Джин толкнула тяжелую входную дверь и перед тем, как взойти на последний этаж, остановилась перевести дыхание. Подойдя к дверям своей квартиры, она услышала недовольные мужские голоса.
Спиной к ней стоял отец. Он обращался к шести своим товарищам по работе:
— Это просто горячие головы, они ничего не понимают в жизни. Те из нас, кто много лет проработал в компании, пользуются ее уважением. Я не собираюсь бастовать из-за каких-то трех баб! — Его негодование, казалось, переполняло комнату.
Следующим заговорил самый старый друг отца:
— Я тоже, Джордж, я тоже. Молодежь должна прислушиваться к нам, опытным мастерам. От нашего имени с компанией договаривается наш собственный профсоюз, а если появится еще один, более крупный, это вряд ли принесет пользу хоть кому-то из присутствующих здесь.
По их уверенным позам со скрещенными на груди руками было видно, что они считали себя рабочей элитой фабрики.
Слова вырвались у Джин сами собой:
— Речь не о каких-то трех бабах!
Отец обернулся к ней.
— Да ты-то что об этом можешь знать?! — В каждом его слове сквозило высокомерие.
Теперь все эти мужчины, знавшие Джин с детства, смотрели на нее. Она стушевалась и опустила глаза.
— Ясно же — ничего, — резюмировал отец.
Но тут Джин внезапно ощутила вспышку ярости и снова нашлась с ответом:
— Да, перевели только трех женщин, но это касается всех нас. Кто может сказать, что они сделают дальше?
Отец повысил голос, заглушая ее слова.
— Дело не в этом. Руководство лучше знает, как управлять фабрикой, уж гораздо лучше, чем десяток женщин.
— Просто потому, что они женщины? — Она прекрасно знала его взгляды на этот счет.
— Потому что проводились специальные исследования.
Теперь настала ее очередь насмехаться:
— A-а! Знаменитая научная организация труда, да?
— Именно. В результате все цеха станут работать эффективнее, это повысит доходы компании и зарплату рабочих.
Отец сделал шаг вперед: он был недоволен, что с ним так разговаривают, особенно в присутствии друзей.
«Что сказала бы сейчас мать?» — подумала Джин. Смогла бы она его переубедить? Наверное, нет, да и хорошо, что она не видит, как он осаживает родную дочь.
Джин попыталась снизить накал страстей, хотя и понимала, что это бессмысленно:
— Посмотрим. Пока что еще идет обсуждение. Вечером будет собрание.
— Твой Дональд, конечно, возглавляет крикунов? — Это был риторический вопрос: отец прекрасно знал, что его будущий зять не мог остаться в стороне. — Передай ему, что он понапрасну тратит время. От меня поддержки пусть не ждет. — Он обвел рукой комнату: — И ни от кого из нас. Ты, милая, через три месяца собираешься замуж. Если вы начнете бастовать, кто станет платить за квартиру?
— Надеюсь, к тому времени все кончится, компания пойдет нам навстречу и вернет этих женщин в их цех, — неуверенно произнесла Джин.
Отец выдержал длинную паузу, и когда уже казалось, что он никак не отреагирует на ее слова, произнес:
— Я бы на это не рассчитывал.
Мужчины, почувствовав себя неловко, начали собираться. Никто не хотел присутствовать при семейной сцене. Все потянулись за пальто и направились к выходу.
— Мне пора. До завтра, Джордж, — сказал один.
За ним стали прощаться и остальные.
— До завтра, — ответил отец. — Хотя я, пожалуй, спущусь с вами, подышать воздухом, пока готовится ужин.
Комната опустела. Джин обхватила себя руками и погрузилась в мрачные думы, которые прервал гудок соседнего завода, расположенного вниз по Клайду. Она подбросила в печь еще немного угля. Обычно Джин всегда подавала на стол, и ей было понятно, что, откажись она сейчас это делать, все станет только хуже. Об этой ее обязанности никогда не заходило речи напрямую, но с тех пор, как они с отцом остались вдвоем, дело обстояло именно так. Джин подвесила над огнем котелок с супом, дождалась, когда тот закипит, и принялась помешивать. Отца не было минут сорок, а когда он вернулся, от него пахло пивом. Было ясно, что он не собирается с ней ужинать. Джин осталась на кухне одна. Она села за стол на свое обычное место и стала гонять бульон ложкой по тарелке, чтобы он немного остыл, — не выбрасывать же еду!
Вымыв посуду и наполнив ведерко углем, Джин поспешила покинуть дом, где воцарилась гнетущая атмосфера. Она шла знакомым маршрутом по едва освещенным улицам. Добравшись до рабочего клуба, Джин поняла, что основную часть собрания пропустила — теперь оставалось просто высматривать Дональда в толпе. Лезть в самую гущу она не отважилась и решила подождать, пока люди не начнут расходиться. Но лишь когда зал почти опустел, а она почти потеряла надежду найти Дональда, у ее уха раздался его мягкий голос.
— Я рад, что ты пришла, — сказал он и взял ее за руку.
— Разве я могла не прийти?
— Я думал, что у тебя может не получиться выбраться.
— Не беспокойся, отец больше лает, чем кусается. — И как он?
