Я разослал шестьдесят три резюме и сходил на девять собеседований. Хороший ли это результат? Понятия не имею, но, вообще-то, не похоже, что хороший. И все-таки мне очень, очень нужно что-то побыстрее найти. А ведь некоторые не могут получить работу годами!
Майкл и Джо приходили вчера в гости к Крэбби, а когда Венди зашла за ними, то увидела старую швейную машинку. Она спросила, не могу ли я сделать сумку для спортивной обуви Майкла. Пройдет еще несколько недель, прежде чем роковой голубой гипс снимут у него с руки, но она не хочет, чтобы он чувствовал себя не таким, как остальные дети.
Не подумав как следует (ведь я такой хороший парень, ХА-ХА!), я ответил, что могу. Так что теперь придется сдержать обещание. Наверное, я с ума сошел. Понятия не имею, как заправить нитку в эту штуку, не говоря уже о том, как на ней шить.
Венди не теряет времени и сразу же выдает Фреду список указаний:
— Учительница сказала, что это отличный проект, который родители могут делать вместе с детьми.
— Да ну? — отвечает Фред, не скрывая скептицизма.
— Ну да. Она, похоже, думает, что все мы первоклассные специалисты по шитью с кучей свободного времени. — Венди с надеждой смотрит на него и улыбается. — Я пойму, если у вас не получится.
— Ну, едва ли это так уж сложно. — Он просматривает указания. — Вы знаете, я бы не возражал, если бы вы сами взяли эту машинку и сшили сумку с Майклом.
Она даже вздрагивает:
— Фред, у меня обе руки левые. Я никогда не смогу этого сделать.
— Ладно, я попробую. Нужен какой-то определенный цвет? — Он обдумывает ситуацию, медленно один за другим обходя все шкафы в квартире. — У бабули была большая коробка с обрезками тканей, но я не видел ее с тех пор, как вернулся сюда. Наверное, дедушка ее выбросил.
— Да все равно. Чем светлее, тем лучше.
Они оба слышат, как у нее в квартире звонит телефон.
— Идите ответьте. — Он проводит рукой по еще не отросшим волосам на голове. — Предоставьте это мне.
— Спасибо, Фред. Вы меня буквально спасаете.
Он закрывает дверь и направляется к ноутбуку.
— Ну, всемогущая Всемирная сеть, расскажи мне, что делать. — Фред касается тачпада — и на экране появляется сообщение:
ВАШ КОМПЬЮТЕР НЕ ПОДКЛЮЧЕН К ИНТЕРНЕТУ.
— Нет, подключен. — Он пытается снова.
ВАШ КОМПЬЮТЕР НЕ ПОДКЛЮЧЕН К ИНТЕРНЕТУ
Фред оборачивается к роутеру, включенному в розетку рядом с дедовской лампой. Знакомого бирюзового огонька нет. Кажется, он сломался.
— Блестяще, просто блестяще!
Он щелкает выключателями по всей комнате. Все остальное работает, даже радио, которое Фред еще ни разу не включал. Голос с сильным северным акцентом вещает: «Примесь вереска необходима для рододендрона…» Он с ужасом выключает радио. Даже обычно невозмутимая Крэбби, кажется, поражена.
— Передача деда по садоводству. — Фред смотрит на переключатель радиоканалов. — Черт возьми, как будто она меня ждала.
Он чувствует внезапную потребность уйти из квартиры. Его догнали непрошеные воспоминания. Фред снимает с крючка у входной двери флисовую куртку и выходит в дневную кутерьму города. «Пойду в библиотеку, — решает он. — Должна же там быть какая-нибудь книга по этому вопросу».
Джин
Ноябрь 1916 года. Лит
Как только Джин свернула за угол, сразу заметила мужчину. Она отступила в тень, чтобы он ее не заметил. Сначала нужно убедиться. Мужчина стоял у их подъезда и смотрел вверх. Дональд ли это?
Как только она с радостью поняла, что это действительно он, и уже набрала воздуха в легкие, чтобы изо всех сил выкрикнуть его имя, из дома напротив вышел сосед и направился к Дональду, чтобы его поприветствовать. Мужчины разговаривали пару минут, а потом Дональд — если это был он, в чем она опять стала сомневаться, остался один. Но он не сдвинулся с места. Чего он ждет? Джин никак не могла понять. Какое-то время он вглядывался в окна их квартиры, а затем пошел — нет, поковылял к подъезду и исчез в нем.
Итак, он повредил ногу, решила она, потому-то и писал так редко. Прошло десять недель со времени получения первого официального письма, которое перевернуло ее мир. Стандартная армейская формулировка «ранен» могла означать что угодно. И это письмо опередило все письма от самого Дональда. Почта приходила нечасто, что только усиливало ее беспокойство. В глубине души она понимала, что он немного стыдится того, что плохо умеет писать. Она старалась следить за новостями с фронта, которые поступали регулярно, и даже посмотрела фильм о битве на Сомме. Джин догадывалась, что, скорее всего, Дональд не хотел ей сообщать, что с ним случилось, чтобы не расстраивать, отчего ей становилось только хуже. Насколько же глупы мужчины, что не понимают этого, думала Джин. Не был исключением и Дональд.
