Тем более что место было в какой-то мере насиженное. В низовье великой реки, которую многие народы обычно так и называли – Река, каждый на своем наречии, в прошлых веках лежало могучее еврейское царство. Правившие в нем хазары сами были тюркского рода, но обратились к закону Моисея, призвали иудейских учителей.
В те былинные времена вся торговля в Великой Степи от моря до моря и от дремучих лесов до высоких гор находилась в руках еврейских купцов, именуемых раданитами. Их склады и конторы можно было увидеть в Ургенче, Багдаде, Константинополе, в далекой Германии. Им были ведомы пути по рекам, тайные волоки и лесные просеки, перевалы и горные тропы. Везде у них имелись свои люди и покровители.
Войны, смуты и нестроения погубили большую торговлю. Давно стало дымом и сказкой славное Хазарское царство. По караванным тропам прошли воины, одни народы заняли место других. Но ничто не меняется под луной, кроме имен. На старые, как этот мир, дороги пришли новые купцы взамен старых. Караванную торговлю забрали под себя мусульмане, на реках появились ладьи суровых мужей с севера, которых называли кто русами, кто варягами, а кто викингами. Моря в последние годы все больше и больше прибирали к рукам франки.
Померкла былая слава купцов-раданитов. Померкла, да не исчезла. На всех древних караванных путях нет города или базара, где не нашлось бы торговой лавки и крепкой скамейки с расставленными на ней столбиками монет всех окрестных царств, нынешних и павших во прах, в которых хозяйничали последователи закона Моисея. Там, где нужно измерять или взвешивать, отличать поддельное от истинного, где требовалось знание свойств и соотношений, им не сыщешь равных. А все благодаря извечной склонности и любви к книжному знанию. Кроме того, евреи разных стран и городов всегда поддерживали связь друг с другом, а это в торговле самое важное подспорье.
В Улусе Джучи, которым теперь правил хан Узбек, да продлится его царствование, еще со времен Хазарского царства жило много последователей закона Моисеева. Не все они были наследниками раданитов. Многие вели род еще от суровых хазарских воинов. Кто пас скот, кто водил караваны по опасным степным и горным тропам. Занимались ремеслом. В старых городах, стоявших еще до той поры, как сюда пришли орды Потрясателя Вселенной, их было много.
Те, кто позже бежал из-за моря от персидских гонений, чаще подавались уже на новые места. Как раз в то время вставал между рекой и пустыней в нескольких фарсахах от древнего Сумеркента Сарай Благословенный – столица объединившегося после смут и раздоров Улуса Джучи. Сюда и приводила нелегкая стезя изгнанника большинство новых подданных Золотого Престола.
Был среди них и тощий Давид Багдадец. Что он делал в сказочном городе халифов и мудрецов, неведомо. Ремесла никакого не знал, даже переписчик-сойфер из него не вышел, но к книжному знанию и, более того, к умным и важным разговорам тяготение у Давида было преизрядное. Вскоре выяснилось, что приверженность традициям сама по себе может служить ремеслом на этих далеких берегах.
Дело в том, что последователей веры Моисея сюда съехалось немало, но были это по большей части люди практические. Торговцы, менялы, ремесленники. Как и большинство иудеев, пусть и ученых книжной премудрости, но не настолько, чтобы учить других. За это дело и взялся Давид. Благо рачительные соплеменники помогли с деньгами на покупку нужных книг.
С книгами пришли знания, со знанием – авторитет. Потихоньку Давид Багдадец, хоть и остался на вид таким же тощим, как и тогда, когда бежал от разъяренных громил и грабителей, стал вмешиваться в разбор мелких ссор, потом встрял уже в дела посерьезнее, пока в его умную голову не пришла благословенная мысль придать всему этому уже деловую основу.
Запасшись деньгами, он отправился на родину в Багдад, откуда привез немыслимых размеров книгу иудейских законов – Талмуд. Это великолепное приобретение уже одним своим видом и весом внушило почтение всем единоверцам.
После этого уже как-то само собой разумеющимся стало, что все обращаются за советом к уважаемому Давиду. Носящий имя великого еврейского царя, своего сына он назвал в честь Соломона, который был не только царем, но и мудрецом. Отец как в воду глядел.
Когда после многих лет нестроения и смуты в Улусе Джучи стала устанавливаться крепкая власть, а хан Узбек объявил себя султаном, покровителем мусульманской веры, в державе стали вводиться новые порядки. В окружении хана стали появляться должности, которых прежде и в помине не было. Например верховный кади. В сообразительной голове тогда еще юного Соломона сразу появилась дерзкая мысль: «А почему не может быть главного еврея?»
Вот тогда он и стал время от времени именовать себя непонятным титулом «наси», а в диване неизменно представлялся как нагид. Тем более что его поддержали мусульманские улемы, вспомнившие, что где-то в царствах правоверных действительно были какие-то нагиды.
О том, что обладатель всех этих непонятных, но лестных титулов теперь называл себя в третьем лице исключительно Соломоном бен Давидом, можно даже не упоминать.
И вот этот достопочтенный муж стоял у входа в захудалый постоялый двор на окраине Сарая. Не нужно было быть прорицателем, чтобы понять: ничего хорошего это не предвещает.
