На кухне миски уже были наполнены супом с картофелем и ячменем. В центре стола стоял коричневый фарфоровый чайник, из его носика все еще шел пар.
— Для начала надо найти вам работу, — сказал Том, умелой рукой разрезая хлеб. — Завтра пойдешь со мной в доки.
— Как думаешь, то, что случилось на «Зингере», может помешать?
— Честно говоря, не знаю, но я собираюсь поговорить с конкретным бригадиром. Он читает газеты и, помнится, что-то говорил про эту историю. По-моему, он человек разумный.
— Для начала неплохо, — сказала Джин.
Том улыбнулся:
— Конечно, поначалу он может заартачиться, так что нам нужно быть аккуратнее.
Они сидели за столом в освещенной газом кухне. Здесь же играли дети. Взрослые строили планы, пока не настало время мыть суповую кастрюлю, чтобы замочить в ней овсянку на утро. Детям пора было спать, а значит, придется ложиться и всем остальным. Джин понимала, что долго такой порядок не продержится.
В спальне она положила на стул рабочую одежду Дональда. В ремне ему требовалось проделать новую дырку, но пока сойдет и так. Платье она повесила в шкаф, заметив, что ей специально оставили свободные вешалки, а потом легла рядом с Дональдом, который уже засыпал. Вскоре послышалось его ровное сонное дыхание. В конце улицы раздавались трамвайные звонки и гудели провода над рельсами. Джин думала о том, станут ли эти звуки для нее родными и привычными, или же она всегда будет чувствовать себя чужой в этом городе.
Конни
Январь 1955 года. Эдинбург
— Мама, ничего не говори, а то сглазишь!
Утром, перед собеседованием, Конни придирчиво осматривала себя в зеркале, висящем в коридоре. Новая юбка и блузка были удобными, а зимнее пальто сидело на ней просто отлично. Она была довольна тем, как выглядела: не расфуфыренная, не претенциозная, но надежная, элегантная, чистая и аккуратная — все эти качества, как Конни предполагала, и требуются от персонала больницы. Осмотрев себя в последний раз, она почувствовала, будто отец где-то радом — а уж этого она совсем не ожидала.
— Я вообще молчу, — ответила Кэтлин, принимая обиженный вид.
— Лучше я положу туфли в сумку. По радио обещали снег, не хочу их испортить.
— Дома будешь как обычно?
— Наверное. Сразу после собеседования пойду в офис. Я отпрашивалась, но они не могли отпустить меня надолго, так что не получится зайти домой и переодеться.
— Ладно, увидимся. Вечером все расскажешь.
— Ну пока.
Конни в сотый раз посмотрела на часы и открыла дверь. Она сама удивлялась тому, как сильно нервничает перед собеседованием, но спешить не стоило — времени было еще много.
Четырехэтажное здание из красного песчаника стояло с западного края длинной дорожки, ведущей к другим медицинским корпусам. Конни отбросила в сторону воспоминания о том, при каких обстоятельствах в последний раз была в больнице, и решила несколько минут постоять на холодном ветру, глядя на высокие башенки и тянущиеся вверх по всему фасаду огромные окна. Сквозь стекла она видела, как одетые в голубую и серую униформу медсестры спешат вверх-вниз по лестнице; их яркие белые передники, казалось, излучали свет.
«Работать здесь, — подумала она, — значит быть частью огромного пазла, где у каждого свое место в законченной картине». Ее работа в совете была примерно такой же, но тут, по ее мнению, происходило нечто куда более важное. Она поднялась на третий этаж и остановилась, чтобы перевести дыхание и собраться с силами перед покорением верхнего этажа.
Было почти полдесятого. Вдоль стены рядом с дверью, на которой висела табличка «Контора», стоял ряд стульев. На одном из них уже сидела женщина, с волосами, собранными сзади в тугой узел.
— Здравствуйте. — Конни опустилась на стул, через один от нее. — Вы тоже на собеседование?
Женщина сильнее сжала ручки сумочки, которую держала на коленях, и смерила Конни взглядом, словно бы намекая на неуместность вопроса.
Конни решила сделать еще одну попытку и улыбнулась:
— У вас в девять тридцать? А у меня в десять.
Ответа не последовало.
Дверь конторы открылась, и оттуда вышла хорошо одетая молодая дама с переброшенным через руку дорогим пальто. Она уверенно прошла мимо них, оставляя после себя запах парфюма «Мисс Диор», и нажала на кнопку лифта.
Раздался лязг двери-гармошки, и в коридоре появилась небольшого роста женщина в платье стального цвета. Она постояла, провожая взглядом предыдущую кандидатку, на ее лице читалось явное сомнение. Покачав головой, она что-то пометила карандашом на доске-планшете.
— Мисс Расселл, вы следующая. Сюда, пожалуйста.
Конни сняла перчатки и понюхала запястья, надеясь, что ее одеколон выветрился. Она переобулась в туфли, а ботинки задвинула под стул, решив, что здесь их никто не украдет.
Ожидая очереди, она наблюдала за жизнью больницы. Мимо нее прошли носильщики с кипами белья, завернутыми в коричневую бумагу. Они занесли их в комнату дальше по коридору. Потом появились курьеры, которые доставили письма и несколько посылок. Конни прислушалась, пытаясь понять, как буквально в паре метров от нее проходит собеседование ее конкурентки, но из-за двери доносились едва слышные голоса.
