народ? Это все равно как если бы вы подали на ужин Балоуну с его аппетитом одну-единственную охотничью сосиску! Нет, не хотел бы я слышать, как великие люди в своем кругу клянут нас на все корки.
Бретшнейдер. Вы что же, может быть, считаете, что немецкий народ ворчит, а не стоит как один человек за фюрера?
Копецка. Я прошу вас, господа, перемените тему. Полно вам, и так ведь живем в такое серьезное время.
Швейк (прихлебывая пиво). Немецкий народ стоит за фюрера, господин Бретшнейдер, отрицать не приходится. Как воскликнул рейхсмаршал Геринг: "Фюрера не сразу поймешь, он слишком велик!" А уж кому это знать, как не Герингу. (Доверительно.) Но все же поразительно, каких только палок они не вставляли в колеса Гитлеру, когда его озаряла одна из его великих идей. Я слыхал, что прошлой осенью он задумал построить здание протяжением от Лейпцига до Дрездена, храм в память о Германии, когда она погибнет в соответствии с другим великим планом, который он тоже уже разработал во всех деталях. А господа в министерствах начали качать головами и говорить, что это "слишком грандиозно", потому что у них нет ни на грош вкуса к непостижимому, которое только гений способен придумать, когда ему делать нечего. В мировую войну он завлек их только тем, что всегда говорил: ему нужен лишь город Данциг, а больше ни шиша, это его последняя мечта. А им-то уж, казалось бы, больно плевать - начальству да образованным генералам и директорам концернов: им, что ли, платить? А простой человек еще хуже. Когда ему сказано, что он должен умереть за что-нибудь великое, то ему это, изволите ли видеть, не подходит, он начинает привередничать, тычет ложкой в требуху и морщится. Это, конечно, возмущает фюрера, который прямо из кожи вон лезет, чтобы придумать для них что-нибудь небывалое и из ряда вон выходящее или хотя бы покорение мира. Хоть тресни, а больше, чем весь мир, покорить нельзя. Даже здесь есть свои пределы, как и во всем.
Бретшнейдер. Так вы, значит, утверждаете, что фюрер хочет покорить мир? А не то, что он защищает Германию от иудейских козней и плутократов?
Швейк. Напрасно вы так понимаете. У него ведь ничего плохого и в мыслях нет. Покорять мир - это для него столь же естественное дело, как для вас пить пиво. Раз это доставляет ему удовольствие, почему бы не попробовать. В общем - горе коварным британцам, больше мне нечего сказать.
Бретшнейдер (встает). И не требуется. Следуйте за мной в гестапо, там мы вам кое-что разъясним.
Копецка. Помилуйте, господин Бретшнейдер, господин Швейк говорил ведь совершенно невинные вещи, не ввергайте вы его в несчастье.
Швейк. Извините, я тут ни при чем, что меня арестовывают. С меня причитается за пару пива и стопку сливовицы. (Расплачивается и любезно обращается к Бретшнейдеру.) Прошу прощения, я прохожу в дверь впереди вас, чтобы вам удобней было меня охранять.
Швейк и Бретшнейдер уходят.
Балоун. Они его могут расстрелять.
Копецка. Выпейте рюмку сливовицы, пан Прохазка, а то вы трясетесь как осиновый лист.
Молодой Прохазка. Уж больно скоры они на расправу.
II
В главном управлении гестапо на Петчине. Швейк и Бретшнейдер перед шарфюрером
Людвигом Буллингером.
На заднем плане - эсэсовец.
Буллингер. Этот самый трактир "У чаши", видимо, теплое гнездышко подрывных элементов, не так ли?
Бретшнейдер (торопливо). Никак нет, господин шарфюрер. Хозяйка заведения Копецка на редкость порядочная женщина, политикой она не занимается; Швейк среди завсегдатаев - опасное исключение. Я уже с некоторых пор взял его на заметку.
На столе Буллингера звонит телефон. Буллингер снимает трубку, голос из
нее слышен через усилитель.
Голос. Опергруппа. Банкир Крушка говорит, что никак не высказывался о покушении, так как не мог прочесть о нем в газетах, поскольку его взяли еще накануне.
Буллингер. Это директор коммерческого банка? Тогда - десять ударов по заднице. (Швейку.) Вот, значит, ты каков! Сперва я задам тебе один вопросец. Если ты, свинья, не ответишь, то Мюллер-второй (показывает на эсэсовца) отведет тебя в подвал на предмет перевоспитания, ясно? Вопрос такой: склонен ты к запору или к поносу?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер, я готов испражняться согласно вашему указанию.
Буллингер. Ответ правильный. Но ты сделал заявления, угрожающие безопасности Германской империи, ты назвал оборонительную войну, которую ведет фюрер, завоевательной, ты критиковал систему распределения продуктов питания и т. д. и т. п. Что ты скажешь в свое оправдание?
Швейк. Всего этого слишком много. Чрезмерность вредна для здоровья.
Буллингер (с иронией). Хорошо, что ты это понимаешь.
Швейк. Я все понимаю: строгость нужна, без строгости ничего не добьешься. Как говаривал наш фельдфебель в девяносто первом полку: "Ежели вас не пропесочить, вы сбросите штаны и станете лазать по деревьям!" - вот это самое я и сказал себе давеча, когда со мной стали скверно обращаться.
Буллингер. Ах, с тобой скверно обращались, подумать только!
