Наиб заметил, что игравший с эмиром битакчи смотрит на него с интересом и нетерпением.
– С одной стороны, дело яйца выеденного не стоит… Мне утром доложили. В общем, хозяин постоялого двора забеспокоился, что постоялец из комнаты не выходит. Уже сутки. Понятное дело, хотя бы до ветру должен был выскочить. Заперся изнутри на засов. Стали стучать и кричать через дверь. Не отвечает. Забеспокоились, значит, решили дверь сломать. – Эмир сделал внушительную паузу и с нажимом закончил: – Сломали – а в комнате никого!
Его товарищ по шашкам даже привстал от возбуждения, ожидая реакции наиба. Тот не моргнул глазом. В истории явно чего-то не хватало. Эмир продолжил:
– Через час весь булгарский базар переполошился. Староста ума не мог приложить, что делать. Доложили мне. Я было решил его гнать, но тут уже из других мест стали весточки приходить. Сам знаешь, как слухи по Сараю гуляют. Будто с глашатаем их по базарам выкрикивают. Рассказы один другого краше. Кто во что горазд. Куда, понимаешь, делся человек из запертой изнутри комнаты?!
Эмир от волнения ухватил себя за кончик длинного носа. Он был не монгол. Когда двадцать лет назад Узбек пришел к власти, то приблизил к себе немало людей из старых степных родов, отодвинув от трона своих дальних родичей, которым не доверял. Эмир был откуда-то из Синей Орды, левого крыла Улуса Джучи. Поговаривали, дорогу к управлению столицей проложило ему звонкое серебро из сундуков хорезмских купцов. Они при Узбеке в большую силу вошли.
– Сам староста что думает? – осторожно поинтересовался наиб.
– Околесицу несет! – хлопнул ладонью по столику эмир. Несильно, чтобы шашки не сдвинулись. – Говорит, что постоялец этот вообще колдун. Из Магриба. И к нему все время являлись призраки.
Наиб понял, что сейчас эмир окончательно почувствует себя дураком, а винить за это будет его. Поэтому сделал как можно более серьезный и заинтересованный вид.
– Кто-нибудь еще, кроме тамошнего старосты, подтверждает все это? Уж не решил ли он нас подурачить?
– Вот! – обрадовался эмир. – Ты бы съездил туда сам и разобрался на месте без лишнего шума. Что там у них на самом деле стряслось? И с отчетом ко мне!
Наиб с грустью подумал, что эмир, наверное, после утреннего доклада заезжал домой, где его и взяли в оборот со всеми этими базарными сплетнями скучающие жены. Вот откуда и срочность, и требование личного доклада. Легко сказать, без лишнего шума! Заявиться туда самому наибу сарайского эмира – значит плеснуть горючего масла в огонь базарных пересудов. Однако делать нечего. Злат представил, с каким нетерпением ждут новостей эмирские жены. Сказано ведь: «Ночная кукушка денную перекукует». А тут разом несколько.
– Кто принимал доклад у старосты?
– Я! – радостно отозвался битакчи.
– Что староста узнал о постояльце?
– Снимал комнату целых две недели. Выбрал такую, которая запирается изнутри на засов и имеет снаружи на двери скобы для замка. Всегда навешивал его, когда уходил. Еду велел приносить в комнату, но ел там редко. Часто уходил.
– Назвался как?
– Иоанном, а вот место, откуда приехал, назвал такое, какого хозяин отроду не слыхал. Когда спросили, где это, ответил: «В закатных странах».
– Понятно теперь, почему магрибинец… А в колдуны его чего записали?
– Книгу у него видели. В черной коже. Девушка, которая еду относила.
Наиб одобрительно покачал головой:
– Староста, видать, хорошо постарался. Все выспросил. – Правда, подумалось Злату, что и этот старался больше для своей охочей до побасенок жены, чем для дела. Вслух спросил: – Про призраков что говорил?
Подбодренный серьезным тоном наиба, писец тоже принял сухой деловой вид, изобразив почтительность и усердие. Даже испарина выступила на лбу под шелковой шапочкой.
– Когда стали припоминать, кто к нему приходил, вдруг все как один обнаружили, что ни разу не видали лиц посетителей.
Злат вскинул брови:
– Как так?
– Даже сами не поймут, как получилось.
Наиб посмотрел на эмира. Тому разговор явно нравился. Однако Злат перевел его на другую тему:
– Представляю, что сейчас болтают по всем базарам и баням. Старосту нужно похвалить, что быстро нам доложил. Хотя напрасно он с самого начала не проследил за подозрительным человеком. Стал соображать только задним умом. Думаю, мне стоит поторопиться. Коли этого человека унесли джинны – их след быстро остывает. – Уже в дверях он обернулся к писцу. – Где этот постоялый двор?
– За булгарским кварталом. Хозяин Сарабай.
III. Старое логово
С минарета главной мечети сквозь дождь долетел азанчи[2]. Полдень. Голос тонул в легком сумраке осеннего тумана, угасая уже у края покрытой лужицами площади перед ханским дворцом. Никто не отозвался на него в соседних улицах. Площадь осталась такой же пустынной и унылой.
Правоверные, оставив ненадолго повседневные дела, сейчас творят намаз в своих ближних мечетях. Здесь бывает людно только по пятницам, когда читает проповедь сам ученейший сарайский кади Бадр-ад Дин. Зимой под сводами главной мечети преклоняет колени сам защитник веры хан Узбек, и не каждому вельможе выпадает честь встать на молитву в первых рядах, ближе к повелителю. Да и в последних рядах очутиться за честь.
