Даже не попрощалась в конце сообщения…
Он останавливается и перечитывает послание.
— Ты хоть дождалась, пока следующую станцию объявят? — громко спрашивает Фред и засовывает телефон поглубже в карман пальто.
Теперь нужно чем-то заполнить длинный-длинный день. В холодильнике еда на двоих, шоколадный десерт, двойные сливки, а в чулане за большой коробкой хлопьев тщательно запрятана бутылка шампанского. Что ж, сегодня она ему не понадобится.
Через пять минут телефон опять вибрирует, он тянется за ним в надежде, что она передумала, но на экран выводится то же самое сообщение. Техника снова против него.
Фред не идет домой сразу, а направляется в обход, на запад, делая крюк вдоль канала: здесь ему запрещалось ходить, когда он был маленький. Сейчас склады закрыты, а некоторые перестроены в дорогие квартиры с видом на воду и небольшие суда, стоящие на якоре по всему каналу. Теперь Фред смотрит на все это другими глазами. Дорога под ногами ровная, без луж. Может, здесь стоит начать бегать? С этой мыслью он возвращается домой, к кошке и к соседским детям, которые ссорятся и бегают вокруг стоек для сушки белья на заднем дворе.
Обновление поста.
Все прошло невероятно хорошо.
Не успел я дойти до дома, как получил сообщение в жанре «спасибо, но нет». Я утешился, зайдя в лавку, где торгуют фиш-энд-чипс[12], и взял себе огромную порцию, да еще густо посоленную.
Холестерин?
Я СМЕЮСЬ вам в лицо, над всеми вашими жирами и бляшками!
Разбирая коробки в спальне бабушки, стоящие за трельяжем, Фред внезапно осознает, что у него редеют волосы. Стригся он последний раз пару месяцев назад. Это было в Лондоне, в Ислингтоне[13], где клиентам подавали еще и кофе по-итальянски с маленькими пирожными. Фред поднимается, идет в ванную и изучает свое отражение. Быстро, чтобы не передумать, он хватает с полки маникюрные ножницы и наклоняется над ванной.
Щелк — клок светлых волос падает на дно ванны. Теперь, понимает он, передумать уже не получится. Фред двигается снизу вверх: от шеи к макушке. Чем выше он поднимается, тем отстриженные волосы становятся все более редкими, что только укрепляет его решимость. Фред не собирается убирать волосы из ванны — с этим позже разберется астматический пылесос.
Он наполняет раковину горячей водой. Зеркало быстро запотевает, но Фред его не вытирает: то, что он задумал, все равно лучше делать на ощупь. Он выдавливает на руку прохладный гель для бритья и размазывает его по голове. На черепе образуется пышная пена.
С каждым взмахом бритвы Фред избавляется от Саманты, банковских контрактов и винных баров. На бритье уходит больше времени, чем он ожидал. В итоге Фред все-таки смывает остатки геля и с интересом следит за тем, как волосы, грязь и пена засасываются в сливное отверстие. Он повторяет ту же самую процедуру — выдавить гель, нанести, сбрить, смыть — еще раз, тщательно исследуя каждый сантиметр кожи.
— Так-то лучше.
В протертом начисто зеркале его отражение согласно кивает.
Джин
Начало июля 1911 года. Лит
Поезд прибыл на вокзал Уэверли[14] ранним июльским вечером. Джин и Дональд не торопились и ждали, когда выйдут остальные пассажиры, было ощущение, что здесь, в вагоне, все происходящее еще не стало окончательной реальностью.
Джин никогда не ездила дальше Глазго, и этот новый этап их жизни был одновременно и необходимым, и пугающим. На западе их больше ничего не держало. У Дональда не было работы, а у Джин, как несколько раз подчеркнул ее отец, — семьи.
Джордж был в дикой ярости. Конечно, он гневался и на нее, но в основном его возмущение было направлено на Дональда. Несмотря на все попытки объясниться, отец никак не успокаивался и ясно продемонстрировал, что не даст благословения.
Они незаметно уехали в разгар рабочего дня, так что никто их не провожал.
Дорога была неблизкой. Центральный вокзал Глазго казался закопченным от дыма, но его высокая крыша и внушительные ряды касс почему-то поднимали настроение. Было ясно, что это деловой город. Уэверли, напротив, казался небольшим и сдержанным, что соответствовало тому, о чем Джин знала еще со школы: столица более благородна, здесь меньше заводов, чем в ее западном собрате.
Они сошли с поезда последними. Спрыгнув на платформу, Джин ощутила внезапный прилив надежды. Она появилась словно бы ниоткуда, но Джин показалось, что тяготы последнего месяца отступили. Их накрыло облако копоти, смешанной с металлическим запахом тормозов.
Когда они были уже у здания вокзала, к ним подошел мужчина. Это был Том, который сдержал слово и пришел встретить поезд. Он кивнул Дональду, пожал ему руку и похлопал по плечу, как обычно делают мужчины на людях.
— А это моя Джин, — улыбнулся Дональд, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. Настроение у него стало намного лучше, чем в последние несколько недель.
