Согнувшийся. Какая отвратительная музыка.
Швейк. Я нахожу ее очень красивой, ведь она такая печальная и в то же время с шиком.
С костылями. Скоро мы будем слышать ее еще чаще. Они играют "Хорст Вессель" где только могут. Этот марш сочинил один из ихних прихвостней. Хотел бы я знать, что означают слова.
Толстячок. Могу вам перевести:
Под знаменем сплоченными рядами
Штурмовики идут по мостовой.
Погибшие друзья уже не маршируют с нами,
Но с нами вместе дух их боевой.
Швейк. Я знаю и другой текст, так мы пели в нашем трактире. (Поет под музыку военного оркестра таким образом, что припев ложится на основную мелодию, а предшествующие припеву строфы - на барабанный бой, перемежающий мелодию.)
Телки под музыку
Шествуют сдуру,
На барабан
Отдают свою шкуру.
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Навозный дух их с нами, как живой!
Подняли руки они
После расправы,
Руки еще пусты,
Хотя и кровавы!
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Навозный дух их с нами, как живой.
Веют с трестами крючкастыми
Флаги.
Эти крючки для тебя,
Для бедняги!
Зовет мясник. С закрытыми глазами
Скотина прет по крепкой мостовой.
Погибшие скоты уже не с нами,
Но с нами вместе дух их боевой.
Другие заключенные подхватывают припев начиная со второй строфы. В конце
песни дверь камеры открывается и появляется немецкий военный врач.
Военный врач. Как хорошо, что вы так весело распеваете. Вам, вероятно, приятно будет узнать, что я считаю вас достаточно здоровыми для того, чтобы вас можно было взять в германскую армию. Вот мы вас и возьмем. Немедленно встать и надеть рубашки. На подготовку к маршу - десять минут. (Уходит.)
Заключенные, совершенно подавленные, натягивают рубашки.
Согнувшийся. Без медицинского осмотра - это совершенно противозаконно.
Умирающий. У меня рак желудка, я могу это доказать.
Швейк (обращаясь к толстячку). Они заткнут нас в разные воинские части, чтобы мы не были вместе и не подложили им свинью. Итак, прощайте, пан Войта, меня очень обрадовала наша встреча, и до свиданья в трактире "У чаши" в шесть часов вечера после войны. (Тронутый до слез, трясет руку Войты и, когда двери камеры снова открываются, выходит первый, строевым шагом.) Хайтлер! Вперед, на Москву!
VIII
Спустя несколько недель. В глубине зимних русских степей марширует бравый солдат Гитлера - Швейк. Он ищет свою часть, находящуюся в районе
Сталинграда. Швейк закутан во множество одежек, ему холодно.
Швейк (поет).
Как вошли мы в Яромыр,
Были мы простужены.
Тем не менее как раз
Мы поспели к ужину.
Немецкий патруль задерживает его.
Первый солдат. Стой! Пароль!
Швейк. Окончательная победа. Не можете ли вы мне сказать, как дойти до Сталинграда? Я по несчастной случайности отбился от своей маршевой роты и шагаю уже целый день.
Первый солдат проверяет его документы.
Второй солдат (протягивая ему фляжку). Ты откуда родом?
Швейк. Из Будейовиц.
Солдат. Так, значит, ты чех?
Швейк (кивая). Там, на передке, слыхал я, дела идут неважно.
Солдаты переглядываются и зло посмеиваются.
Первый солдат. Что же ты там потерял, ежели ты чех?
Швейк. Черта лысого я там потерял, я пришел на подмогу и защищаю цивилизацию от большевизма так же, как и вы, иначе получишь пулю в грудь, не правда ли?
Первый солдат. А может, ты дезертир?
Швейк. Нет, никоим образом, а то бы вы меня тут же пустили в расход за то, что я нарушил присягу и не помер за фюрера. Хайль Гитлер!
Второй солдат. Так, значит, ты из убежденных? (Отбирает у него фляжку.)
Швейк. Я такой же убежденный, как Тонда Новотный из Высочан, который пришел наниматься в причетники. Он только не знал - протестантская это церковь или католическая. Но так как он увидел господина священника в подтяжках с некоей особой женского пола, то решил, что церковь протестантская, и ошибся.
Первый солдат. А зачем тебе обязательно нужен Сталинград, ты, союзничек?
Швейк. Потому что там расположилась моя ротная канцелярия, браточки, там мне должны поставить штамп, что я явился, а иначе мои документы дерьмо, и я с ними не смогу больше показаться в Праге. Хайль Гитлер!
Первый солдат. Ну а если мы тебе скажем, что плевать мы хотели на Гитлера и что мы собираемся перебежать к русским и захватить тебя с собой, потому что ты знаешь русский язык, ведь чешский похож на русский?
Швейк. Чешский чрезвычайно похож, но я бы, пожалуй, вам не советовал, я еще здесь не осмотрелся, господа. Я хотел бы лучше выяснить, как дойти до Сталинграда.
Второй солдат. Это потому, что ты нам не доверяешь? Поэтому?
Швейк (дружелюбно). Мне хотелось бы считать вас бравыми солдатами. Потому что, если бы вы были дезертирами, вам следовало бы обязательно захватить что-нибудь для русских - пулемет или, может быть, хорошую стереотрубу - что-нибудь, что может им пригодиться. А как пойдете поднимите эту штуку повыше, чтобы они сразу не начали стрелять. Вот как это делается, так я слыхал.
