Христиан Иоганнович все же исхитряется поднять скальпель с замызганного пола. Вооружившись, он подходит к пациенту, который лежит на столе. Он решительно откидывает покрывало. Под покрывалом храпит пропитой молодец в полицейском мундире. Он открывает глаза, смутно узнает начальство, отдает честь и погружается в богатырский сон. От храпа его пышные усы подрагивают. Городничий гневно шепчет квартальному.
– Это же будочник Прохоров!
– Так точно! – шепчет в ответ квартальный. – Привезли поутру мертвецки пьяным… Он того… не может быть употреблен.
Опасаясь потерять будочника, городничий просит лекаря:
– Отставить резать. Вылить на него два ушата холодной воды, сразу прочухается.
Лекарь издает прежний звук, отчасти похожий на букву «и» несколько на «е». Так и непонятно, понял он, что резать без надобности, или хочет сказать, что поздно, так как из рук рук врачей здоровым уйти невозможно.
После осмотра операционной чиновники выходят из палаты, осторожно идут по сгнившему полу в конец коридора. Там дверь, которая гостеприимно распахивается перед ними. Земляника со сладкой улыбочкой приглашает гостей:
– Прошу закусить чем Бог послал.
Хлестаков видит стол, который ломится от яств. Два лакея, сгибаясь от тяжести блюда, вносят огромную рыбу. Пораженного таким изобилием Хлестакова, усаживают на почетное место, хлопает пробка «Вдовы Клико», шампанское разливают в бокалы. Начинается пиршество. Больные в грязных халатах и колпаках тихонько как серые мыши шмыгают мимо запертой двери, прислушиваясь к звону бокалов и жадно вдыхая ноздрями запахи кушаний.
Хлестаков выходит из лечебницы навеселе. Он сыт и довольным голосом благодарит хозяина:
– Завтрак был клёвый; я совсем объелся. Что, у вас каждый день такая поляна?
– Нарочно для такого приятного гостя, – заверяет городничий.
– Натурпродукт, сразу чувствуется. Ни химии, ни нитратов! Рыба тоже натуральная, не генномодифицированная. Как она называлась? – спрашивает он.
– Лабардан-с, – отвечает Земляника.
– Вкусно, и шампусек забористый. Французское производство? Какого года?
– Тридцать пятого-с.
– Коллекционное!
Подъезжают дрожки, городничий услужливо подсаживает гостя. Хлестаков предупреждает.
– Только не гони, шеф. У меня после такого хавчика кишки спутаются.
– Я велю пустить лошадей самым тихим аллюром, – заверяет его городничий.
Дрожки отъезжают от лечебницы. Как и обещал городничий, они едут спокойно, и от этого, а также от игристого шампанского на лице Хлестакова появляется веселая улыбка. На некоторое время он забывает о том, что попал в другую эпоху и благосклонно взирает на то, как полицейские чины выбегают из полосатых будок и салютуют ему. Дрожки въезжают на Соборную площадь. Хлестаков видит собор великомученика Василия Египтянина, однако не узнает храм, так как он построен не в тяжеловесном псевдовизантийском стиле, а в обычном для 19 века стиле казенного ампира. Зеленый купол, колокольня со шпилем. После революции собор закрыли, в тридцатые годы – взорвали, в девяностые – восстановили. Памятника Ленину в центре площади тоже нет, на его месте стоит полосатая будка, она пуста, потому что будочника Прохорова, кажется, все-таки вскрыли ради пользы науки. Зато узнаваемы очертания городской администрации. Старое здание присутственных мест одноэтажное и не имеет двух пристроек, появившихся позже. Из этого нетрудно заключить, что с течением времени чиновников стало гораздо больше, чем при царизме.
– Ваше превосходительство, окажите честь моему скромному крову, – городничий указывая на большой дом на площади.
Приглядевшись внимательнее, Хлестаков понимает, что это не палаццо главы глуповской администрации, как ему показалось сначала. Здания легко было спутать, поскольку они занимали одно и то же место. Дом городничего поменьше, вместо шести колонн, фасад украшают четыре колонны, в окнах нет стеклопакетов. Сказочного замка, выстроенного гениальным предпринимателем, по случайности оказавшимся сыном главы администрации, вообще не видно.
– Где же дом вашего сына? – интересуется Хлестаков.
– Ваше превосходительство, у меня нет наследника мужского пола, – грустнеет городничий. – Бог послал мне только дочь Марию, девицу на выданье. Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!
Как и предрекал Пушкин, комедия Грибоедова разошлась на поговорки. И не только разошлась, но даже до уездного Глупова докатилась. Теперь Хлестаков углядел, что вместо готического замка на другом краю площади торчит кирпичная каланча. На верхней площадке каланчи расхаживает пожарный в каске. Но больше всего Хлестакова поражает картина заброшенного стройки, поросшей травой, которую щиплют козы.
– Торгово-развлекательный комплекс «Фаланстер»? Неужели он строится с ваших времен? – изумленно вопрошает он.
