Вернулся Сарабай. Он подошел к очагу и протянул руки к огню:
– Туман идет с реки. К полуночи все будет как в молоке. Бр-р-р! Да что же это такое? Пламя еле теплится! Эй! Дров принесите! – Он сердито закрутил головой. – Тулуп тоже не принесли до сих пор?
– Я же не прямо сейчас собираюсь завалиться на лавку, – примирительно отозвался наиб. – Тем более гусь ждет.
– Ба! – продолжал удивляться хозяин. – К нему даже не притронулись. Что на вас нашло? Вы какие-то будто не свои. Или вам, как вельможным эмирам, нужен разрезатель мяса? – Сарабай немедленно перешел от слов к делу, оторвал от гуся обе ноги и протянул одну Злату, другую Туртасу. – Налетай, молодой господин! – поощрил он Илгизара. – Отрывай ближе к хвосту, там пожирней. – И посетовал с осуждением: – Совсем остывает уже.
Злат слышал, как за его спиной вошла Юксудыр и стала подкладывать поленья в огонь. На этот раз они с Илгизаром изо всех сил притворялись, что не обращают на нее внимания.
– Опять кто-то приехал, – насторожился Туртас.
– Путник, наверное, припозднился на большой дороге, – беспечно отозвался Сарабай, – не успел в Сарай засветло. А сейчас тумана испугался. Вот и свернул на постоялый двор.
– Добрый человек не станет в эту пору под дождем слоняться по большой дороге, – возразил наиб.
Дверь отворилась, и на пороге показался промокший Касриэль.
– Что случилось?! – испугался Злат.
– А ты не знаешь? – удивился меняла. – Два дня я сидел на этом постоялом дворе, да еще не один. Ел, пил от пуза. С собой еды набрал. Еще и за беспокойство задолжал. Что думает про меня гостеприимный хозяин?
– Ты деньги, что ли, привез?.. – Изумлению Злата не было предела. – Ночь на дворе. Дождь, туман ложится. До утра не мог подождать?
– Я ведь меняла, – наставительно произнес Касриэль, протягивая Сарабаю увесистый кошель. – Поэтому люблю, чтобы с долгами был порядок. Слышал старую притчу про евреев-должников?
– Ты садись к столу, брат, – прервал его хозяин, стаскивая с Касриэля плащ. – Промок весь. Юксудыр! Скажи, пусть из погреба вина достанут! Самого лучшего. Которое из Крыма!
– Не трудись, девица, – остановил ее меняла. – Я как раз больше мед люблю. Это у меня с детства. В Багдаде мед дорогое лакомство, не то что в Сарае. Так вот. Притча. Спят на соседних лавках два еврея. Один кряхтит, ворочается, стонет, спать никому не дает. Наконец его сосед не выдерживает: «Эй, Моисей, что тебя так мучит?» «Должен Аврааму пять динаров», – кивает тот на дверь. «Нашел о чем переживать. – Подходит к двери, открывает ее и кричит: – Эй, Авраам! Моисей тебе твои пять динаров не отдаст! – После чего обращается к соседу: – Спи! Пускай теперь Авраам до утра мучается».
– Слушай! – вспомнил Злат. – У меня в сумке так твоя бутыль и осталась. Которую я собирался в суде показать. Соломон там так все повернул, что про твое письмо все и думать забыли.
– Соломон свое дело знает, вот и метит высоко. Есть у него задумка стать экзилархом. Была раньше такая должность при древних персидских царях. Главный иудей. Вроде верховного кади у мусульман. Собственно, когда Узбек Бадр-ад Дина на эту должность поставил, и начал Соломон вспоминать седую старину. Многие наши эту его затею одобряют. Разве плохо иметь своего представителя возле самого хана? Только вряд ли из этого что получится. Сильно рассыпаны по улусу иудеи. Да и разные все. За века у многих обычай сильно поменялся, теперь друг на друга косо смотрят. Хуже, чем на чужих. Да и что за нужда многим объединяться? Ханская власть и так всех под защитой держит. Никакого притеснения нигде нет. Сам знаешь, как с этим строго. Хоть сегодняшний суд вспомни.
Злат выскочил во двор. Плащ оставил сушиться у очага, а погода никак не располагала к неторопливой прогулке. Туман густел, медленно проглатывая дождь. После теплой комнаты в темном сыром дворе было особенно неуютно. Хотелось скорее назад, к пылающему очагу. Наиб походя сунул руку в корыто с овсом. Сарабай не поскупился, насыпал от души. Затем Злат нащупал в седельной сумке бутыль.
Во дворе и впрямь веяло жуткой глушью. Деревья скрывали городские огни, только сквозь туман от въезда в расположенный неподалеку булгарский квартал доносился стук колотушки караульщика. Старается. Скоро по дороге к заставе поедет дворцовая стража с ночным осмотром, если не расслышат, обязательно завернут и отругают.
– Послушай, Касриэль… – начал Злат, когда поставил бутыль на стол. – Ведь это вино от того самого виноторговца с Волыни, который должен будет с тем менялой из Праги за его долг рассчитаться? Значит, твой Иов к нему по пути из Праги заезжал?
– Конечно. – Еврей явно не понимал, к чему клонит наиб.
– Скажи, почему тогда письмо не выписали сразу на этого купца? Так ведь проще. И подозрений никаких. Волынских гостей полно в Орде торгует. Я подумал было, что это сделали для того, чтобы никто не знал, откуда и куда Иов направляется. Оказывается, купец знал.
Касриэль задумался:
– Действительно непонятно. Дело ведь еще в том, что в Чехию из Волыни дорога идет через Польшу или Венгрию. На границах неспокойно, в каждом лазутчика видят. Мне теперь с этим письмом много лишних хлопот из-за этого будет.