Сейчас у дверей мечети не мелькнуло ни единой тени. Шакирды из медресе прошли через внутренний дворик, пятница была вчера. А хан Узбек строит себе новую столицу в нескольких днях пути отсюда.
Наиб накинул на голову капюшон и дал стражникам знак, что больше их не держит. Еще раз окинув взором пустынную площадь, он подумал, что сегодня вообще-то первый день нового года по мусульманскому календарю и благочестивые люди отмечают его постом и усердием в молитве. Тот же Бадр-ад Дин, может, и произнесет по такому случаю какую-нибудь проповедь. Только показывать свое усердие теперь не перед кем. А Всевышний его и в домашней мечети заметит.
Все складывалось как нельзя лучше. Гораздо приятнее очутиться у жаркого пламени очага на постоялом дворе, чем торчать в холодном пристрое ханского дворца, согреваясь от жаровни с потухающими углями. И перекусить найдется, и выпить. Тем более в булгарском квартале. Жители сумрачных северных лесов, забравшись в южную сухую степь, не забывали старых привычек и вкусов, скучая по родным весям. Приплывавшие каждый год к Булгарской пристани гости неизменно везли с собой грибы, ягоды, душистые травы, собранные в краях, где летом в цветущих ветвях поют соловьи, а короткими ночами целуются зори.
В такую погоду милое дело выпить горячего булгарского меда.
Возблагодарив мысленно эмирских жен, так удачно проевших базарными сплетнями плешь своему вельможному муженьку, Злат направился туда, откуда таинственные джинны унесли еще более таинственного колдуна из не менее таинственного Магриба.
На выходе он окликнул привратника:
– Ко мне придет сказочник Бахрам. Пошлешь его в булгарский квартал, на постоялый двор Сарабая.
Что же за ловля колдунов и джиннов без сказочника?
Злат хорошо знал это место. Постоялому двору, примыкавшему к булгарскому кварталу, было едва не больше лет, чем самому Сараю аль-Махруса. Даже древние старики уже не помнили, когда его построили. Зато память цепко сохранила образ человека, который это сделал. Время унесло имя, однако запомнилось, что был он колодезным мастером. Откуда его занесло на старую глухую дорогу между пустыней и великой рекой, никто не знал, наверное, уже и тогда.
То было время великих потрясений. Падали во прах царства, и целые народы носило по лику земли, как сухие листья. Кто думал о каком-то колодезном мастере?
Родом он был, скорее всего, откуда-то из Персии или Хорасана – в тех краях веками процветало древнее искусство сооружения глубоких колодцев и мудреных подземных каналов меж ними. Ведь только невежда считает, что колодец – это просто глубокая яма с водой. Колодец колодцу рознь. В одном вода вкусная, в другом – солоноватая. Где-то поглубже, где-то поближе. Колодцы живут своей особенной жизнью. Рождаются и умирают. Стареют. Мало ли на заброшенных караванных тропах и покинутых пепелищах умерших пересохших колодцев?
Истинному мастеру ведомы тайны подземных ручьев.
Он способен найти воду в, казалось бы, самом неподходящем месте, сделать так, что в одном колодце можно будет напоить целое войско, а в другом едва хватит влаги для стада коз. Он владеет секретом очистки воды и ее сбора из воздуха в самом сухом краю с помощью горки, сложенной из камней.
Такие мастера устраивают в крепостях тайные подземные колодцы на случай осады, проводят скрытые в глубине галереи-каналы, по которым доставляют воду куда потребуется. Им ведома недоступная простым смертным жизнь загадочного царства, сокрытого далеко под ногами. Ведомы его тайны и опасности.
Сколько самонадеянных невежд, легкомысленно полезших в колодец за утерянным ведром, были подняты на поверхность мертвыми, но без малейшего признака насилия? В то время как внизу и воды было едва до колен. Сколько страшных рассказов передавали на базарах из уст в уста про заброшенные колодцы недалеко от Укека, которые вдруг изрыгали пламя? Очевидцев находилось немало, причем были это весьма уважаемые люди, достойные самого искреннего доверия. Не зря же веками жило поверье, что в заброшенных колодцах любят селиться джинны.
Занесенный к берегам великой реки чужеземец был как раз из таких искусных мастеров. Поселившись у края пустыни, он первым делом выкопал колодец. То ли вода от природы была в нем особого вкуса, то ли пришлый кудесник мог ее очищать каким хитрым способом – неведомо. Только все проезжающие по степной дороге обязательно сворачивали к этому колодцу, предпочитая его илистым водопоям прибрежных проток, заросших камышом.
Путников тогда было не так уж много. Разве что пробирался кто с низовий, из старых городов вроде Сумеркента, в Золотую Орду – ханскую ставку. В те годы она часто кочевала на левом берегу против Укека. Нередко сама ставка перебиралась сюда на зимовку. В степи часто бывало неспокойно, а по старым караванным тропам приходят не только купцы, но и военные отряды. Здешнее же место было надежно укрыто с одной стороны широкой рекой с поймой, заросшей непроходимым перелеском, с другой – пустыней. Небольшой отряд легко мог пройти через нее от колодца к колодцу, но вот на целое войско этих скудных запасов воды не хватало.