Кэтлин наконец развернула конверт, извлекла из него узкую полоску бумаги и выложила на стол:
— Вот она.
Конни наклонилась вперед и прочла текст, шевеля губами:
Нам надо уезжать. Здесь нет работы для Дональда. Пожелайте нам удачи, Джин.
— И что это значит?
— Это мне и хотелось узнать. На следующий день я отправилась в библиотеку, где просмотрела архив газет и наконец нашла то, что искала. — Она взяла бумажную полоску и снова тщательно, почти с благоговением, сложила ее в несколько раз. — Примерно в то же время, когда Филипп Райт прибрал к рукам наши деньги, на фабрике, где делали швейные машинки, началась забастовка. Предприятие закрыли на несколько дней, а после этого некоторые потеряли работу.
— Звучит довольно серьезно.
— Так и было. — Кэтлин подалась вперед, чтобы полностью завладеть вниманием Конни. — И знаешь, что в этом было самое важное?
— Не знаю, но ты мне сейчас скажешь.
— Причиной забастовки стали женщины. Тысячи работников рискнули всем, чтобы поддержать пятнадцать женщин. Сейчас, когда у нас есть право голоса и все остальное, это не кажется чем-то из ряда вон выходящим, но в одиннадцатом году мир был немного другим, уж поверь мне.
— Ты когда-нибудь пыталась найти эту Джин?
— Нет. Да и какой смысл? У меня были только эти два имени. — Голос Кэтлин смягчился. — Но я многим ей обязана, кем бы она ни была.
— Обязана?
— Благодаря ей я оставила машинку и с ее помощью оплатила все счета. Я повесила на свое окно объявление, и в течение нескольких недель стали поступать заказы. Немного, но достаточно, чтобы платить за еду и уголь. Бакалейщик, например, разрешал платить за продукты работой.
— В каком смысле?
— Он был вдовцом. Я штопала ему одежду, шила новые фартуки и все такое. В итоге мне даже пришлось настаивать, чтобы снова платить деньгами за сухофрукты и муку. — Она помолчала, погрузившись в прошлое. — Да, на это ушло несколько месяцев, но я всем все вернула, до последнего пенса. Не осталось ни кусочка той швейной машинки, за которую заплатил Филипп Райт. Иначе я не смогла бы ее оставить. — Кэтлин открыла расчетную книжку. — Все платежи я вносила лично управляющему магазина. Когда я полностью выплатила сумму и машинка стала моей, даже не знаю, кто из нас двоих радовался больше.
— А я ничего об этом не знала. Почему ты мне не рассказывала?
— Некоторые вещи в этой жизни лучше держать при себе. Я продолжила шить, чтобы и дальше платить по счетам. Сейчас ты не поверишь, но я долго специализировалась на белом белье: наволочки, ночные рубашки, даже несколько крестильных рубашек сшила. В результате я могла покупать только белые нитки, и это очень сокращало расходы.
Конни вспомнила о катушках ярких хлопковых ниток, лежавших сейчас в коробке у швейной машинки.
— А потом, — продолжала Кэтлин, — выполнив все финансовые обязательства, я решила, что, если Джин смогла — отважиться и попробовать что-то новое, почему бы и мне не попробовать. Я написала в Совет по образованию и добилась, чтобы мне снова дали работу, хотя они и пытались настаивать, что раз я все еще замужем, то не могу работать. — Она ненадолго замолчала. — И в итоге, поскольку я выиграла битву с ними и смогла вернуться в класс, я встретила прекрасного человека — учителя в моей новой школе — и вышла за него замуж.
— Папу.
— Да. Твоего отца.
— Значит, ты записываешь все в блокноты из чувства благодарности?
— Честно говоря, я и сама не знаю почему.
— Правда?
— Просто это кажется важным.
Конни уже и так была перегружена информацией, но все равно решила задать еще один вопрос:
— Еще хочу спросить… этот Филипп Райт — почему ты все время называешь его по имени и фамилии?
— Я не произносила его имени сорок лет. Ни разу. Но если бы я назвала его сейчас Филиппом, могло бы показаться, что это друг, с которым я потеряла связь. И уж тем более я не хотела называть его своим мужем. — Кэтлин встала и начала собирать бумаги. — Не буду дожидаться твоего вопроса: я не знаю, что с ним случилось, и мне наплевать. Я слышала, что он уплыл на «Титанике» и пошел на корм рыбам. — Она сложила блокноты и документы в стопку и снова перевязала все ярко-красной лентой. — А теперь как насчет завтрака? Есть хочется.
Фред
Конец сентября 2016 года. Эдинбург
Похоже, я переживаю какую-то череду провалов.
1. Проваленные отношения. Я оказался недостаточно интересен, чтобы удержать свою девушку. В каком-то смысле мне было бы проще, если бы она бросила меня ради другого — тогда я знал бы, кого винить и на кого сердиться, но она просто ушла в пустоту. Я настолько скучен и жалок, что она предпочла быть одной, чем остаться со мной. Нужно признаться, что я это предвидел, но не смог предотвратить.
