Ортопедическое отделение располагалось на первом этаже — там же, где и приемное. Рут не знала, случайно так вышло или нет, но была рада, что ей не придется подниматься по бесчисленным пролетам на самую верхотуру, сейчас ей хватало и одного. Оставалось лишь пройти через высокие двойные двери отделения, и она вспомнила, как раньше они казались ей последним барьером между спокойствием и паникой. Но это было очень давно.
Она повесила плащ и направилась к медицинскому посту, минуя кухню, бельевую и комнату, которую непосвященные могли принять за хранилище не то строительных лесов, не то оборудования для поднятия тяжестей. Помещение казалось мечтой любого мальчишки: болты, гайки, ключи, сверла — и все в одном месте.
Что ж, это, возможно, ее последние ночные дежурства — потом она вернется в дневную смену, мысль об этом не могла не радовать. Нужно пережить только сегодняшнюю и завтрашнюю ночь, а если учесть, что первая ночная смена уже началась, оставалось выдержать завтрашнюю.
После передачи смены Рут двинулась другим маршрутом, тщательно избегая главных кухонь с их тошнотворными запахами вареной капусты и подливки. Она прошла мимо огромных черных панелей главного входа больницы, где золотой краской на медных табличках были написаны имена жертвователей — крупных торговцев, лордов, леди и писцов Сигнета[28]. Тысяча фунтов тут, двести там, еще пятьдесят — в 1846-м или в 1862 году — это были крупные суммы. Над многими кроватями в самых разных отделениях висели маленькие таблички с надписями: «Эта кровать — дар леди такой-то» или: «В память о мисс такой-то». Рут казалось, что такие свидетельства щедрости, которую проявляли в те времена, когда еще не существовало Национальной системы здравоохранения, — важный факт истории, но кое-что из этого может серьезно травмировать пациентов.
Напротив столовой девушка свернула к лестнице, освещенной солнцем. Она направлялась в швейную мастерскую, где не была с тех пор, как в первый день в больнице получала там униформу. Подойдя к широкой лестнице, она заметила, что лифт пустует, и по привычке нажала кнопку, отправляя его в главный коридор — на тот случай, если он срочно понадобится команде реанимации. А вот санитары, разносящие завтрак по отделениям на верхних этажах, ее бы за это точно не поблагодарили.
Рут медленно поднялась по ступенькам на третий этаж, а затем одолела и последний лестничный пролет на самом верху здания.
Судя по объявлению на стене, она пришла слишком рано.
Сжав пальцы, Рут решила постучать.
Через несколько секунд дверь широко распахнула маленькая седовласая женщина, которая явно не слышала стука и очень удивилась, увидев ее у входа. На шее у нее висел сантиметр, а за ухо был заткнут карандаш.
— Мы еще не открылись, — сказала она. — Начинаем в полдевятого.
— Ох… — Усталость начинала брать свое. — Тогда зайду потом?
Женщина посмотрела на нее поверх очков без оправы:
— Вам бы уже спать ложиться. Ночное дежурство?
Рут кивнула.
— Заходите, садитесь. Что вам нужно? Снять мерку для голубой формы? Уверена, вы ждете не дождетесь, когда вас избавят от этих серых платьев.
— Не совсем. Мне нужно перешить платье.
— Перешить? А когда вы заканчиваете?
— Через шесть недель.
— И вы не можете подождать шесть недель?
— Боюсь, что нет. — Рут закусила губу, в ее глазах от утомления и отчаяния выступили слезы. — К тому времени платье будет еще теснее. Я беременна. — Она еще ни разу не произносила этого вслух.
— Понятно. — Женщина посмотрела на ее натянутый передник и левую руку без кольца. — Ваша старшая знает?
Рут покачала головой.
— И вы не хотите, чтобы она узнала?
Девушка кивнула.
Женщина села за стол, где лежал открытый журнал учета.
— Девочки будут здесь с минуты на минуту, вас измерят и все внесут в журнал подгонки формы. Но потом нам придется известить колледж, потому что они получат чек за работу.
Когда она закончила, открылась дверь и вошла другая женщина.
— Привет, Конни, — сказала она. — Ты опять так рано, что все остальные на твоем фоне выглядят лентяйками.
— Привет, Пэт. — Конни захлопнула журнал. — Будь добра, включи чайник, пока я выдаю сестре новый передник.
Она скрылась в соседней комнате и вернулась с пакетом, который и вручила Рут:
— Вот здесь два передника, сестра. Надеюсь, хватит.
— Спасибо.
Вряд ли передники ей помогут, но разговор был окончен. Рут спустилась и направилась в Западный корпус. Суета утренней смены прошла, а задержавшиеся сотрудники ночной смены уже ушли. Она молча посидела рядом со своим шкафчиком. Никаких срочных вызовов, никакой суматохи за задернутыми вокруг кровати шторами.
Рут почувствовала, что клюет носом, и быстро встала. Засыпать здесь она не собиралась. Достав из шкафчика аэрозольный баллончик, она задержала дыхание, пока снимала туфли, не расшнуровывая их, и прыснула ландышевым спреем на сильно пахнущую кожаную обувь.
Теперь можно выдохнуть.
В коридоре загремели колеса бельевой тележки.
