– О, нет-нет! Спасибо, я уже сыта! – воскликнула Ксана, которая на самом деле запросто могла бы съесть как минимум еще порцию.
Обращаясь к сыновьям, Николо что-то быстро произнес по-итальянски. Ей показалось, что прозвучало слово, похожее на «аристократико».
– Я сказал мальчикам, что русские аристократки всегда ели очень мало, – объяснил Николай, на что Ксана со скромным достоинством улыбнулась, а потом подумала, что аристократки не только мало ели, но еще умели вести непринужденную беседу.
– Как жаль, что ваши мальчики не говорят по-русски, – вздохнула она.
– Мне тоже жаль, – ответил он. – Но у меня вечно не хватало времени, и их воспитанием в основном занималась жена.
«Аристократки должны уметь вести непринужденную беседу в любой ситуации,» – с преподавательской строгостью определила про себя Ксана и вспомнила обложку англо-русского разговорника, который она усердно изучала две недели перед отъездом.
– Ай хэв э дотэ, – церемонно сообщила она «лебедям». – Хе нэйм из Полина. Она… Ши из… – Ксана Андреевна никак не могла вспомнить, как по-английски будет юрист, но после непродолжительного раздумья выкрутилась: – Ши из адвокат… Энд ай хэв э грэнддотэ… Анечка…. сыкс йеарз олд…
Черные лебеди растянули свои сочные красные клювы в улыбку, а Ксана поймала теплый взгляд Николая, и все английские слова журавлиным клином тут же упорхнули из ее головы.
Во время кофе и апельсинового желе Ксана Андреевна размышляла, стоит ли предлагать Эльсе помощь. По нашим меркам гостья обязана вызваться помыть посуду. А в синонимической Грузии такая инициатива может даже оскорбить хозяйку. Но, с другой стороны, Эльса же не хозяйка – Николай назвал ее родственницей, которая организует быт. А это значит, что к работе своей она вполне может относиться без трепета, присущего южным женам, и будет рада помощи… Ксана Андреевна уже собралась было дать Эльсе понять, что она тоже не прочь поработать, и попробовала мысленно подобрать для этого подходящий жест. Вспомнила пионерский салют. Мальчиша-кибальчиша. Буржуинов. Буржуины подсказали, что Эльса блюда принесла, но за стол со всеми не села. «Может, она не стала есть не потому, что не хотела, а по каким-нибудь иерархическим причинам?..» – задумалась гостья.
«Наверное, она жалеет, что приехала, – думал Николо, тайком читая на Ксанином лице растерянность. – Нужно дать ей возможность привыкнуть к обстановке, не докучать разговорами, не навязывать свое общество… Да и мне самому нужно привыкнуть к тому, что в доме находится незнакомая женщина. Пусть даже такая милая, как она…»
– Хотите, пройдемся перед сном? – предложил Николай. – Недолго, я вам только сад покажу.
Приглашение осмотреть темные аллеи сада Ксану взволновало и даже слегка испугало. Зато вопрос с Эльсой разрешился сам собой.
Разговаривать друг с другом наедине было еще труднее, чем при «лебедях». Первая палая листва под ногами старалась подретушировать неловкие паузы.
– Вам, наверное, хочется побыть в одиночестве, – произнес Николай, – Осознать шаг, который вы совершили?
Ксана Андреевна насторожилась – не совершала она никакого «шага»! Она просто поменяла гостиницу на лучшую. А что, избалованные курортники так часто поступают. В этом нет ничего особенного. Уловив ее тревогу, Николай поспешил оправдаться:
– Я имел в виду только то, что вы выглядите немного растерянной, но вам это идет! И потом в этом нет ничего странного – неожиданный поворот событий сродни наркозу, и нужно время, чтобы человек снова пришел в себя… «Он умный… красивый… добрый… богатый…» – думала Ксана, глядя в надменное кобальтовое небо. – И совершенно непонятно, зачем ему понадобилась я». – С какой-то случайной звезды нижнего ранга на Ксанины плечи упала украденная ветром темно-вишневая шаль из зябкой синтетики.
– У вас здесь замечательно, я нисколько не жалею, что приехала! – произнесла Ксана. – Но вы деловой человек, и я не хочу отнимать ваше время. Я, конечно, буду рада поговорить с вами по-русски, помочь с языковой практикой… Но, пожалуйста, не считайте себя обязанным меня развлекать! Я видела у вас на полках русские книги, так что скучно мне не будет. Я уже начала читать Чехова. – Потом помолчала немного и добавила: – Как врач Чехов хорошо разбирался в наркозе.
Николай улыбнулся. В синем небе остро сверкнула ревнивая звезда.
Следующим утром Николай пригласил Ксану на экскурсию. Расстояние из одного конца острова в другой машина проезжала минут за тридцать. Кроме хозяйского дома здесь был поселок с симпатичными бунгало, игрушечного вида заводик по производству специй, нестрашная роща и четыре розмариновых поля.
У каждого поля был собственный устав. На двух главных выращивали розмарин для фармацевтов, самый дорогой и высокий, до двух метров. На среднем поле зрело сырье для косметической промышленности, а из урожая самого маленького и низкого изготавливали кулинарную пряность.
