Фред сидит перед швейной машинкой и пытается вспомнить, куда же вставлять нитку, периодически справляясь с инструкцией, закачанной в телефон. Вставить удается не с первой попытки: рычажки давно не использовались, а натяжение нити в шпульке приходится подкручивать отверткой. Он делает пробные стежки по старому кухонному полотенцу, пока результат не начинает устраивать.
Перед тем как отрезать, Фред четыре раза отмеряет нужный кусок ткани и делает пометки карандашом. Ножницы бабули — вещь опасная. Они гораздо острее, чем он предполагал. Наконец Фред готов начать шить и пытается вспомнить указания Евы.
Сколоть.
Сметать.
Прострочить.
Получится ли у него?
Перед началом работы он заваривает себе чай в новом чайнике. Женщина из первого благотворительного магазина сказала ему, что на работу над сумкой должно уйти около часа. Фред уверен, что у него все получится.
Фред
Начало октября 2016 года. Эдинбург
Ева была неправа.
Ну совершенно неправа.
Я сделал все так., как она сказала.
Я отмерил и отрезал, как она и говорила, и сколол все булавками.
Потом соединил лоскутки на живую нитку. Теперь, после того как я погуглил на телефоне, чтобы понять, почему у меня вместо сумки вышел такой ужас, я знаю, что американцы называют это «наметкой». Это еще одно доказательство того, что мы — одна нация, разделенная общим языком.
Я точно следовал инструкциям Евы и использовал контрастную нитку — оранжевую, цвета «красный лосось», которую легко заметить на фоне основной ткани фартука. Я никогда ничего не шил руками с восьми лет (разве что пуговицу на брюки иногда пришивал) и уж точно никогда не пытался сделать красивый стежок.
Чтобы линии получились идеально ровными, я взял карандаш и линейку и стал наметывать точно по проведенной линии. Очень неплохо получилось, должен отметить.
А потом я заправил в машину нитки цвета «веселый зимородок», сверху и снизу, и стал шить поверх наметанных стежков.
Теперь я не могу понять, почему мне сразу не пришло в голову, что это абсолютно идиотская идея. Я очень тщательно прошил всю сумку.
А потом попытался вынуть нить наметки.
Не получилось.
Тогда я достал из швейной коробки бабули распарыватель для швов и начал — не могу подобрать другого слова — ВЫКАПЫВАТЬ оранжевые нитки буквально по частям из-под строчки, куда они намертво пришились «зимородком».
Это у меня заняло три часа. Я был ТАК близок к тому, чтобы выхватить ножницы и раскромсать всю ткань на мелкие клочки! Не знаю, охотятся ли зимородки на лосося в дикой природе, но сегодня утром они победили в упорной борьбе.
Я усвоил урок.
Сумка сшита, к тому же, как я и собирался, мне удалось спасти надпись про пиццу. Теперь я собираюсь показать сумку Еве и сказать, что, вопреки ее прогнозам, у меня все получилось. Ей наверняка понравится!
В магазине людно. Настало время обеда, и образовалась небольшая очередь из тех, кто пришел за куском шотландского пирога и соком. Фред углубляется в проход между стеллажами, делая вид, что рассматривает представленный выбор зубной пасты и детского шампуня. Когда рабочие покидают магазин и расходятся с обедами по своим белым фургонам, он чувствует себя довольно глупо.
— Привет, Фред. Что интересует сегодня?
— Помните, я спрашивал, как нужно шить?
— Да-да, конечно, и ты убежал тогда, прежде чем я закончила.
— Да?
— Да, ты ушел, и я так тебе и не успела досказать остальное.
— Действительно.
Она смотрит на него, и в уголках ее губ зарождается улыбка.
— Ты же сделал, как я сказала, да? — Она заливается краской, как девчонка, которую застигли целующейся с мальчиком у школьной велосипедной парковки.
— Да, именно.
— Мне так жаль.
— Я сделал ровно так, как вы говорили. Тщательно следовал инструкциям.
— О боже!
Он радостно ей улыбается:
— А теперь я принес показать, что получилось, хотя вы сознательно пытались мне помешать.
С довольным видом он достает из-под мышки результат своего труда и выкладывает его на стеклянный прилавок, поверх змеек и летающих тарелок.
Она берет сумку в руки и осматривает ее:
— Здорово, Фред! Очень впечатляет. И сколько ты работал?
— Полчаса — чтобы выкроить, час — чтобы вручную наметать красивой оранжевой ниткой, двадцать минут — прострочить на машинке, а три часа — чтобы вынуть ту нитку, которой я наметал ткань по вашему совету.
— Три часа?
Ее всегда выразительное лицо кажется сейчас невозмутимым, но голос выдает: в нем слышится едва сдерживаемый смех.
— Да. Вас правда так учили?
— Да, в средней школе. Моя учительница шитья была просто помешана на том, чтобы все было идеально — настолько идеально, что, закончив школу, я больше ни разу ничего не шила.
— Теперь понятно почему.
Ева достает из-под прилавка конфеты и накладывает в бумажный кулек.
— Возьми, пожалуйста, в знак моих извинений.