– Не могу знать, ваше превосходительство! – разводит руками городничий. – Строится казенное здание. Давно строится и никто из здешних чиновников даже не упомнит, для какой оно нужды. Ассигнования из казны поступают скудно. Хватает только на укрепление почвы.
– На Соборной почва действительно слабая, – соглашается Хлестаков. – Но вот что любопытно, казенное здание не идет выше фундамента, тогда как та же самая почва легко выдерживает ваш дом.
– Ваше превосходительство, дом принадлежит моей супруге Анне Андреевне. Разумеется, начальство знает, что она из небогатой дворянской семьи, за ней не дали большого приданного. «Откуда деньги?» – иной раз вопрошают начальственные лица, приезжающие с ревизией. Я им отвечаю, что и сам в недоумении, хотя много раз приступал к супруге с расспросами. Спрашиваю её: «Откуда ты, душенька, достаешь деньги?» А она только покраснеет, глазки в пол опустит и молчит.
– Однако, вы искусный ответчик! – признает Хлестаков, с уважением глядя на старика, простодушно хлопающего белесыми ресницами. – Честно скажу, мои хоромы тоже записаны на жену. Она бизнес-леди.
– Так и моя Анна Андреевна тоже из этих самых, простите на дурном слове, ледей, – откровенничает в ответ городничий.
– Надо прикрыть долгострой, чтобы он не бросался в глаза ревизорам.
– Никак невозможно-с. Скверный народец! Только где-нибудь поставь какой-нибудь забор – черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!
– Почему непременно забор? Мы, например, натянули крупногабаритную декорацию из новейшего полимерного материала. Специально заказывали в Москве. На декорации изображен макет здания, которое должно быть построено. Даже лучше настоящего и ремонта не требует.
– Светлейший князь Потемкин-Таврический такие использовал, – кивает городничий.
– Ну да, – припоминает Хлестаков лекции в педе. – Потемкинские деревни! Все новое – это хорошо забытое старое.
Камера показывает анфиладу комнат в доме городничего. Стены обиты тканью, все заставлено мебелью красного дерева, инкрустированного перламутром. Квартальные отворяют обе половинки высоких дверей. Входит веселый Хлестаков; за ним следует городничий, далее попечитель богоугодных заведений, смотритель училищ, Добчинский и Бобчинский. Гостей встречают жена городничего Анна Андреевна и его дочь Марья Антоновна. Городничий подводит их к гостю.
– Осмелюсь представить семейство мое: жена и дочь,
Обе дамы делают что-то вроде книксена. Хлестаков неловко раскланивается. Властная Анна Андреевна сразу берет беседу в свои руки.
– Нам приятно видеть такую особу. Прошу покорно садиться.
Хлестаков осторожно присаживается на стул, опасаясь за тесные панталоны. Анна Андреевна спешит удовлетворить свое любопытство и терзает его вопросами.
– Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
– А то! – вздыхает Хлестаков. – Я привык к комфорту и вдруг попал в другой век.
– Разумеется, Петербург намного опередил нас. Мы в провинции прозябаем по старинке. Моя мечта – навсегда уехать из Глупова и блистать на балах в Петербурге.
– Ах Петербург! Ах балы! – вторит Анне Андреевне ее дочь Марья Антоновна.
– Вот и моя жена сбрендила насчет столицы, – вырывается у Хлестакова.
– Так вы женаты? – разочаровано переспрашивает Анна Андреевна, поглядывая на дочь на выданье.
Хлестаков задумывается. Он не знает, как ответить на этот заковыристый вопрос. Если он действительно попал в 19 век, то выходит, что сейчас он вроде бы холост, так как женился в самом начале 21 века. На всякий случай он поправляется:
– Нет, что вы! Я говорю, если бы я был женат и имел дочь, они бы точно мечтали жить в Москве.
– Так вы из Москвы? Я думала, вы столичный житель, – подает голос невеста на выданье.
Чтобы поправить глупенькую дочь, городничий наставительно замечает:
– Машенька, Москва – древняя столица!
– Нет, я из Петербурга, конечно, – спохватывается Хлестаков. – Жена… если бы она у меня была… рвалась бы в древнюю столицу… а так, конечно, Петербург, какое сравнение…
Чувствуя, что совсем зарапортовался, он спешит сменить тему и обращается к городничему.
– Что же вы стоите, Антон Антонович? Присаживайтесь все.
– Чин такой, что еще можно постоять, – отнекивается городничий.
– Мы постоим… Не извольте беспокоиться!.. – откликаются чиновники.
Хлестаков настаивает, и в конце концов все чиновники рассаживаются на стульях.
– У нас без церемоний. Демократия. Конечно, без уважение к авторитету начальства никуда. Это наша, так сказать, главная скрепа.
– Так точно, ваше превосходительство! Как вы справедливо изволили заметить – воистину скрепа-с! – подтверждает городничий.
Городничий делает знак квартальному, тот принимает от слуги за дверью поднос с бокалами и обносит всех находящихся в комнате, начиная с Хлестакова. Он поднимает бокал и произносит импровизированный тост.
– Друзья! Господа! Предлагаю выпить за приятное знакомство!