Том приподнял кепку:
— Рад с вами познакомиться.
Джин внезапно засмущалась и не нашлась что сказать, поэтому в ответ только улыбнулась.
— Хорошо, что мы приехали, — сказал Дональд.
Мужчины подхватили багаж, оставив ее с пустыми руками.
— Ханна давно говорила, что тебе нужно в Лит. — Том осматривал двоюродного брата. — А ты подрос с нашей последней встречи. Сколько нам тогда было? По девять лет?
— Как-то так.
Когда они поднимались по ступенькам возле мощных каменных стен отеля «Норт Бритиш»[15], их окутал запах жареного мяса, исходивший из его кухонь. Джин вдруг поняла, что после нескольких дней нервотрепки, когда ее не покидало чувство тяжести в желудке, она наконец-то проголодалась. Взобравшись по лестнице, они свернули направо, прошли мимо швейцара в цилиндре и пересекли Принсес-стрит. Весь путь занял около получаса. Сначала они двигались по Лит-стрит, затем по Лейт-уок, а потом свернули в маленькие улочки — к счастью, дорога все время шла вниз. Кто бы мог подумать, что путешествие на поезде, где были удобные сиденья, может оказаться таким утомительным!
Жилые дома здесь не отличались от тех, что привыкла видеть Джин. Ее окружали знакомые запахи и звуки: семьи жили обычной жизнью. Наконец они дошли до тяжелой черной двери. Том порылся в карманах в поисках ключа, но в итоге сдался и позвонил в дверной колокольчик. Они поднялись на три лестничных пролета и наконец оказались у цели.
Том толкнул незапертую дверь и позвал:
— Ханна!
— Я здесь, — последовал ответ, и в коридоре появилась невысокая женщина. От уголков ее глаз разбежались мелкие морщинки: — Наконец-то вы приехали! Мы так долго этого ждали!
Квартира состояла из комнаты и кухни, но была больше той, которую они с Дональдом снимали. Джин огляделась. Справа от входа располагался коридорчик с маленькой ванной. Дом был построен сравнительно недавно, на рубеже веков, и в каждой квартире имелись свои ванная и уборная. Больше никаких общих санузлов на несколько семей, никаких ночных горшков под кроватью!
Рядом с ванной комнатой, где сохло белье, была вторая дверь, которая вела на кухню. Плита здесь оказалась примерно такой же, как в доме, где Джин выросла. Аппетитный запах, исходивший от булькающей кастрюли, наполнял кухню и согревал сердце Джин. Под окном находилась раковина, а на другом конце, в нише, располагалась кровать с заправленной постелью. Рядом с ней, видимо извлеченная из-под нее, стояла раскладушка, на которой сидели двое детей шести-семи лет. Посреди кухни находился накрытый к обеду стол, на котором лежали буханка хлеба с хлебным ножом, а вокруг стола стояли четыре разномастных стула. Над плитой в шкафчике хранилась рабочая одежда, рубашки, школьная форма, носки и нательное белье.
Джин быстро поняла, что Ханна и Том собираются отдать им собственную спальню и ночевать на кухне с детьми. Этого она допустить не могла. Не желая становиться обузой, Джин стала прикидывать, как бы отказаться, никого не обидев. Но даже заговорить сейчас об этом казалось ей грубым и неприличным, и она с неохотой заключила, что пока надо просто с благодарностью принять предложение. Потом можно будет все обдумать. Она надеялась, что скоро, может быть через пару недель, они смогут снять собственную квартиру, а уж тогда она найдет способ отблагодарить их за доброту.
— Давай-ка пальто, — сказала Ханна. — У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь.
И действительно, когда Джин добралась до места назначения, ее стало ощутимо потрясывать. Последняя неделя выдалась сложной для них обоих. Дональда снедало чувство вины, и он постоянно каялся в том, что натворил. Прощание с друзьями эмоционально опустошило их обоих. Да и вещи паковать было непросто, хотя они взяли с собой только самое необходимое: одежду и кое-что ценное. Джин как-то утром, пока отец был на работе, проскользнула в квартиру, где прожила столько лет, и забрала из маминого шкафчика набор из шести чайных ложек. Они были ей обещаны, и она решительно не хотела без них уезжать. Помимо этих мелочей, они мало чем могли похвастаться: из Клайдбанка увозить было почти нечего.
Мужчины потащили чемоданы в спальню, и Джин услышала, как Дональд начал протестовать против того, чтобы поселиться там вместо хозяев. Он хотел продолжить этот разговор с Ханной, когда они вернулись на кухню, но Джин, поймав взгляд мужа, быстро помотала головой: сейчас не время.
Схватившись за спинку ближайшего стула, Джин приняла наконец-то устойчивое положение, а потом отправилась в ванную, где впервые за день провела пару минут в одиночестве. «Интересно, — подумала она, — многие ли женщины сейчас поступают так же: ненадолго прячутся от мира, который на них давит, и пытаются отгородиться от него дверью». Она помыла руки обмылком и насухо вытерла их тонким полотенцем, свисающим с крючка на двери.