– Какие теперь хлопоты, коли его украли?
– Для того и пишутся такие письма, чтобы не терять деньги в случае чего. В руках вора сейчас это простая бумажка. Никто по ней гроша ломаного не заплатит. Счет на того менялу из Праги у меня открыт, долг на нем записан. Мне просто уведомить его нужно, что его письмо украдено, чтобы он расплатился со мной как-нибудь иначе. А сделать это не так легко. Придется пересылать через львовских купцов.
– И что? Заплатит?
– Слово «кредит» означает доверие, на этом все держится. Стоит один раз обмануть, и тебе по гроб жизни не одолжат даже медяка без хорошего залога. Как иметь дело с ростовщиками, знают все. Если у самого менялы возникнут какие сомнения, то у меня имеется расписка от этого Иова, что деньги он получил. Ее в шкатулке не было, она в надежном месте.
Злат задумался:
– Этот Иов ее своей рукой писал? На каком языке?
– На латыни, конечно.
– Понимаешь?
– Немного. Зато сын у меня знает хорошо. Я его в Крым посылал учиться. Мне без римской грамоты никак нельзя. С франками дела часто веду, а у них все на латыни.
– Выходит, твой Иов не простой человек. Ученый. Почему у него в вещах ни листка бумаги, никаких письменных принадлежностей?
– Ты бутыль зачем принес? – напомнил Туртас. – Снова за расследование решил приняться?
Злат рассмеялся и взялся за нож. Теперь нахмурился Касриэль:
– Повремени чуток. Дай мне, хозяин, кусочек воска. Я с этой печати себе слепок сделаю. На всякий случай.
– Выходит, тебе от этой покражи и убытка никакого?
– Только хлопоты, – подтвердил меняла. – А вору никакого прибытка. Странная кража. Могли, конечно, попутать, подумать, что там деньги. Хотя вряд ли. Скорее всего, ворам за это заплатили. Ты с Авахавом встретился? – вдруг сменил тему Касриэль. – Он так хотел. Сначала меня уговаривал помочь, потом этого молодого нукера в оборот взял. Глазом не моргнув за него долг заплатил и сказал: забудь. Шесть сумов. Хорошего коня можно купить.
– Знаешь, что ему нужно было?
– Хотел поговорить с монахом, который из Москвы приехал.
– Все-то ты знаешь. А о том, что этот монах после разговора с твоим Авахавом спрашивал у меня, где можно занять тысячу сумов, – тоже?
Касриэль замялся:
– Обычное дело… Большая сделка наклевывается. Понадобятся деньги. Каждый хочет свой интерес поиметь.
– Так он тебе сказал, что за сделка?
– Ты думаешь, это великая тайна? Все, кому до этого дело есть, знают, что московский князь завяз по уши в новгородских и литовских делах. Что он весь прошлый год в Орде выискивал княжича Наримунта, которого под Киевом захватили. Теперь своего верного слугу прислал, чтобы тот попробовал через православного епископа концы найти. Он все лето в ставке Узбека околачивался и вот сюда приехал.
– Авахав заранее знал, что он приедет?
Меняла кивнул.
– А сам откуда прибыл?
– Из Крыма. Приехал недавно вместе с Алибеком. Внуком крымского наместника. Он как раз отправляется в Новый Сарай на праздник возлияния молока.
Злат задумался:
– Интересно, как он узнал, что московский посланец едет сюда? Кто-то должен был весточку прислать. Значит, за монахом там следили? Ты этого Авахава знаешь? Кто такой? Одет как кипчак.
– С татарами же ехал. Зачем выделяться, внимание привлекать? А человек он в Сарае новый, раньше я про него не слышал. Говорит, что торговал с Волынщиной. Я на всякий случай поспрашивал у знающих людей. Он армянин. Из тех, что в наши края из Сирии перебрались после того, как франки Акру потеряли. Средств больших не имеет. Поэтому и хватается за всякие сомнительные дела. Думаю, с этой сделки ему хороший процент посулили. Тысяча сумов! Любой клюнет.
Злат вспомнил разговор Авахава с Алексием.
– Скажи, найдутся в Сарае люди, которые дадут этому монаху тысячу сумов?
– Монаху, конечно, никто ничего не даст. Но у него наверняка есть с собой чистые листы с подписью и печатью московского князя, куда можно вписать любую сумму. Тому многие с удовольствием серебра отвалят. Клиент давний и надежный. Не первый год со многими здешними менялами дела ведет. Брат его Юрий тоже вел, да и тверские князья. Ханская милость больших денег стоит, и нужны они бывают чем скорее, тем лучше. В борьбе за нее как на войне: кто успел – тот и победил. Да и сами ханы в былые годы улусников своих закладывали, как простых холопов. Целые города продавали ростовщикам на откуп. Брали сразу серебро, а потом давали кредитору отряд и посылали самого дань собирать в уплату. Затем перестали. Потому что обирали эти ростовщики ханских данников почище дорожных разбойников.
– Осуждаешь, значит?
Касриэль уловил в словах Злата насмешку и обиделся:
– Хочешь сказать: «Сам этим поганым делом занимаешься»? Только ничего плохого в ссудном деле нет. Дурные люди делают его поганым. Чем лучше ростовщика пекарь, который на голоде наживается? С умирающих людей три шкуры дерет? Хлебопек – почтенное ремесло? Так же и в нашем деле. Я, например, вообще дела веду по мусульманскому праву. Спросишь: как это так? Вроде по исламу взимание процента строго запрещается? Зато можно входить в дело в качестве партнера и получать долю прибыли. Поэтому и не лез я никогда во все эти княжеские дела. Хоть и навар там солидный.