Конни не проронила ни слова. Она продолжала пришивать и отпарывать заплатку на брючине, приделывая ее то так, то эдак, и старалась ничем не отвлекать мать от воспоминаний.
— Филипп Райт захотел, чтобы мы купили швейную машинку. Он говорил, что это будет подарок на первую годовщину свадьбы. Я помню тот день, когда мы пошли за ней в магазин, словно это было вчера. Он настаивал, чтобы я купила самую большую и дорогую ножную машинку в самом красивом футляре.
— И как же ты взяла эту?
— Я не хотела такого монстра. Мне вообще, честно говоря, не нужна была швейная машинка. — Кэтлин улыбнулась своим воспоминаниям. — Я сказала продавцу, что педальные швейные машинки — это не для леди.
Тут уже Конни не сдержалась:
— Что ты сказала?!
— Тогда так считалось. Не знаю, откуда взялось такое мнение, но в то время оно широко обсуждалось. Некоторые женщины полагали, что пользоваться педалями неприлично. Я надеялась, что мы сможем уйти из магазина вообще без покупок, но Филипп Райт, — это имя она выговорила особенно четко и слегка передернулась при этом, — сказал, что я выгляжу усталой и бледной, и предложил мне посидеть в магазине, а сам зашел с черного хода, чтобы оформить покупку. — Кэтлин снова передернула плечами. — Я понятия не имела, что он там заказал, потому что он мне так и не сказал, но через месяц в дверь постучали — и доставили это. — Она указала на швейную машинку, стоящую перед ними.
— И тогда?
— И тогда Филипп Райт исчез.
Конни много раз читала о таком в романах и журналах, но никогда не имела с этим дела в реальности. Она потеряла дар речи.
Кэтлин перестала возиться с лентой и взяла в руки стопку блокнотов, как карточную колоду. Все они были разного размера — не было даже двух одинаковых. Она тасовала их и тасовала, каждый раз постукивая ими о колено, но никак не могла аккуратно разложить.
Наконец Конни смогла открыть рот:
— Как это исчез?
— Испарился. — Кэтлин сильнее сжала блокноты. — И забрал с собой все до пенни со всех банковских счетов нашего семейного бизнеса. Я была единственной дочерью вдовца, и теперь я понимаю, что все это было частью его плана. — Она выпрямилась в кресле. — Отец умер через два месяца.
Конни стало нехорошо.
Теперь, когда Кэтлин начала говорить, это словно бы приоткрыло крышку сундука с многолетними семейными тайнами.
— Наш поверенный сказал, что семейный дом придется продать, чтобы заплатить долги фирмы, и спасло меня только то, что документы на эту квартиру оказались на мое имя. Филипп Райт там даже не упоминался. Теперь я вспоминаю, как ходила к юристу с отцом и как он следил за тем, где я расписываюсь. Интересно, понимал ли отец уже тогда, что однажды это окажется очень важным.
— Мама, уже темнеет. Я доделаю эти брюки завтра. — Конни встала со стула. — Учитывая все, что ты рассказала, я не понимаю, как ты вообще можешь шить на этой машинке.
— Я очень долго об этом не вспоминала. А сейчас я устала. Может, мне лучше просто пойти лечь.
— Ты уверена?
— Да. Обещаю, что завтра все расскажу. Честно говоря, выговориться — это, оказывается, большое облегчение. Прошло столько лет.
Шторы для миссис Сандерсон из номера 81. ОПЛАЧЕНО.
Заплатка на коричневые вельветовые брюки. А. Моррисон. Бесплатно (Конни).
Замена воротничка рубашки (Конни).
Фред
Конец сентября 2016 года. Эдинбург
Вчера я отправил Сэм письмо, где написал, как мне жаль, что у нас ничего не вышло. Хотя через неделю после расставания я не очень в этом уверен. Но должен же я продемонстрировать хорошие манеры.
Утром пришли два письма. Во-первых, уведомление об увольнении — окончательное доказательство моей бесполезности. Во-вторых, квитанция о последнем начислении зарплаты. Я надеюсь продержаться еще несколько недель, прежде чем подам на пособие. Мне сейчас не так много нужно. Еще достаточно светло, так что примерно до восьми я не включаю электричество, а то счетчик крутится с устрашающей скоростью.
Меня беспокоит отопление. Пока все хорошо, но, наверное, стоит вызвать мастера для ремонта старого бойлера. Интересно, долго ли мне удастся просуществовать, на всем экономя?
Мне нужно составить список дел на зиму, которая уже не за горами.
Подумать о стеклопакетах и уплотнителе.
Перебраться жить в одну комнату? Раньше же так делали, а я живу один, так, что почему бы нет?
Покрасить стены белой краской, чтобы они лучше отражали свет. (Возможно, это уже чересчур.)
Заменить лампочки на энергосберегающие.
Не слишком ли я зациклен на всем этом? Возможно.
Хотя многие так и поступают, и десятки сайтов содержат советы, как жить экономно. К сожалению, большая часть рекомендаций относится, скорее, к тем, кто живет где-то в глуши, питается обильными плодами своего огорода и содержит фруктовый сад. А также может жечь дрова — но в моем случае, подозреваю, это все-таки запрещено.