Первый солдат (смеется). Ты считаешь, что они поймут, если это даже не по-русски? Все ясно, ты из осторожных. И потому уверяешь нас, что тебя интересует лишь, где будет твоя могила в Сталинграде; так иди вот по этому направлению. (Показывает.)
Второй солдат. А если тебя кто-нибудь спросит, мы - военный патруль и проверяли всю твою подноготную, заруби себе это на носу.
Первый солдат (уходя). Ты, братец, дал нам хороший совет.
Швейк (машет им вслед). Да будет так, и до свиданья!
Солдаты быстро удаляются, и Швейк идет дальше в указанном ему направлении. Но становится видно, что он отклонился от него, сумрак скрывает Швейка. Потом он снова появляется уже на другой стороне сцены. Здесь он ненадолго задерживается около дорожного указателя с надписью: "До Сталинграда 50 км". Швейк качает головой и идет дальше. По небу проносятся облака, окрашенные
заревом далекого пожара. На ходу Швейк смотрит на них с интересом.
(Поет.)
Думал я уйти отсюда
При ногах и голове,
Думал, что служить я буду
Так недельку или две!
Пока он шагает, покуривая трубочку, облака бледнеют, исчезают, и в розоватом свете появляется столик Швейка в трактире "У чаши". Друг Швейка Балоун стоит на коленях перед Копецкой. Копецка стоя вышивает. За столиком с кружкой пива
сидит Анна.
Балоун (словно читая молитву). Итак, я клянусь без всяких задних мыслей и на пустой желудок, так как все попытки дагбыть жаркое провалились, клянусь, - так и не получив приличного обеда, клянусь девой Марией и всеми угодниками, что я никогда добровольно не вступлю в нацистскую армию, и да поможет мне в этом всемогущий бог. Я делаю это в память о моем друге пане Швейке, который теперь шагает по ледяным степям России, верный своему долгу, потому что ничего тут не попишешь. Он был хороший человек.
Копецка. Так, теперь вы можете встать.
Анна (делает глоток, встает и обнимает его). И свадьба может состояться, как только придут бумаги из Противина. (Поцеловав его, обращается к Копецкой.) Жаль, что у вас так плохо вышло.
Молодой Прохазка стоит в дверях со свертком под мышкой.
Копецка. Пан Прохазка, я же запретила вам переступать порог моего дома, между нами все кончено. Вашей великой любви не хватает даже на два фунта вырезки.
Молодой Прохазка. Ну а если я принес их? (Показывает.) Два фунта вырезки.
Копецка. Как, вы все-таки принесли? Несмотря на все кары, которые грозят вам?
Анна. И все это уже ни к чему, ведь правда? Пан Балоун и без того поклялся нам.
Копецка. Но зато это доказательство искренней любви со стороны пана Прохазки. Рудольф! (Пылко обнимает его.)
Анна. Пан Швейк очень обрадовался бы, если бы узнал об этом, он был такой добрый человек! (Бросает нежный взгляд на котелок Швейка, висящий над его постоянным столиком.) Получше храните его шляпу, пани Копецка, я уверена, что лан Швейк после войны снова придет за ней.
Балоун (принюхиваясь к свертку). К такому мясу очень пойдут бобы.
Трактир исчезает. Из глубины сцены ковыляет пьяный субъект в двух толстых
овчинных тулупах и стальном шлеме. Швейк натыкается на него.
Пьяный. Стой! Ты кто? Я вижу, ты один из наших, а не горилла, хвала всевышнему! Я - фельдкурат Игнаций Буллингер из Меца. Нет ли у вас случайно при себе вишневки?
Швейк. Осмелюсь доложить, чего нет - того нет.
Фельдкурат. Это меня поражает. Она нужна мне не для того, чтобы напиться вдрызг, как ты, вероятно, подумал про себя, ты, рвань, я знаю, вот как ты думаешь о своем отце духовном, нет - вишневка нужна мне для моей автомашины. Там, понимаешь, машина с полевым алтарем застряла, бензин весь вышел, они там в Ростове скупердяйничают, норовят урвать лишнюю каплю бензина у господа бога, но это им дорого обойдется, когда господь призовет их к своему престолу и спросит их громовым голосом: "Вы моторизовали мой престол, но куда же все-таки девался бензин?"
Швейк. Не могу знать, господин хороший! Не знаете ли вы,, как пройти в Сталинград?
Фельдкурат. Одному богу известно. Знаешь, как один епископ в шторм спросил у капитана: "Ну как, спасемся?" - а капитан ответил ему: "Все в руце божией, ваше святейшество!" - и епископ пробормотал только: "Неужели дела обстоят настолько скверно?" - и зарыдал. (Сел в снег.)
Швейк. Господин шарфюрер Буллингер не братом ли вам приходится?
Фельдкурат. Точно, как бог свят. Так ты его, выходит, знаешь? Нет у тебя вишневки или водки?
Швейк. Никак нет, и вы простудитесь, если будете сидеть в сугробе.
Фельдкурат. Так мне и надо. Они там, сволочи, бензин экономят, но еще посмотрим, как они обойдутся без господа бога и без слова божьего, смогут ли они выбраться из этой битвы. На суше, на море, в воздухе и так далее. Я только ценой тяжелого конфликта со своей совестью вступил в их нацистский союз германских христиан. Я вынужден проповедовать, что Христос не был евреем, что он христианин, так я говорил в проповеди, да, он был христианин и притом голубоглазый, и мне еще пришлось приплести сюда же Вотана и уверять, что весь мир должен быть немецким, если даже это и б