Швейк. В камере. Господин эсэсовец вошел и стеганул меня разок кожаным ремнем по голове, а когда я застонал, он посветил мне в лицо и сказал: "Вышла ошибка, это не тот". И он пришел в такое бешенство из-за этой пустячной ошибки, что еще разок стеганул меня по спине. Это заложено в природе человека - человеку свойственно ошибаться до самой смерти.
Буллингер. Так-так. И ты подтверждаешь все, что здесь написано о твоих высказываниях? (Указывает на рапорт Бретшнейдера.)
Швейк. Если вы, ваше высокоблагородие, хотите, чтобы я подтвердил, я подтвержу, мне это не повредит. Но если вы мне скажете: "Швейк, ничего не подтверждайте", я буду изворачиваться, пока меня не разрежут на куски!
Буллингер (ревет). Заткни глотку! Увести!
Бретшнейдер ведет Швейка к дверям.
Швейк (вытягивая правую руку, громко). Да здравствует наш фюрер Адольф Гитлер. Мы выиграем войну!
Буллингер (в замешательстве). Ты спятил?
Швейк. Осмелюсь доложить, господин шарфюрер, так точно. Я ничем не могу себе помочь, меня, еще когда я в армии служил, освободили ввиду ненормальности. Военно-врачебная комиссия официально признала меня идиотом.
Буллингер. Бретшнейдер! Вы не замечали, что этот субъект не в себе?
Бретшнейдер (обиженным голосом). Господин шарфюрер, высказывания Швейка в трактире не были похожи на высказывания кретина! Знаете, ведь эти субъекты преподносят всяческие подлости в такой форме, что им ничего нельзя вменить в вину!
Буллингер. И вы думаете - все, что он здесь сейчас наговорил, высказано человеком в здравом уме и твердой памяти?
Бретшнейдер. Господин Буллингер, я и теперь придерживаюсь такого же мнения. Но если вы по каким-либо соображениям не хотите взять его, то я готов забрать его обратно. Только ведь и у нас, у агентов, время не краденое!
Буллингер. Бретшнейдер, мне кажется, вы вонючка!
Бретшнейдер. Господин шарфюрер, я не желаю слышать ничего подобного по своему адресу!
Буллингер. А я хотел бы, чтобы вы сами в этом признались, и вам станет легче. Согласитесь, что вы вонючка!
Бретшнейдер. Не знаю, почему у вас сложился такой взгляд на мою персону, господин Буллингер, - я честный служака, я исполняю свой долг скрупулезнейшим образом. Я...
Голос. Опергруппа! Банкир Крушка согласен взять вашего брата компаньоном в коммерческий банк, однако продолжает утверждать, что ни о чем не высказывался.
Буллингер. Еще десять ударов по заднице - мне нужны высказывания. (Бретшнейдеру, почти просительным тоном.) Много ли я прошу? Если вы это подтвердите, ваша честь никакого урона не понесет, это наше с вами частное дело. Вы мараете кальсоны, почему бы и не признаться, если я вас так об этом прошу? (Швейку.) Хоть ты внуши ему это!
Швейк. Осмелюсь доложить, я не хотел бы вмешиваться в беседу обоих господ, хотя я вас очень хорошо понимаю, господин шарфюрер. Но господин Бретшнейдер очень болезненно воспринимает ваши замечания, ведь он такая отличная ищейка и, можно сказать, не заслужил такого обращения.
Буллингер (грустно). И ты, свинья, меня тоже предаешь. "И петух прокричал в третий раз" - как сказано в иудейской Библии. Бретшнейдер, я вас еще заставлю согласиться с моими словами, но сейчас у меня нет времени для личных дел, у меня еще девяносто семь случаев. Гоните в шею идиота и доставьте мне в следующий раз что-нибудь получше.
Швейк (выступает вперед и целует ему руку). Да благословит вас бог тысячу раз. Если вам когда-нибудь захочется иметь песика, обратитесь, пожалуйста, ко мне. У меня небольшая торговля собаками.
Буллингер. Концлагерь.
Бретшнейдер хочет увести Швейка.
Стой! Оставьте меня с ним наедине.
Бретшнейдер, злой, уходит. Эсэсовец тоже.
Голос. Опергруппа. Банкир Крушка подтвердил свои высказывания - он говорил, что равнодушно относится к покушению, но не заявлял, что покушение его радует, не говорил, что фюрер шут гороховый, а только что и фюрер тоже всего лишь человек.
Буллингер. Всыпать еще пяток, пока оно не начнет его радовать и пока он не скажет, что фюрер - кровавый шут! (Швейку, который мило улыбается ему.) Ты знаешь, что мы тебя в концлагере раскромсаем по суставчикам, если ты вздумаешь с нами шутки шутить, ты, рвань?
Швейк. Ну, это-то я знаю. Возьмут да и расстреляют, и до четырех сосчитать не успеешь.
Буллингер. Значит, ты собачник. Я видел на прогулке чистокровного шпица, он мне понравился. У него черненькое пятнышко на ухе.
Швейк (прерывает его). Осмелюсь доложить, я эту тварь знаю по долгу службы. Многие уже хотели получить этого шпица. У него черненькое пятнышко на левом ушке, не правда ли? Он принадлежит министерскому советнику Войте. Советник бережет его как зеницу ока, песик жрет, только когда его на "оленях об этом попросят, и только телятину. Из этого видно, что он чистой расы. Нечистокровные умнее, но чистокровные - тонко воспитаны, и их охотней крадут. В большинстве случаев они так глупы, что нужно содержать двух-трех горничных, которые бы им объясняли, что пора облегчить