– «Десантура против зомби». Это о чем?
– Жесть! – заверяет его сын. – Про роту попаданцев. Наши из будущего мочат чуркобесов из прошлого.
– В принципе правильная литература, – кивает головой Хлестаков. – По крайней мере патриотической направленности. Вот только в школьную программу такие книжки не входят, сынок.
Сынок в курсе, но пытается воззвать к здравому смыслу.
– Пап, в школе заставляют читать всякую муру типа один чувак пришил двух телок и рассусоливает на пятьсот страниц.
Отец сочувствует сыну, но с высоты своего жизненного опыта объясняет ему, что человеку порой приходится подчиняться не зависящим от него обстоятельствам.
– Ты про Достоевского? Скучная была книга, помнится я больше двух глав не осилил. Много букв. Но не твое дело критиковать школьную программу. Мне вот тоже не все нравится на работе, но я же не рассуждаю, а исполняю, что сверху спускают. Что вы сейчас проходите?
– Комедию Гоголя «Ревизорро», – докладывает сын.
– Да, знакомо… Годи…, – спохватывается Хлестаков. – «Ревизорро» – это вроде программа по телику, где тараканов по гостиницам ловят. «Ревизор» – вот как комедия Гоголя Николая Васильевича называется. Ну и лопух!
Сын недоверчиво смотрит на отца.
– А ты откуда знаешь? Нам Мадина Худайбердыевна так сказала.
– Сынок, мы с твоей мамой в педе учились, – с оттенком превосходства поясняет отец. – Не сказать, что были отличниками, но кое-что знаем и помним. Да и вообще, наша фамилия как у героя этого произведения. Пора бы знать, оболтус! Что у тебя случилось? Говори скорее, а то я на ходу засыпаю.
– Мадина задала сочинение, – обреченно объясняет сын. – Весь класс скачал из Интернета… только так получилось, что из одной коллекции рефератов. Первый сдал сочинение – получил отлично, второй пошел – Мадина ему говорит, что-то очень похожее, больше четверки не заслужил, а я после них. Она говорит: слово в слово, иди, ишак, переписывай, а то два получишь. Трояк-то могла по справедливости поставить, я же третьим сдал.
Подросток обиженно шмыгает носом. Он возмущен нелогичностью действий учительницы, однако не находит сочувствия у отца, который раздраженно бросает:
– А ты не щелкай клювом! Сдал бы сочинение первым – не пришлось бы напрягать отца после тяжелого дня. Показывай свой опус.
Сын со вздохом сожаление переключает ноутбук с подбитого «Тигра» на многострадальное сочинение. Отец читает и вполголоса комментирует прочитанное:
– Так…«Образы чиновников в комедии Гоголя «Ревизор»… Нормально… «В своей знаменитой пьесе, впервые поставленной на сцене в апреле 1836 года, Гоголь показал с юмористической точки зрения всех чиновников города во главе с городничим»… Ишь ты, с юмористической!.. «С первых страниц произведения отчетливо видно, как в захолустье вовсю царит беспредел. Показана ветвь коррумпированной власти во главе с городничим Сквозник-Дмухановским»… О как!.. «Через взяточничество чиновников особенно четко представлена картина всеобщего жульничества. Все чиновники – порождение бюрократизма. Каждый из них делает все ради своей выгоды»… Русофоб писал, не иначе! Я бы тебе кол поставил за такое сочинение!
В пылу гнева Хлестаков дает сыну легкий подзатыльник. Сын делает плаксивое лицо.
– За что?.. я это не писал… скачал только.
– Скачал! – негодует отец. – Думать надо, что скачиваешь и закачиваешь.
Он добавляет вполголоса или «в сторону», как обычно помечают в пьесах:
– И в самом деле пора этот Интернет закрывать к чертовой матери, как Антон Антонович говорит.
Хлестаков сгоняет сына с крутящегося кресла, садится сам и ворчит:
– Дай-ка я подправлю, а то тебя за такое художество на второй год оставят… Что тут добавить … Надо поискать… в «Яндексе», не в «Гугле» же пиндосском искать… Вводим: взятка в царской России … э-э-э сколько вывалило… Блин… стишки.
Он с выражение читает стихи, возникшие на дисплее.
Скажи мне, ветхая бумажка,
Где ты была, где ты жила?
В каком чиновничьем кармане
Ты темный век свой провела?
Стихи ему не нравятся, он плюется.
– Блин!.. Чо за мура? Кто сочинил?..Курочкин какой-то… Не надо нам стишков… просто правим сочинение… беспредел – долой, коррупция нам не к чему, всеобщее жульничество – это не у нас, точно… Все убираем… Что остается… Гм!.. Почти ничего… Зато идеологически выдержано… Учись, оболтус, пока я жив, – говорит он терпеливо ожидающему конца правки сыну и удовлетворенно смотрит на куцый текст.
Инт: Особняк Хлестакова. Первый этаж.
Хлестаков спускается на первый этаж. Жены нет, она ушла смывать питательную маску. За барной стойкой на высоком стуле сидит дочь и допивает фруктовый мусс. Дочь показывает на блюдо с успевшей остыть пиццей.
– Мама велела разогреть.