Ее мысли обгоняли ее ноги, когда она шла по улице. Джин не спешила, ей надо было подготовиться к встрече — иначе он заглянет ей прямо в душу и она не сможет скрыть беспокойства. Она подумала, не забрать ли Энни от Ханны, чтобы девочка тоже разделила радость встречи. В немногих дошедших письмах Дональд постоянно интересовался дочкой. Было начало пятого, а Ханна не ждала ее до пяти, так что, наверное, лучше сначала прийти домой одной, без Энни.
В прохладном подъезде Джин ощутила, как сильно колотится сердце. Казалось, его было слышно и на верхнем этаже, где он уже ждал ее.
Есть ли у него ключ? Этого она не помнила. С каждым лестничным пролетом она обретала решимость. На последних ступеньках Джин наконец-то узнала его волосы песочного цвета: он прислонился к стене, утомившись от подъема. На колене, чуть ниже килта, виднелся шрам. Пусть Дональд сейчас хромает — это неважно, со временем он поправится. Больше всего ее обеспокоила его бледная кожа, запавшие щеки и болтающийся воротничок, который раньше тесно облегал крепкую шею.
Сейчас, когда она впервые за несколько месяцев увидела его, стало ясно, что Дональд скрывал от нее в письмах: рука, которую с такой готовностью пожал их сосед на улице несколько минут назад, была у него единственной. Пустой левый рукав свободно свисал. Память сразу же подсунула картинку нынешнего утра: она вспомнила, как Том протягивал обе здоровые руки, чтобы забрать у нее Энни на пороге своей квартиры, и она чуть не побледнела от гнева, жалости и зависти. Все внутри у нее задрожало, дыхание перехватило, и сразу же стало стыдно за такие чувства. Потом приступ прошел, и она почувствовала ненависть к себе.
— Джин… — Дональд посмотрел на нее добрыми серыми глазами и потянулся к ней. — Моя жена.
Она сразу вспомнила, как он обращался к ней в письмах: не «дорогая», не «милая Джин», а «Моя жена»: «Моя жена, у меня новости…», «Моя жена, я…» и наконец: «Моя жена, со мной все в порядке…».
— Да, — ответила она. — Твоя жена.
Она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его, и почувствовала, как поднимается в воздух.
Он мягко поцеловал ее, опустил на пол, прижал к себе и прошептал:
— Мне так жаль…
— Я знаю.
— Нет, ты не понимаешь. Как я мог…
— Извинения принимаются.
— Принимаются?
— Да, Дональд. — Джин погладила грубую щетину на его лице. — Я принимаю твои извинения — не потому, что они были нужны, а потому, что ты хотел извиниться. Ты копил их несколько недель и вот сейчас наконец произнес. И я не хочу, чтобы ты их еще раз повторял.
Он замолчал. Поток слов, объяснений и сожалений был остановлен, не успев извергнуться. Наконец он кивнул в знак согласия и наклонился, чтобы поднять рюкзак, но она опередила, быстро схватив его и закинув на плечо.
— Я могу нести сам, — запротестовал он.
— Да, — ответила она. — Но если рюкзак понесу я, ты сможешь держать меня за руку, пока мы заходим в дом, а ведь так будет гораздо приятнее, правда?
Спустя несколько минут после того, как они открыли дверь, зашли, положили рюкзак и корзинку, сняли пальто и наконец снова закрылись от мира, ее внезапно накрыли воспоминания о проведенных вместе годах. Картины из прошлого замелькали перед ее мысленным взором. Вот Дональд запрыгивает на ящики на фабрике «Зингер». Вот они выносят вещи из поезда, на котором приехали в Эдинбург. Вот он смывает с себя грязь в раковине на кухне. Вот принимает у нее Энни через несколько минут после родов. Но ярче всего она видела, как водит пальцами по Библии в поисках того стиха, который и отправил их в путешествие:
Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить.
Джин поняла, что снова настало время говорить. Но говорить не словами, а любовью, благожелательностью и надеждой — именно в надежде он нуждался больше, чем во всем остальном, что она могла предложить.
Конни
Февраль 1964 года. Эдинбург
Готовя завтрак, Конни решила рассказать Альфу о вакансии. Она стояла у плиты и жарила квадратные колбаски[26]. На ней был фартук в цветочек, отороченный желто-золотой косой бейкой, — первое, что она сшила на новой машинке.
Горячий завтрак в воскресенье они оба очень любили.
— Я вчера утром встретила мисс Арчер в кооперативном магазине на Бред-стрит. Она сказала, что по мне очень скучают в швейной мастерской и до сих пор меня вспоминают, даже через семь лет.
— Серьезно?
— Она также сообщила, что скоро уходит на пенсию.
Конни еще минуту подержала на огне шкворчащую сковородку, достала из-под плиты подогретые тарелки и поставила на стол, а потом нашла в ящике ножи и вилки.
Она легко двигалась между шкафом и столом, где все лежало на тех же местах, что и в ее детстве, и могла бы это делать даже с закрытыми глазами. Ничего менять и переделывать ей не хотелось, несмотря на советы в женских журналах, которые она перелистывала в парикмахерской, куда каждые две недели ходила мыть с шампунем волосы и делать укладку. Постоянная тяга к изменениям