Николай увлеченно рассказывал. О том, что размножается розмарин черенками, что для всех своих нужд человек использует листья и побеги, которые собирают во время цветения. Повторил, что дважды в год розмарин цветет не часто, и что островитяне испокон веков считали такие года особенными – после чего выразительно посмотрел на Ксану… Не без гордости упомянул, что его отец изобрел какой-то особенный способ омолаживания кустов, который позволяет значительно продлить срок эксплуатации участка, и что в пятьдесят девятом году об этом даже напечатали статью в бюллетене ботанического общества…
На всех полях работали люди. Завидев Николая, они почтительно кивали, но едва он отворачивался, по-деревенски становились фертом и пристально рассматривали Ксану.
– Розмарин очень любит тепло, от холода кусты быстро погибают. Зима у нас, к счастью, мягкая, но я помню, что однажды, когда мне было лет десять, неожиданно ударил сильный мороз. Мы тогда всю ночь выкапывали растения и прятали их в подвале дома…
Ксана Андреевна растрогалась, вообразив, как мальчик в штанишках на одной помочи укутывает розмариновый куст в старую отцовскую тельняшку. Но тут к ним подошла толстая итальянка, в темпе тарантеллы заговорившая с Николаем, – и Ксана, улыбнувшись, снова вспомнила Кавказ, а вскипевшая было слеза умиления испарилась.
Миновав поля и прозрачную разговорчивую рощу, они оказались на берегу у укромного мыса. С подветренной стороны берег защищала невысокая строгая скала, по склону которой катились градины дикого винограда. На вершине скалы, притворяясь белобородыми облаками, сидели какие-то неглавные античные боги, и дирижировали тишиной.
– Здесь вы сможете загорать и купаться, – сообщил Николай. – И вас никто не потревожит! Дорога простая, заблудиться нельзя.
Ксана посмотрела вверх. В легком шелковом небе со скромным достоинством катилась огромная жемчужина солнца, и влекомая солнечным блеском летела одинокая птица, похожая на запятую, которую случайно обронил сакральный журавлиный клин. В душе у Ксаны Андреевны внезапно зазвучал голосистый соловей, который, впрочем, очень скоро испугался мощи собственного соло и стал сползать в осторожную подпесню – а где-то в желудке у Ксаны Андреевны в это время взмахивала крыльями похожая на ветер белая бабочка.
Пять следующих дней прошли, как пять кругов на воде. Утром они завтракали вдвоем с Николаем. У Ксаны развился изрядный аппетит на сдобные булочки и фруктовые джемы – она даже начисто позабыла, что аристократкам негоже брать себе добавку. После завтрака он отправлялся работать, а она неторопливо шествовала к пляжу, где ее ожидало специально доставленное туда удобное деревянное кресло, на котором лежал сине-белый матрас, всякий раз радостно напоминавший Ксане Андреевне кинофильм «Полосатый рейс».
На берегу она проводила почти целый день – часы пролетали быстро, а минуты текли, как мед – тягуче и долго. Устав от солнца, она пряталась в тени скалы, купалась в море, слушала сердцебиение волн, наблюдала за метаморфозами облаков, ненадолго засыпала и читала чистую русскую классику.
Около пяти возвращалась в дом, где в ответ на ее улыбку Эльса наливала ей тарелку нарядного, с легкой дымящейся фатой, супа, в котором плавала всевозможная диковинная морская мелочь с романными наименованиями.
С Эльсой они так и не подружились, но молчание хозяйской родственницы больше не казалось Ксане враждебным – скорее, просто спокойным или, в худшем случае, равнодушным. Однажды гостья все же отважилась предложить свою помощь – ей даже удалось как-то объяснить, что она готова вымыть посуду. В ответ Эльса улыбнулась, открыла дверцу шкафа и показала посудомоечную машину, весьма смахивавшую на небольшую космическую ракету. Ксана поняла, что без ее содействия тут запросто обойдутся, и очень этому обрадовалась – а то ведь черта с два бы она разобралась с этой техникой!
После обеда Ксана отправлялась к себе в комнату – спала или сидела с книгой в меланхолично покачивающемся кресле у распахнутого окна, сквозь которое в дом залетало трепещущее, пахнущее розмарином полотнище ветра.
В девять семейство собиралось в столовой. Ксанины приготовления к ужину всегда были длительны и пристрастны – она придирчиво выбирала платье, медленно и тщательно накладывала свою условную косметику.
В самом начале вечера мальчики обычно обменивались с отцом несколькими короткими фразами, которые касались работы, потом же больше молчали. По телевизору показывали новости, Николай иногда переводил ей какие-нибудь сюжеты. Ни к местным, ни к общемировым событиям Ксана не испытывала ни малейшего интереса, но старалась это скрывать. Время от времени они с Николаем тоже говорили друг другу что-то легкое и неглубокое – как и в первый вечер, – но такого, как тогда, напряжения Ксана больше не чувствовала.
Позже, когда ночь слегка загустевала, они выходили на прогулку. Разговаривали по-прежнему мало, но зато внимательно прислушивались к интонации – следили за запятыми и опасались многоточий, которых с каждым вечером становилось все больше и больше…