виноват, что идиотом был… Да какая теперь разница, в общем? Разницы-то никакой…
А ведь она на секунду поверила, что прошлое вернулось. Чего только не почувствуешь в температурном ознобе. Усмехнулась грустно, села на кровати, произнесла тихо:
– Давай свой чай… Спасибо. Да ты садись, Валь, чего ты стоишь? Вон, на кресло садись…
Валя послушно уселся на мягкий подлокотник кресла, проговорил осторожно:
– Я тут чего подумал-то, Насть… Вернее, не подумал даже, а попросить тебя хочу… Давай оставим пока все как есть, а?
– Не поняла… Что ты имеешь в виду? – Настя чуть не поперхнулась чаем.
– Ну… Пусть пока девчонки не знают, что я им не отец? Ты ведь не сказала им ничего, правда?
– Нет. Не сказала. И Никите ничего не сказала.
– Да, да… И он пусть ничего не знает. Ну сама подумай, Насть… Это же такая травма для девчонок будет. Был один отец, потом другой объявился… И Никите тоже… Ничего не говори… Ну какая тебе выгода от того, если он правду узнает?
– Хм… Выгода… О какой вообще выгоде может идти речь, не понимаю?
– Ну прости, неправильно выразился… Но я очень тебя прошу, Насть…
– А я не знаю, Валь, правильно ли это, понимаешь? Не знаю… По-моему, Никита имеет право…
– Да какое еще право? Почему?!
– Потому… Потому что это, по меньшей мере, нечестно по отношению к нему. Это во-первых. А во-вторых…
– Не надо! Не надо во-вторых, Насть! Умоляю тебя! Ну хочешь, я перед тобой на колени встану?
Он и впрямь быстро упал на колени, опустил голову, застыл в этой нелепой позе. Молчал, ничего не говорил. Настя вдруг увидела, как на его затылке под редкими прядями волос намечается лысина… И горло сжало жалостью. Еще и кашель подступил некстати, и замахала руками, проговаривая с большим трудом:
– Не надо, Валь… Встань… Ну зачем ты… Принеси мне лучше воды. Видишь, у меня приступ кашля начинается… Давай быстрее, ну!
Он подскочил быстро, опрометью бросился на кухню, принес воды, расплескав по дороге половину. Когда приступ кашля прошел, она проговорила тихо и хрипло:
– Ладно, я подумаю, Валь… Обещаю… Может, ты в чем-то и прав… А сейчас пока ничего не скажу, соображаю плохо. Ты иди, Валь, чего-то меня опять в сон клонит… Иди… Дверь за собой только не забудь закрыть. Иди, Валь, иди…
На улице шел дождь. Мелкий, холодный. Даже не дождь, а плотный сырой туман, затягивающий в свое унылое нутро. Да, и погодка тоже под стать настроению… И в машину садиться не хочется. Хотя, казалось бы, ведь там спасение от этого морока. Нет, не хочется, и все тут…
Валентин поднял воротник ветровки, шагнул в морось, поежился. И пошел прочь со двора, унося с собой последние Настины слова – «я подумаю…».
Улица, по которой он шел, была до боли знакомой. Вон там небольшой супермаркет, а там – парикмахерская. Чуть подальше – стоматология и небольшой скверик, где он когда-то гулял с еще маленькими дочками. А вот кинотеатр… Там соседка работает, Людмила Петровна, она всегда им билеты оставляла, чтобы в очереди не стоять. Да что говорить, везде были тогда свои люди, которых он давно знал! Привычные лица, привычные улыбки… Продавщицы из супермаркета, парикмахерша Наташа, стоматолог Арон Израилевич… Здесь у него была устоявшаяся жизнь, правильная, хотя и вполне обыденная. Как же он не понимал, что именно в этой обыденности и есть настоящее счастье? Когда тебя любят, когда ждут дома, когда живешь и не замечаешь одинаковости дней… Может, потому и не замечаешь, что они одинаково благополучные? А еще не замечаешь, как это благополучие начинает вдруг раздражать, и пробивается изнутри нечто похожее на искушение – все бросить, все изменить… Жить новыми яркими чувствами и эмоциями. Тем более они уже тут как тут – манят зелеными глазами и чертовски озорными кудряшками.