— Что-то забрать? — спросила сестра-хозяйка, заглянув в раздевалку.
Рут не повернулась:
— Нет, на этот раз ничего.
— Хорошо, сестра. Приятных снов.
— Да, спасибо.
Она решила не переодеваться полностью — сняла только передник, воротничок и манжеты, а потом, нарушая все правила, касающиеся передвижения в униформе, надела плащ прямо на серое платье и вышла. Идти было всего полчаса и все время под гору, так что ей удастся сэкономить. Теперь она откладывала каждый пенни для будущего ребенка.
Фред
Начало ноября 2016 года. Лит
Швейная машинка стала барахлить.
Я смазал ее и поправил что мог, но, видимо, проблема где-то внутри, так что мне нужен специалист.
Я нашел человека, который может помочь, пойду к нему сегодня, после того как отправлю очередное резюме.
Даже в огромной голубой сумке из «Икеи» модель Singer 99К нести неудобно, и она бьет Фреда по ногам, пока он идет к автобусной остановке по оживленной улице. «Завтра, — думает он, — на ногах будут шрамы». Фред решает ехать на автобусе только в одну сторону, а обратно идти пешком, хотя тем самым он лишит себя возможности сесть на верхнем этаже и подглядывать в окна квартир таких же горожан, как он сам.
Через сорок минут Фред приезжает в Лит и идет по незнакомым улицам. Пропустив свой поворот из-за упорного нежелания достать телефон и свериться с картой гугла, он в конце концов оказывается рядом с бывшей начальной школой, превращенной в ремонтную мастерскую. Над входом в каменной кладке можно прочитать слово «девочки».
Здесь Фред чувствует себя привычно и в то же время странно. Застекленный купол пропускает свет в общую зону в центре здания, а вдоль стен коридоров тянутся ряды вешалок, установленных на доступной для детей высоте. Но теперь вместо курток и полупальто здесь красуются яркие материи, мотки толстых ниток, а из висячих горшков во все стороны лезет хлорофитум. В открытых дверях бывших классов виднеются разнообразные механизмы и краски. Он следует в глубь здания кружным путем, и по дороге его сопровождают то Моцарт, то хип-хоп, то передача «Дневная драма», идущая по «Радио-4».
Ярко-зеленая дверь кабинета 18В закрыта, и Фред стучит. В ответ доносится что-то неразборчивое.
Когда дверь открывается, он сталкивается лицом к лицу с той самой женщиной с распродажи.
— Да? — Она, кажется, начинает его припоминать.
— Привет. — Фред указывает на голубую сумку, которую поставил на пол. — Мне сказали, что вы можете мне помочь.
— Это вы вчера звонили?
— Наверное. Я действительно звонил и разговаривал с каким-то мужчиной, он дал мне этот адрес.
— Это был мой отец. Заходите.
Комната разделена пополам высокими стеллажами. Квадратные полки пусты, а рядом со стеллажами стоит большая коробка с пенопластовыми шариками и чем-то упакованным в пузырчатую пленку.
— Пока я работаю, расскажите, что у вас, — говорит она, нагнувшись над коробкой. — Мне нужно все это к вечеру доделать и вернуть. Меня ждет покупатель.
— Мне правда нужен совет. Не уверен, что туда обратился…
Она выпрямляется. В руках у нее подставка из плексигласа.
— Зависит от того, что вы хотите узнать.
— Вы чините швейные машинки?
По ее лицу он сразу же понимает, что это очень неудачный вопрос: оно мгновенно меняет выражение с «я занята, но слушаю» на «боже мой, опять какой-то идиот!».
— Кажется, я объясняла в прошлый раз?
— Да, на той распродаже. Вы оставили мне карточку. — Фред понимает, что начинает нести вздор. — А потом я ее потерял…
— Я разбираю старые машинки, так что хорошо понимаю, как они работают, но вообще-то их не чиню. — В ее тоне он улавливает снисходительные нотки. — Если вам нужен мастер, посмотрите в «Желтых страницах».
— Наверное, мне лучше объяснить?
Она поворачивается к нему спиной и продолжает распаковывать ящик, вынимая из него свертки и выкладывая их на длинный стол, который, судя по всему, служит еще и верстаком.
— Я слушаю, просто мне правда надо работать.
— Да, так вот… — Довольно неловко говорить с человеком, который всерьез намерен вас игнорировать, но Фред упорствует: — У меня есть старая швейная машинка — ручная, модель 99К. — Женщина не отвечает, и он продолжает: — Я решил, что мне нужно кое-что в ней заменить, я посмотрел в Интернете. — Тут Фред явно слышит усталый вздох, но решает не обращать внимания. — Думаю, что нужны широкая лапка для подгиба и, может быть, лапка для подрубки.
Она начинает разворачивать свертки и раскладывать их содержимое на столе. У окна стоит старинный портновский манекен, и она вешает ему на шею серебряную цепочку. От нее, как лучи от солнца на детском рисунке, расходятся длинные шпули, покрытые красной, черной и фиолетовой эмалью. Она выкладывает на верстак с десяток брошек, декорированных, насколько он может судить, частями механизма намотки. Следующим на стол отправляется поразительное ожерелье: на толстой серебряной цепочке болтается круглая крышка с задней части более крупной машинки.