о в ответ Карина подозрительно спрашивала, не разлюбил ли он ее случайно. Он пытался объяснять то, чего сам не понимал, Карина обижалась, прекращала с ним разговаривать и в знак протеста уходила куда-нибудь с подругами.
А однажды совершенно незнакомым голосом Влад сообщил ей, что хочет какое-то время пожить один. А потом собрал свои вещи и ушел.
Его уход поверг ее в странное раздвоенное состояние. С одной стороны, она была уверена, что он пошутил. Ну или возомнил себя Сухомлинским и решил таким образом ее перевоспитать – сделать так, чтобы она безропотно терпела его деловые отлучки, а еще собственноручно пылесосила квартиру и стирала эти бесконечные белые рубашки, отказавшись от платной помощи по дому. Да, он и раньше фактурировал ей равнодушие к их общему быту. В ответ она спрашивала, чем конкретно он недоволен. Но – конкретно – он был доволен всем, потому что помогавшая им по хозяйству Вера не халтурила. Он пытался объяснить ей, что он недоволен ее безразличием к их быту-уюту вообще – а не конкретно недосоленным супом и пылью на книжных полках. К тому же пыли у них нет, а суп они чаще всего едят в ресторанах… На следующий день после разговора Карина покупала роскошный букет цветов. Долго ходила по квартире, выбирая для него наиболее подходящее место и таким образом доказывая собственную увлеченность эстетикой их совместного существования. Влад сначала смеялся, потом немного раздражался, потом снова смеялся…
«Ну хорошо, если ему очень надо, чтобы я сама стряпала и драила окна, я буду стряпать и драить окна! Только пусть прекращает все эти дурацкие воспитательные акции и поскорей возвращается! Он обязан вернуться!» – думала Карина, испытывая легкий голод и глядя в окно, на котором дождь вырисовывал какую-то путанную, похожую на кровеносную, систему.
Но уже в следующую минуту она вдруг с четкостью понимала, что он вряд ли вернется. Потому что новогодняя елка не может длиться вечно. Рано или поздно праздник заканчивается, оставляя в доме множество сухих колючих заноз-воспоминаний.
Ее попросту бросили. Первый раз в жизни. Прежде она никогда не проигрывала. Она по собственной инициативе оставила и человека-петарду, и стрельца из пушки. Не говоря уж о тех бесконечных случаях, когда она назначала свидания и не приходила, отключала телефон или просила родителей что-нибудь соврать. «Неужели теперь он будет от меня прятаться?» – с ужасом подумала Карина. И чтобы проверить это чудовищное предположение, тут же набрала его рабочий телефон.
– Ты заболела? – спросил он, услышав непривычную интонацию в ее голосе.
– Да, у меня температура почти сорок, – мгновенно сориентировалась Карина. – Может, ты заедешь, привезешь мне каких-нибудь лекарств, а то у нас, кажется, все кончилось… Заодно поговорим…
– Карина, мне пока не о чем говорить. Я должен сначала разобраться в себе… Насчет лекарств, посмотри внимательнее, в аптечке все есть, я сам недавно покупал. А молоко и мед тебе привезет Варвара Львовна, позвони ей, – ответил Влад и, не дожидаясь Карининой реакции, повесил трубку.
Карина чуть не разбила телефон от злости.
Минут пятнадцать она ходила по квартире из угла в угол, мучительно соображая, что бы ей предпринять в сложившейся ситуации. В голову лезли исключительно социальноопасные акции, вроде поджога его машины или выбивания стекол в квартире его родителей, где он, судя по всему, жил.
«Я должна, я обязана что-нибудь предпринять, что-нибудь придумать…» – говорила она себе скороговоркой. Минут через пятнадцать истерического перемещения по квартире, ей показалось, что их восемьдесят метров сжались до размеров собачьей будки. Карина схватила ключи от машины, выбежала во двор, завела свою девятку и куда-то нервно рванула.
Октябрь отчаянно молодился. Снисходительное к его потугам солнце появлялось на последних каплях ежедневного дождя. Притворно сердитый ветер гонял в темпе rubato взъерошенных воробьев.
Карине казалось, что в шесть часов – время, когда Влад обычно заканчивал работу – она оказалась возле его конторы совершенно случайно. Ну а раз уж оказалась, имело смысл остаться, посмотреть, как он будет выходить из офиса и попытаться прочитать что-нибудь по его лицу. Она припарковала машину в стороне от солидного подъезда и спряталась под лысеватой, слегка напоминающей ведьму городской ивой.
Влад показался в дверях почти сразу. На нем был длинный бежевый плащ, в руках он держал кожаную папку. Карина стояла далеко от входа, но ей казалось, что она слышит, как хитро поскрипывают его темно-коричневые ботинки. Они покупали их весной в магазине «Рики». Она вообще-то хотела, чтобы он купил другие, но Влад – редкий случай! – настоял на своем. Правда, в прошлом сезоне не надел эту обувь ни разу.
Влад между тем без спешки сел в машину, завел двигатель, опустил стекло, закурил и стал выжидающе смотреть куда-то в ее сторону. «Может, он чувствует мое присутствие?» – подумала Карина и уже собралась поставить после вопросительного знака обнадеживающее многоточие, как тут из офиса вышла коллега Влада Таня. Невысокая, толстоватая, староватая. Но, по слухам, очень умная. Таня подошла к его «тойоте», по-хозяйски открыла дверь, тяжело опустилась на переднее сиденье, после чего машина быстро тронулась с места.