Я подумываю начать продавать вещи, но эта идея кажется мне все менее привлекательной. То есть я все равно могу попытаться, но внезапно я понял, что очень, очень, очень этого не хочу. Дедушка писал, чтобы я не делал из квартиры музея, но мне не хочется избавляться от вещей, а потом жалеть об этом.
Однако стоит быть решительнее и отставить в сторону сантименты — надо ведь что-то есть.
А шампанское пока останется в чулане.
Фред уже собирается выключить компьютер, как вдруг знакомый звук извещает о получении электронного письма. Оно из агентства.
Вы были выбраны для первого собеседования сегодня в 16:00 на должность в отделе продаж. Пожалуйста, подтвердите, что придете.
Настроение немного улучшается, и Фред немедленно отвечает:
Да, я подтверждаю, что сегодня приду.
Он улыбается при мысли о новой работе и отправляется в спальню, где теперь ночует: диван после визита Сэм получил отставку. Крэбби свернулась калачиком посреди кровати и дремлет — прямо на его лучших брюках, которые лежали там за неимением плечиков. Фред сгоняет кошку и идет в ванную бриться. Может быть, дела пойдут на лад.
Бритье занимает больше времени, чем обычно: сейчас ведь надо брить и голову, а он еще недостаточно поднаторел, чтобы делать это быстро. К тому времени, когда Фред заканчивает, кошка уже снова завладела кроватью, и ей явно не нравится, что ее сгоняют во второй раз. Когда он поднимает ее, она протестует и впивается когтями в его брюки. Фред замечает торчащие нитки и быстро отбрасывает кошку, но поздно: его лучший костюм для собеседования испорчен.
Постирать что-то другое Фред уже не успевает. В отчаянии он открывает гардероб и вынимает оттуда брюки деда. Они слишком длинные. Старик был ростом шесть футов пять дюймов, а Фред — едва пять футов девять дюймов[18]. Им овладевает паника, и он бежит на кухню, чтобы посмотреть, не высохли ли его черные джинсы, висящие над плитой.
Но нет, они все еще влажные.
Рядом с камином стоит швейная шкатулка бабули Он открывает крышку и видит там портновские ножницы. В мгновение ока Фред хватает их, несет дедовские брюки на стол и накрывает их сырыми джинсами.
— Прости, дедушка, — говорит Фред и отрезает нижнюю часть старинных брюк вместе с аккуратными отворотами.
Доставать гладильную доску из-за кучи коробок в гостиной уже нет времени, так что он просто включает утюг, выворачивает брюки наизнанку и кладет на них полотенце. Фред на глаз оценивает длину обеих брючин и надеется, что не ошибся. Рядом с ним на столе стоит швейная машинка, и ему даже на мгновение приходит в голову безумная идея ею воспользоваться, но он все же отвергает ее, берет ящик с инструментами, достает оттуда серебристую клейкую ленту и отрывает две длинные полоски.
Через десять минут Фред готов к выходу: на нем чистая рубашка, галстук, пусть и не совсем подходящего цвета, черные туфли. Единственный ремень, который подходит к пострадавшим от его вандализма брюкам, при ходьбе немного скрипит, но все это уже не важно. Вечером у него должна быть работа с зарплатой, и, может быть, он даже позволит себе отметить это бокалом шампанского.
Джин
Ноябрь 1915 года. Лит
Со своего наблюдательного пункта у окна Джин увидела мужчин, возвращающихся с работы. Сажа въелась в их одежду, машинное масло перепачкало лица и шеи, покрыло маслянистыми пятнами комбинезоны.
Дональда с ними не было.
Мысли в ее голове заметались. Несчастный случай — вряд ли: кто-нибудь сразу примчался бы из доков и сообщил ей. Все они были очень близки друг с другом и с уважением относились к женам товарищей.
Она баюкала дочку, у которой прорезались зубы. Повинуясь материнскому инстинкту, качала ее, держа часами на руках и стараясь хоть как-то облегчить страдания ребенка. Энни выглядела очень несчастной: с красными щечками, с раздражением на попке, с температурой, капризная и беспокойная. Не было ни минуты покоя: пеленки моментально заполнялись зловонным поносом, и от контакта кислых фекалий с потрескавшейся кожей малышка просыпалась. Крем, в эффективности которого убеждала реклама, ничем не помогал, так что Джин вернулась к старому доброму вазелиновому маслу, намазывая его толстым слоем на раздраженную кожу, потому что больше все равно ничего не помогало.
Когда Дональд наконец вернулся домой, было уже совсем темно.
— Где ты был?! Я так беспокоилась! Уже решила, что в доках что-то случилось.
— Ничего не случилось, — ответил он. — Как Энни?
— Только-только заснула, пожалуйста, не трогай ее. Я не выдержу, если она опять проснется.
— Если она отдохнет, это пойдет ей на пользу. Да и тебе тоже. Как думаешь, сколько это все у нее продлится?
— Понятия не имею, ну да ладно. Почему ты так поздно?
— Дай я переведу дух и умоюсь — потом все объясню, — ответил он.