Хлестаков машет рукой, берет со стойки оставленное им пиво, пьет, закусывая резиновой пиццей. Дочь, допившая мусс, обращается к нему с просьбой:
– Пап, дай немного денег. Завтра хочу прошвырнуться по бутикам на Покровской.
Хлестаков покорно лезет в карман, вынимает бумажник и по-стариковски ворчит:
– Надо же… бутики… Раньше на Дзержинского стояли одни ларьки.
Он отворачивается, аккуратно отчитывает купюры, но подкравшаяся сзади девушка выхватывает из бумажника почти всю пачку и со смехом убегает по лестнице. Хлестаков смотрит на единственную смятую купюру, оставшуюся в бумажнике, и декламирует:
– «Скажи мне, ветхая бумажка, где ты была, где ты жила?» Чёрт! Привяжутся же стишки. Отправить бы этого Курочкина на зону, чтобы его там опетушили… Вообще, странно, как такие стишки и пьесы типа «Ревизора» разрешали при царизме… Либеральные были времена, распустился народишко… Сейчас вроде бы понадежнее, а тоже свои проблемы… Голову сломаешь, как подумаешь, в чем деньги хранить… Доллару, ясное дело, кирдык, все в один голос твердят… Стоит только на американский госдолг поглядеть… Странно, однако. Госдолг у них, а рубль падает у нас… Дед всегда говорил, что американский империализм ждет скорый крах, до смерти так и говорил… Отец тоже говорит, что доллар – это ничем не обеспеченная бумажка… Однако растет бакс и все тут… загадка какая-то… биткоины тоже растут… я в доллары и в криптовалюту вложился… Я патриот, конечно, но не идиот, чтобы в рублях хранить… Однако курс просто грабительский… Обман трудящихся получается.
Спрятав отощавший бумажник, он достает из холодильника вторую бутылку пива, идет к большому кожаному дивану, садится перед огромным японским телевизором и щелкает пультом дистанционного управления. На вогнутом экране появляются кадры комедии «Иван Васильевич меняет профессию». Хлестаков радуется как ребенок.
– О! «Иван Васильевич»! Сто раз смотрел и не надоест. Все же, как ни крути, старые фильмы смотрибельнее нынешних. Как раз то, что надо после тяжелого дня. Весь день крутишься… а после работы ругаешься с женой и правишь оболтусу сочинение…
Его глаза смыкаются, он протирает их, делает глоток из бутылки и напоминает себе:
– Завтра Фосген занесет бабла… мало я с него слупил, с чуркобеса…
На экране мелькают знакомые кадры, изобретатель Шурик пытается включить машину времени, происходит замыкание, летят искры, Шурик теряет сознание. Хлестаков откидывается на спинку дивана и погружается в сон.
Кабинет Хлестакова невелик, обстановка обычная, казенная. Хозяин кабинета сидит за столом, подписывает бумаги. Он свеж, гладко выбрит, энергичен, сон после двух бутылок пива пошел ему на пользу. Раздается стук, дверь приоткрывается, в щели появляется большой нос, а затем и весь подрядчик Вазген Гайкович.
– Доброго утречка, Иван Александрович!
Хлестаков, не отрываясь от бумаг, небрежно приветствует гостя.
– И тебе не кашлять, Фосген Бордюрович! Чем обрадуешь?
– Занес! – подрядчик хлопает себя по внутреннему карману пиджака.
Хлестаков пружинисто встает из-за стола, крадучись подходит к двери, тихо запирает ее на ключ и шепотом спрашивает:
– Все?
– Как просили, – пожимает толстыми плечами подрядчик.
Хлестаков строго смотрит на гостя и внушительно говорит ему, стараясь, впрочем, чтобы его не было слышно в приемной.
– Ты это брось! Ничего я не просил… Учти, это твое добровольное пожертвование в благотворительный фонд Василия Египтянина.
– «АраратОткат» жертвует, – понимающе кивает подрядчик.
– Давай! – командует чиновник.
Подрядчик передает ему толстый конверт и задает праздный вопрос:
– Пересчитать будете?
– А то поверю тебе на слово! – саркастически откликается чиновник, как будто напоминая о некоем сомнительном эпизоде в истории их отношений.
Он открывает конверт и считает купюры, шевеля губами. Подрядчик откашливается и громко произносит, косясь в сторону двери:
– Я занес!
– Тихо ты! – шикает на него чиновник.
Не обращая внимания на предупреждение, подрядчик говорит еще громче, почти кричит в сторону двери:
– Откат взят!
Хлестаков испуганно дергается всем телом и шипит на громогласного гостя.
– Спятил?
Не успевает он произнести эти слова, как хлипкая дверь слетает с петель от мощного удара и в кабинет врываются несколько рослых силовиков в пятнистой форме. Их лица закрыты глухими черными масками с прорезями для глаз и рта. В руках укороченные автоматы, их стволы направлены на Хлестакова. За ними быстрым шагом входит поджарый человек в штатском. В дверном проеме толпятся люди с камерами на плечах, они снимают все происходящее. Из толпы высовывается телескопическая штанга, на которой закреплен мохнатый микрофон с логотипом «Первый канал». Человек в штатском на ходу показывает красное удостоверение и скороговоркой представляется:
– Старший следователь ФСБ майор Дурасов. Вы гражданин Хлестаков Иван Александрович?
– В чем дело? – спрашивает Хлестаков, хотя в общем-то понятно, в чем дело.