Вспомнив про Лару, он даже передернул плечами – нет, нет, ни за что больше в ту жизнь не вернется. И пусть ему совсем некуда идти – ни за что.
Вот странно… Ведь вчера еще так не думал. Вчера еще была другая жизнь. А сейчас… Сейчас все вдруг встало на свои места, обозначилось нелепой конкретностью. И стало стыдно за себя. Ну как, как он мог так ослепнуть, так повестись на обманное искушение? На все эти магические зеленые взгляды, на оголенные вовремя плечи, на романтические ужины при свечах? И с чего решил, что его девочки, его Оля и Поля, вдруг пойдут во все это за ним? И да… Надо признать, они умнее оказались, несмотря на юный возраст. И Настя оказалась умнее. Не стала его задерживать. Иди, если решил. Теперь у Насти есть все, что нужно для счастья, а у него… У него только эта моросная улица, до боли знакомая, но уже чужая, чужая…
На противоположной стороне светилось желтыми окнами знакомое кафе. Они там не раз всем семейством сиживали, когда дома готовить не хотелось. И официантки там их уже знали… Интересно, Настя с новым мужем и девчонками ходят в это кафе?
Отчаяние вдруг навалилось с новой силой, и показалось даже, что морок стал холоднее и жестче. Оттого, наверное, что про этого… нового мужа вспомнил. Вот же как судьба распорядилась, а? Ну почему, почему именно он? Пусть бы хоть кто, только не он…
Зайти в кафе, что ли? Выпить, согреться… Да и о ночлеге пора подумать. Придется другу Ваньке звонить. Если не к нему домой, то хоть ключи от его гаража взять…
А окна кафе так и манят. И даже музыка слышна – легкая веселая мелодия. Да, там жизнь… Хочется немного в жизни побыть – устал… Очень хочется! И надо только улицу перейти… Можно прямо здесь, все равно машин мало.
На середине проезжей части его ослепило фарами – откуда машина взялась, не видел же ничего! И визг тормозов… И последняя мысль, которая пришла вместе с болью и провалом в небытие – вот и все… Вот и спасение пришло. Спасение – не быть… Все правильно, как же он раньше не догадался? Не быть. Не быть… Другого выхода нет…
Телефон звонил долго и настойчиво, но Лара никак не могла проснуться. В такую погоду она всегда очень крепко засыпала. И в эту ночь крепко уснула, несмотря на пролитые с вечера слезы – так было обидно за себя… За свое старание сохранить отношения… Почему-то показалось, что это было и не старание вовсе, а что-то похожее на унижение. Да разве она это унижение заслужила? Взял и ушел. И даже не объяснил ничего.
Наконец проснулась, нащупала на прикроватной тумбочке исходящий трезвоном телефон.
– Да, слушаю… Кто это?
– Вам из больницы звонят. Иванов Валентин Алексеевич – это ваш муж?
– Да… А что случилось? Почему из больницы? – села на кровати Лара.
– Ваш муж попал в аварию. Его сбило машиной. Он находится у нас, в больнице на Волгоградской. Состояние очень тяжелое, готовим к операции. Алло, вы где? Почему вы молчите? Вы поняли меня, надеюсь?
Голос в телефоне был жестким и грубым, хоть и принадлежал женщине. И надо было отвечать что-то. Но что? Ничего подходящего в голову не приходило. Не объяснять же грубой врачихе, что этот самый Валентин Алексеевич Иванов ее только что подло бросил! А с другой стороны… Ведь она ему жена. Наверное, надо как-то подобающе ситуации ответить…
– Да, да… Я поняла… Состояние тяжелое… Мне нужно приехать, да?
– Как хотите. Мое дело – вам сообщить. Операция начнется через час.
– Да, я поняла… Через час… – пролепетала испуганно Лара, ужасно робея. – Я поняла…