2. Провал в поисках новой работы. Похоже, с точки зрения работодателей, работа по контракту — это не всегда преимущество. Напротив, на собеседовании все поднимают брови и про себя отмечают: «Недостаточно надежен». Пока что я разослал сорок три резюме и сходил на четыре собеседования. Одно из них было в Абердине[19], а это не ближний свет.
3. Провал всех попыток, заработать хоть какие-то деньги.
4. Провал в попытках написать маме, наверняка счастливой и загоревшей, продолжающей свое Великое европейское железнодорожное путешествие, и сообщить ей, что у меня до сих пор нет работы. От этого мне, как ни странно, хуже всего.
Так что сегодня, чтобы как-то развеяться, я собираюсь отвлечься от бесконечного просмотра сайтов по поиску работы и заняться совершенно другими делами. Я отправляюсь на барахолку!
С моим везением обязательно польет дождь. Сильный.
Фред знает, что это соседка Венди просунула ему в почтовый ящик зеленую листовку, приглашающую на импровизированную благотворительную распродажу с багажников автомобилей. Надпись на обороте взывала к совести:
Надеюсь, вы придете: собранные средства пойдут в школьные фонды!!!
За последние несколько недель похолодало, но, к радости Фреда, обещанного дождя нет. Он кладет в карман куртки шапку и отправляется знакомой дорогой в свою старую начальную школу.
Народу здесь собралось много. На спортплощадке, по его оценке, припарковано машин тридцать. Они стоят «носом» к стене, а крышки их багажников подняты: такое впечатление, будто стадо голодных диких животных требует обеда. Машины закрыли собой нарисованную яркой краской сетку для игры в классики и размеченные гаревые дорожки.
Все вокруг Фреда бурлит: одни семьи расхватывают то, что разонравилось другим. Особенно много здесь книг, столовых приборов и старых игрушек. Он подозревает, что все тайно надеются принести домой бесценное и при этом недооцененное сокровище, которое потом будут обсуждать по телевизору. Пораженный эксперт констатирует, что вещь стоит невероятно дорого, а телезрители улыбнутся и посетуют, что не оказались на месте того счастливчика, который не пожалел пятидесяти центов за малопримечательную вазу цвета лимонной помадки.
— Вы пришли! — кричит ему Венди.
Она стоит за столом, на котором разложены подносы с пирожными и печеньем. Фред замечает, что соседка продает и домашний хлеб — это вполне укладывается в общенациональную увлеченность хлебопечением. Он осматривается, чтобы понять, насколько его школа изменилась за двадцать пять лет.
— Я не мог отклонить такое великодушное предложение. — Фред улыбается и шутливо кланяется. — А где ваши дети?
— А всё! Были дети — и нет! Отец забрал их на последний дневной сеанс, посмотреть диснеевский фильм.
— Значит, у вас есть возможность простоять весь день на холоде без помех.
— Ну да. Хотите осмотреться или вы пришли за имперскими бисквитами[20]?
— Наверное, надо взглянуть. К сожалению, работы у меня по-прежнему нет. — Фред строит преувеличенно жалобную рожицу. — Так что я не собираюсь ничего покупать. Надеюсь, вы не обидитесь.
— Что вы! Просто ходите смотрите. И никогда не загадывайте, может, уйдете домой с выгодной покупкой.
Венди поворачивается к покупателю, а Фред начинает прохаживаться вдоль машин. Некоторые продавцы достали складные столики и разложили на них товары — у одних это получилось более художественно, чем у других. Народу на удивление много, а у некоторых столов даже собрались небольшие толпы потенциальных покупателей.
От одной из машин на его пути только что отошла большая группа детей — и сразу стало тише. Среди коробок, стоящих под столом для поклейки обоев, он замечает обшарпанный чемоданчик с большим ценником на ручке:
ШВЕЙНАЯ МАШИНКА. НЕ РАБОТАЕТ. 10 ФУНТОВ
Он наклоняется, чтобы взглянуть поближе.
— Хотите, я вам ее достану? — предлагает продавщица. Она хорошо подготовилась к первым осенним морозам — на ней теплое пальто, шерстяная шляпа и перчатки без пальцев. Фред решает, что она не новичок на таких распродажах.
— Если можно, это было бы здорово.
Она вытягивает машинку в футляре на гаревое покрытие спортплощадки. Футляр обит имитацией крокодиловой кожи, частично уже порванной и открывающей приземистый деревянный каркас.
— Боюсь, ключа у меня нет, а закрыть ее можно, только защелкнув замки.
Он улыбается:
— Вы действительно продадите ее мне?
— Я очень хочу от нее избавиться. Мой муж вынул машинку из мусорного бака и притащил домой. Не знаю, о чем он при этом думал. Она уже несколько лет стоит у нас в квартире мертвым грузом.
Когда продавщица снимает крышку, Фред видит, что машинка очень похожа на ту, что у него дома, но находится в гораздо худшем состоянии. Черный корпус сильно поцарапан, золотые буквы превратились в серебряные, да еще и местами совсем выцвели, у шпульного челнока нет крышки, отсутствует и стержень, на который надевается катушка.