— Это был сущий кошмар, — говорит он, однако принимает ее предложение о мировой. — И несколько раз я уже думал о том, — Фред делает в воздухе характерное движение, — чтобы взять ножницы.
— Но все-таки удержался. И молодец!
Он разглаживает ткань и сворачивает свое творение.
— Мой первый проект в жизни. Честно говоря, я им горжусь.
— Твоя бабуля была бы рада.
— Думаете?
— Да, несомненно.
Фред не находит что ответить, а потому только кивает и машет на прощание. Он идет по знакомому тротуару домой — потому что теперь его дом здесь, хотя, если бы его спросили, в какой именно момент он стал считать эту квартиру своим домом, Фред не смог бы ответить.
Сумка для спортивной обуви Майклу (Фред).
Цена: ткань — 2,50 фунта (старый фартук).
Нитки — «веселый зимородок», «красный лосось».
Пять часов!
Записные книжки разложены на кухонном столе.
Среди них нет двух одинаковых. Сначала Фред делит их на отдельные группы: одну — с почерком бабули, другую — с более изящным почерком его прабабушки.
После этого остается только найти даты и разместить записные книжки в хронологическом порядке в одну длинную линию — с одного края стола до другого. Однако это занимает у него больше времени, чем казалось, потому что он постоянно отвлекается.
1918. Подшивала жилетку мистеру Уокеру ОПЛАЧЕНО.
1919. Пальто из серой шерсти миссис Хардиман. Потом нужно еще обшить пуговицы. ОПЛАЧЕНО.
1919. Переливчато-синее шелковое платье, кайма вручную. Шарф в тон для миссис Джонс. ОПЛАЧЕНО.
1919. Малиново-розовое платье для себя. Малиновый галстук для Б.
1920. Простыни для роддома.
1920. Пеленки (20 штук).
1921. Сиреневый фартук на платье.
1921. Ремонт пальто (для Брюса).
Каждая записная книжка — словно окошко в прошлое не только его семьи, но и сотен других людей. И хотя ему очень интересно, Фред чувствует себя немного неловко, как будто он подглядывает.
Джин
Август 1917 года. Лит
— Я ухожу, — крикнула Джин с кухни.
Она слышала, как Дональд в спальне одевает Энни, застегивая белые пуговички на ее платье.
— Ты готова? — спросил он.
— Да, папа.
— Посмотрим, сколько раз ты сможешь сегодня поймать луну.
Наступило недолгое молчание.
— Одна луна, сквозь облака и…
— Поймала!
— Еще луна, сквозь облака и…
— Поймала!
Джин подождала, пока игра не закончится.
— Пять лун! Энни Кэмерон, ты лучше всех на этой улице ловишь луну!
— Пять лун! — пропищала она.
— А теперь волосы…
— Не-ет! Не волосы, не волосы!
В этот момент Джин закрыла за собой дверь.
Эдинбургская резиновая компания не терпела опозданий — особенно сейчас, когда с фронта шли заказы на тысячи пар обуви, так что ей нужно было успеть отметиться вовремя.
Джин никогда не говорила Дональду, как ей там не нравится. Она с трудом терпела серную вонь, но это была какая-никакая работа, а они очень нуждались в деньгах, так что Джин скрывала свои чувства от него и старалась выглядеть веселой. Проверка швейных машинок теперь казалась ей плевым делом — порой ее даже одолевала ностальгия. Джин могла бы сесть на трамвай и не идти домой пешком в течение часа, но, чтобы сэкономить заработанные тяжким трудом деньги, она стойко противостояла этому искушению, если только не шел сильный дождь. Перед самым домом она почувствовала, как сильно натерла ноги — туфли давно следовало сдать в починку, молотком и гвоздиками тут было не обойтись. Однако, поднявшись на последний этаж, она натянула на лицо улыбку. Дональд был жив и здоров, и хотя в глубине души Джин все еще испытывала ярость из-за того, что война сделала с ним, она научилась это скрывать.
Он широко распахнул дверь, и Энни, проскочив у него между ног, кинулась к ней. Дурное настроение тут же улетучилось. Джин взяла малышку на руки и расцеловала.
— Ты хорошо вела себя с папой?
Энни энергично закивала:
— Хорошо, и у нас есть секрет!
— Секрет?
Дональд в притворном отчаянии покачал головой:
— Энни, девочка моя, шпиона из тебя не выйдет.
Джин подняла брови, пристально посмотрев на него:
— Какой секрет?
— Сначала зайди и налей себе чай. Я скажу, когда ты сядешь и дашь ногам отдохнуть.
— Что на ужин?
Она сняла пальто и повесила его на крючок в прихожей, смахнув с воротника несколько длинных волосков.
— Тушеное мясо с морковью и большие жирные клецки.
Она не могла поверить своим ушам:
— Что, прости?
— Что слышала. Теперь садись и делай, что я сказал.
— Это как-то связано с твоим секретом?
— Может быть. — Он не собирался сдаваться.
— Дональд, ты же не играешь в карты? Ты проиграешь больше, чем выиграешь!
Отец Джин был игроком, и она до сих пор вспоминала те времена, когда им приходилось жить только на ее зарплату.