Наконец настал ее черед.
— Доброе утро, мисс Бакстер. — Управляющая протянула руку. — Меня зовут мисс Арчер, и сегодня я буду проводить с вами собеседование. — Ее рука казалась сухой и холодной по сравнению со вспотевшей от волнения ладонью Конни. — Пройдемте ко мне.
Кабинет был небольшим, кремовые стены выглядели так, будто их не красили много лет; непонятно откуда исходил слабый звук какого-то работающего аппарата. На столе стояли миска с сухими лепестками роз и фотография мужчины в военной форме.
Лепестки были бледно-желтые, в розовых пятнышках.
— Пис, — сказала Конни, неожиданно для себя самой.
— Да.
— Извините, я не хотела это говорить вслух. — Она пришла в замешательство.
— Розы Пис — мои любимые. У вас есть сад?
— Их раньше выращивал отец. У нас все еще растет куст на заднем дворе.
— Понятно. Итак, мисс Бакстер, пожалуйста, садитесь, и мы начнем. — Мисс Арчер свела вместе руки и переплела пальцы, как девочка на общей молитве в школе. — Мне следовало упомянуть в письме, что собеседование будет состоять из двух частей. Мы начнем с первой, а потом перейдем ко второй.
Это было неожиданно и непохоже на те собеседования, которые Конни успела пройти; она постаралась не удариться в панику.
— Для начала расскажите, где вы работаете сейчас.
— Я машинистка. Работаю в конторе городского совета. С тысяча девятьсот сорок пятого года — получается, уже десять лет. — У Конни стало пересыхать во рту, и она поймала себя на том, что начинает тараторить. — Там очень много народу и всегда шумно. Нужно уметь сосредоточиваться и быть внимательной. — Она сделала глубокий вдох и заставила себя говорить медленнее. — Примерно такая же работа у меня была в войну — в отделе распределения пайков.
— Об этом я вас спрашивать не буду, не все могут рассказывать о своей работе. — Мисс Арчер посмотрела на руки Конни. — Вы не замужем, мисс Бакстер?
— Нет, я живу с мамой. Мой отец скончался в прошлом году. Во многом поэтому я и хотела бы получить эту работу: папа умер в вашей больнице.
— Как жаль. Наверное, вам непросто было прийти сюда.
— Иногда, если надо, приходится себя преодолевать.
Похоже, у этой женщины талант выуживать из нее то, что она предпочитала держать при себе.
— Это правда. — Мисс Арчер бросила быстрый взгляд на фотографию у себя на столе. — Наверное, это все, что мне пока нужно знать. — Она подалась вперед, как будто собиралась поделиться важным секретом. — Следующая часть собеседования — это практический тест, я познакомлю вас с рабочим процессом, и мы посмотрим, как вы справитесь.
Когда дверь из кабинета в мастерскую распахнулась, Конни поняла, что гул машин исходил именно отсюда. Оглядев рабочие столы, она поняла, что все швейные машинки здесь электрические. Внезапно она почувствовала себя идиоткой.
Мисс Арчер увидела ее реакцию:
— В чем дело? Вы ведь умеете шить, мисс Бакстер?
— Да, конечно. — Конни решила, что ей стоит быть честной до конца. — Меня научила мама, так что я шью всю жизнь. И даже сама сшила себе всю одежду, в которой сегодня пришла, если хотите каких-нибудь доказательств, но, к сожалению, я всегда шила на ручной механической машинке, даже не на педальной.
— Понятно.
— Так что, наверное, я попусту трачу ваше время.
— Давайте я буду судить об этом сама, мисс Бакстер. Продолжим, если вы не возражаете.
Когда Конни добралась домой, было уже шесть вечера, и она чувствовала себя полностью раздавленной.
— Ты так задержалась, я беспокоилась, — озабоченно сказала Кэтлин.
— Ну и денек был!
— Что случилось? Как все прошло?
Конни повесила пальто и сняла туфли.
— Все было просто ужасно, и ты не поверишь насколько.
— Давай лучше пойдем на кухню. Расскажешь мне все, пока я буду греть тебе суп.
— Чечевичный?
— Гороховый с ветчиной.
— Отлично.
— А еще пудинг с вареньем и заварным кремом.
— Если я все это съем, то больше не влезу в новую одежду. — Конни села за стол и медленно опустила голову на скатерть. — Это было самое постыдное собеседование за всю мировую историю.
— Кажется, ты слегка драматизируешь.
— А вот и нет. Подожди, я сейчас все расскажу, и ты поймешь.
Кэтлин налила две миски бледно-зеленого супа с нарезанной ветчиной.
— Очень горячо, осторожнее, не обожгись.
— Первая часть прошла хорошо. Очень быстро, всего несколько вопросов.
На поверхности густого супа Конни принялась рисовать ложкой восьмерки.
— А потом?
— А потом было тестирование на умение шить.
— Не понимаю, в чем трудность. Ты умеешь пользоваться швейной машинкой с начальной школы.
— Машинки были электрическими, мама. Абсолютно все.