Наиб некоторое время поколебался в сомнении, нужно ли слезать со скамьи – уж больно не хотелось натягивать сапоги, – и решил лишь привстать. Недостаток почтительности он сполна возместил голосом, изобразив великую радость:
– Само небо послало тебя ко мне в этот трудный час! Ведь я иду по следу джиннов! Умоляю тебя, не стой, почтенный Соломон! Садись к огню!
Пламя осветило вошедших, и Злат увидел, что дело нешуточное. Соломон явился на постоялый двор в праздничном одеянии. Он был великолепен! Весь в белом. Особенно красив был большой полосатый платок с кистями, спадавший с головы на плечи. Наиб никогда не видел нагида таким нарядным. К чему бы это?
– Что за заботы привели тебя сюда в этот дождливый день?
– Заботы?! – воздел руки Соломон. – Какие заботы могли оторвать меня от дома молитвы в этот день? В день, когда любой благочестивый человек, чтящий Тору, просит Всевышнего вписать его на следующий год в книгу жизни?
– Сегодня праздник?
– Сегодня первый день нового, пять тысяч девяносто четвертого года. В этот день Бог судит весь мир. На небесах предопределяется доход каждого человека в наступающем году.
– Теперь я верю, что случилось нечто необычное.
– Необычное?! Страшное горе постигло твоего друга, бедного Касриэля!
Наиб, как был босой, вскочил ногами на холодный пол.
– Его увели нукеры Могул-Буги!
– Как это случилось?!
Теперь Соломон не спешил. Довольный произведенным впечатлением, он не торопясь сел на лавку и спустил платок на плечи. При свете пламени сверкнули его яркие, словно накрашенные, губы.
– Утром мы, как положено, собрались в молитвенном доме. Народа было как никогда много, еле вместились. Приветствовали новый год звуком шофара…
– Чего?
– Рог такой… – сбился Соломон. – Для богослужений. Поздравили друг друга. Помолились. Касриэль заторопился домой. Он никогда не отличался излишним благочестием, но это простительно, ведь он стремился к своей семье. Я еще немного попенял ему на спешку, а он только пошутил: «Если бы ты видел, почтенный Соломон бен Давид, – на последних словах голос говорившего дрогнул, – какая рыбья голова дожидается меня!» Не успел он это промолвить, как в дверь вошли воины. Я и рта не успел раскрыть. «Кто здесь меняла Касриэль бен Хаим? Ты пойдешь с нами». И схватили бедного Касриэля. Тот только и пролепетал: «В чем дело?» – «Ты обвиняешься в измене!» И лишь тут я опомнился. Зря, что ли, столько времени обивал пороги дивана-яргу? Почему, говорю, вы не сказали «именем великого хана»? По чьему повелению его уводят?
– А ты непрост…
– Мы, говорят, нукеры эмира Могул-Буги, действуем по его приказу.
– Пайцзу показывали?
– Нет. Вообще больше ничего не сказали. Схватили бедного Касриэля и увели. Я, конечно, сразу во дворец. Там никого. Эмир уже отправился домой, стража сказала, что ты на постоялом дворе Сарабая. А я знаю, где этот двор? Помчался назад. Хорошо вот он, – Соломон кивнул на спутника, – знал. Это Альянак. Он шойхет – резчик. Мясник, по-вашему. У Сарабая часто скот хороший берет. Хозяин знает толк в этом деле. – Немного поколебавшись, он важно добавил: – Настоящий иудей должен есть только мясо животного, забитого по правилам. Знающим человеком.
– Хорошее правило, – одобрил Злат. – Видишь, помогло. – Он быстро надел сапоги. – Дай мне ненадолго мула. А то я своего коня расседлал. И подожди меня здесь.
Не дожидаясь ответа, наиб схватил плащ и выбежал во двор.
Касриэль был его старым приятелем. Он держал меняльную лавку на Красной пристани, куда приходили корабли с Бакинского моря. Со Златом они познакомились давно, когда тот был простым писцом-битакчи. Касриэль, как и Давид Багдадец, бежавший из Персии, делал на сарайском базаре первые шаги в новом для себя ремесле. И сразу угодил в ловушку, подстроенную неопытному меняле мошенниками и конкурентами, вовсе не обрадованными появлением еще одного рта. Обвинили в сбыте фальшивых денег.
Распутывал тогда эти козни Злат. Так и познакомились. Со временем Касриэль разбогател, обзавелся семьей и приобрел большой вес на Красной пристани и сарайских базарах. Высоко взлетел и Злат. В наибы самого эмира Сарая.
Произошедшее не укладывалось в голове. Какая такая измена? В какую историю влип жизнелюбивый толстяк и любитель покушать Касриэль, которого за порогом уютного дома интересовали только его контора и звон монет?
Ладный мул Соломона, казалось, обрадовался, превратившись в скакуна, и резво помчался по дороге, ведущей к заставе. Благо ехать было недалеко.
Мокнущие под усиливавшимся дождем, скучавшие караульные успокоили наиба: нукеры Могул-Буги из Сарая в сторону новой ханской ставки не выезжали.