Карине захотелось вырвать из земли худосочную иву вместе с ее корнями. Она пнула дерево ногой по стволу и побежала к машине. Та, как назло, завелась только с третьего раза. Ближайший светофор за это время зажегся красным, и Влад с его мымрой исчезли за поворотом…
Странно, но повидав его, пусть даже с потенциальной соперницей, Карина почему-то немного успокоилась. И потом, тоже мне – соперница! Ему же нравятся стильные девушки, а эта похожа на чернильницу!
Вернувшись домой, Карина почувствовала безумный голод. В бело-голубой пустоте холодильника обнаружились два бело-голубых яйца и не вписывавшаяся в арктическую среду густо-зеленая бутылка шампанского Asti Mondoro. Карина поджарила яйца на тефлоновой сковороде без масла, посыпала их каким-то специями, которые ей привезла из Германии мама, нашла в шкафу соленый крекер и открыла шампанское. Приличные люди, конечно, не обезображивают вкус праздничного напитка банальной яичницей, но ей плевать!
Вообще-то дома они, как правило, только завтракали. Влад считал, что она не любит готовить. Карина возражала: «Я люблю готовить! Но только то, что готовится быстро и красиво! А поскольку таких блюд я знаю мало, то я просто не могу допустить, чтобы ты питался однообразно! Ведь жалованье у тебя приличное, а вокруг полным полно приятных заведений!..» А еще ей казалось, что она успеет настояться у плиты. Ведь когда-нибудь у них будут дети, и ей придется волей-неволей включить хозяйственность на полную мощность. Ну неужели он этого не понимал?
Может, стоит попытаться как-то всё это ему объяснить? Карина подошла к зеркалу и представила, что оттуда на нее смотрит Влад.
– Понимаешь, – начала она вслух, – мне казалось, что мы с тобой пока пионеры. И что пока у нас каникулы. Нам не нужно торопиться домой, мы можем пойти поиграть в бильярд или боулинг, или потанцевать, или сходить в театр… Конечно, я могла бы готовить сама, но ведь в ресторанах так много толковых поваров! Ты же больше всего любишь рыбу, а хорошо приготовить рыбу дома совсем непросто… Это я люблю рыбу? Влад, ты действительно считаешь, что это я люблю рыбу? Не ты?..
От спроецированной реплики Карине стало совсем кисло. «Яичница без масла – еда очень невкусная… Почти как холодные яйца всмятку…» – подумала Карина и в утешение налила себе второй бокал шампанского.
Выпив его залпом, снова посмотрела в зеркало. Да, молодая и очень эффектная женщина – персиковые щеки с ямочками, карие глаза со скромно мерцающей печалью и нескромными, но быстрогаснущими огоньками, которые зажигаются во взгляде от мысли, что ее печаль незаслуженна… Густые блестящие волосы, несимметрично остриженные в дорогом салоне. Ему же нравилась ее экстравагантность! А эта сегодняшняя фефела – стандартная, как канцелярская папка! Карина вообще-то знала, что Влад и раньше с этой Таней общался, но ей и в голову не приходило заподозрить что-нибудь неладное. А теперь она задумалась. Там, в машине, взгляд Влада выражал какое-то незнакомое спокойствие. Плотное, явно привычное, не новоприобретенное. Наверное, оно было присуще Владу всегда – просто он использовал его для отношений другого качества, и она его не видела…
«Видела-не видела! – разозлилась вдруг Карина. – Ну что я тут сижу и накручиваю себя! Ведь из моей засады толком ничего нельзя было разглядеть! Черт знает чего насочиняла! Вместо того, чтобы подумать, что конкретно мне известно о его отношениях с этой Таней!»
Выпив еще немного, Карина вспомнила, что в последний раз видела эту тумбочку почти год назад на предновогодней вечеринке, которую адвокатское бюро устраивало для своих сотрудников. Влад тогда танцевал с ней или нет? Карина-то все время была ангажирована, а вот насчет Тани с Владом… По идее, у них должны быть фотографии с этой party, может, среди них найдется какой-нибудь снимок, который прояснит ситуацию. Карина полезла в шкаф.
В большом полиэтиленовом пакете фотографии лежали навалом. Она уже года три собиралась их рассортировать, разложить по годам и событиям. Кажется, даже альбом купила, но руки так и не дошли.
Немного полистав «воспоминания», Карина высыпала все снимки из пакета на стол. Они упали почти ровным кругом, образовав странный зубастый циферблат – каждая фотография заняла свою секунду, поймав собственный, до укола острый угол. Углы больно царапали память.
Вот они на лошадях в Ольгино. Среди белых кипрских камней. Под какой-то культовой чалмой в Турции. У ее родителей, у его родителей… Когда она наконец нашла фотографию той новогодней вечеринки, кадр уже вовсю размывали слезы. Нет, Влад не танцевал с Таней, он сидел в кресле с бокалом драй-мартини, а хохочущая Карина пыталась отобрать у него оливку.
«Черт, я должна, должна что-нибудь сделать!.. Даже если я была не права, если я что-то проглядела, где-то переиграла – у меня должна быть возможность это исправить!» – убеждала себя Карина.