Джин почувствовала, что напряжение внутри нее начинает спадать. Немного помедлив, ответила:
— Как и можно было ожидать. Отец — мастер литейного цеха, ему нужно думать о подмастерьях.
Дональд помрачнел:
— Выглядит как оправдание.
— Что бы ты ни думал, но дело обстоит именно так. Он этого, вообще-то, не говорил, но я знаю, что отец всегда беспокоится о ребятах. Он хочет для них лучшего, как когда-то хотел и для тебя, не забыл?
— Ну после всего, что произошло, думаю, я навечно останусь подмастерьем. — Дональд расправил плечи. — Забастовка набирает обороты. Две тысячи человек уже бастуют, а завтра будет намного, намного больше. Возможно, выйдут все.
— Кроме квалифицированных рабочих, которых не сагитировать. По крайней мере, пока. Ты бы их послушал, Дональд! Они не менее решительны, чем ты. — Она тут же поправилась: — Чем мы.
— Джин, то, что делает компания, неправильно. Они заставляют весь цех страдать из-за нескольких минут, которые существуют только на бумажном графике. Экономия просто крохотная. Им действительно удастся сэкономить несколько шиллингов на зарплате, но производство сильно замедлится. Как это говорят: назло маме отморожу уши?
— Так говорила моя мама, когда я была маленькой. — Джин посмотрела на него. — Я понимаю, и я с тобой.
— Точно? Звучит не очень убедительно.
— Я буду бастовать, обещаю.
Он улыбнулся:
— Я не должен был сомневаться, прости.
Они остались одни, и, когда Джин окинула взглядом пустые стулья, ей на мгновение показалось, что собрания и не было.
— Ты беспокоишься насчет завтра? — спросила она.
— Беспокоюсь? Нет, мы всё правильно делаем. Скоро все это увидят.
— Да, но убедить таких людей, как мой отец, тоже выйти на забастовку, будет непросто.
— А стоит ли оно того? — Дональд открыл перед ней дверь. — Пошли прогуляемся. Сегодня не очень холодно.
Она взяла его под руку:
— Ты когда-нибудь думал о них?
— О руководстве?
— Нет, о машинках. Ты думал, куда их отправляют?
Он покачал головой:
— Из литейного цеха вывозят всего лишь металлические чушки. Там слишком жарко и шумно, и нет времени стоять и думать о чем-то подобном.
— Представляю.
Они шли медленно, нога в ногу.
— А ты? — спросил он.
— Когда я только пришла в отдел проверки, считала каждую машинку. — Выражение удивления на его лице заставило ее рассмеяться. — Теперь ты, наверное, думаешь, что я дурочка.
— Джин, обещаю тебе, что никогда не буду так думать. У тебя в голове мозгов хватит на нас двоих.
— Это неправда! — запротестовала она.
— Ладно, давай каждый останется при своем мнении.
Перед тем как продолжить, она сжала его руку:
— Я бросила считать, когда дошла до пятисот, потому что на это ушло всего несколько недель.
Теперь засмеялся он:
— Сейчас, наверное, через тебя уже несколько тысяч прошло!
— Я думаю не о каждой швейной машинке — это было бы странно, но часы мне всегда подсказывают, которая станет последней за день.
— И что?
— Я замедляю работу, так что заканчиваю ровно с сиреной. После проверки нам нужно намотать нитку на катушку, и обычно мы ограничиваемся несколькими ярдами, но когда я беру последнюю машинку, то наматываю столько, что новому владельцу не придется жаловаться. А потом я начинаю представлять себе, что это будет за человек. Может быть, им окажется дама из богатого дома, которая шьет шелковые платья…
— По-моему, это маловероятно, — перебил ее Дональд. — У таких людей для подобной работы есть слуги.
— …или ее отправят в какую-нибудь далекую страну, одну из тех, что можно было отыскать на большой карте, висевшей на стене нашего класса, — продолжила Джин, не обратив внимания на его замечание. — Я ведь никогда этого не узнаю.
— Ну ладно, хватит мечтать, — улыбнулся он. — Я хочу праздновать!
— Не рановато ли?
— Я хочу отпраздновать то, что мы вместе, Джин: ты и я. И речь идет не о мороженом!
Дональд обхватил ее за талию и закружил. А потом он поцеловал ее, и ей было все равно, видит их кто-нибудь или нет.
Конни
Сентябрь 1954 года. Эдинбург
Подходя к дому, Конни увидела, как ее мать, сидя у эркерного окна, где было больше света, работала за швейной машинкой. Конни помахала ей, но Кэтлин продолжала трудиться, не обращая внимания на то, что происходит на улице: начав работу, она не прекращала ее до полного окончания.
Конни повернула ключ в замке и открыла дверь.
— Привет, я вернулась, — крикнула она матери.
— Ты как раз вовремя, чтобы кое в чем мне помочь, — последовал ответ.
— Сейчас, через две минуты.
Конни повесила пальто на деревянный крючок, прибитый к буфету, и даже застегнула пуговицы, чтобы оно выглядело аккуратно. Когда она вошла в гостиную, стрекотание швейной машинки на минуту прекратилось.
— Да, так что ты хотела?
— Я почти закончила с этой работой, мне нужно просто подмести и прибрать, так что не могла бы ты принести из чулана совок и веник? — попросила мать.