Она начала собирать вещи: убрала очки для чтения в чехол, на котором одна из ее внучек вышила крестиком голубые буквы:
БАБУШКА
Джин погладила неровные стежки, которые любила еще больше за детскую неумелость.
Раздался свисток, и поезд снова тронулся. Почти сразу стало темно: они въехали в туннель, а через несколько минут прибыли на вокзал Уэверли — огромный, закопченный, пахнущий соляркой. Ее попутчик вышел из поезда первым, а затем предложил ей руку.
— Спасибо, — поблагодарила Джин.
Она похлопала себя по сумке и поискала в карманах билет.
— Что-то забыли?
— Да просто журнал.
— Хотите, я за ним схожу?
— Нет, но спасибо за предложение. Оставлю его следующим пассажирам.
— Вы знаете, куда идти?
— Да-да, я здесь живу. Я знаю.
— Вы уверены?
Сам он уверен не был. Сейчас, на платформе, она казалась ему довольно хрупкой и болезненной.
— Все будет хорошо, — заверила она. — У меня есть трость.
— Осторожнее, пожалуйста.
— Конечно. Удачи вам на собеседовании!
С легкой улыбкой молодой человек пошел прочь от нее, но в конце платформы обернулся и помахал ей рукой, как будто они были давнишними друзьями, а не просто незнакомцами, которые случайно встретились на миг перед тем, как вступить в очередной этап жизни.
Джин постояла, переводя дыхание. Тем временем на другую сторону платформы прибыл еще один поезд. Из его дверей вышли десятки людей в деловых костюмах и с кожаными портфелями, бесцельно шатающаяся молодежь с рюкзаками и женщины с детьми. Она отошла к колонне, чтобы не оказаться ни у кого на пути, а потом направилась в вестибюль вокзала, радуясь, что у нее с собою только сумочка.
Джин повернула налево и, вспомнив, какие крутые ступеньки у гостиницы, решила не спеша подняться к улице по длинному пандусу, помогая себе тростью. Запах города нельзя было перепутать ни с чем. Угольной пыли от паровых двигателей больше не было, зато остался аромат, который доносил ветер, колышущий ранние летние цветы в садах. А еще в воздухе города чувствовалось нечто, намекающее на присутствие денег.
На Принсес-стрит она поняла, что с тех пор, как позавтракала, прошло уже много времени. Стоило где-нибудь заказать чашечку чая.
Джин решила зайти в «Дженнере».
Через десять минут она уже стояла в отделе косметики крупнейшего универмага Эдинбурга и представляла, как в этот же самый момент женщины по всему миру вдыхают сотни ароматов дорогого парфюма в магазинах, подобных этому, и их мозг вынужден обрабатывать миллион посланий одновременно. Но она прошла дальше, отказавшись от предложений познакомиться с новыми образцами, и поднялась по ступенькам в атриум. Лифт был крошечным — всего на четверых человек, но зато здесь в углу стоял стул, абсолютно лишний, по мнению молодежи. Однако Джин никогда бы не позволила себе сидеть в лифте, поэтому она только покрепче сжала медный поручень. Кабина двинулась вверх.
Ресторан находился в передней части здания. Джин выбрала место у окна и стала ждать, когда у нее примут заказ. Со своего наблюдательного пункта она могла видеть почти всю Принсес-стрит — с одного конца до другого. Автобусы, такси, автомобили стояли в длинных пробках, и над всем этим возвышался Эдинбургский замок.
Ей принесли чай и теплый скон[30] с малиновым джемом и несоленым маслом. Она изучала выпечку с профессиональным интересом. Недурно, разве что слишком плотное тесто. Жир смешивался с мукой машинным способом, а не вручную, но вполне приемлемо. И джем определенно не домашний: цельных ягод не было. Джин улыбнулась сама себе: не так-то легко бороться с предрассудками, которым следовала всю жизнь.
Она потянулась за сумочкой, которую убрала под стул, чтобы та не мешала проходу. Почувствовала запах пудры. Защелка на ее пудренице опять раскрылась — может быть, стоило вернуться в ароматный отдел косметики и все-таки выбрать новую. Дональд наверняка уговаривал бы ее так поступить: он всегда хотел, чтобы у нее было все лучшее.
Джин вынула из сумочки драгоценный конверт и, прежде чем положить его на край стола, смахнула с него пудру. Конверт содержал обрывки ее прошлого. Чай уже должен был завариться. Она заглянула в чайник и, увидев крупные листья, поняла, что ей потребуется ситечко. Джин пила чай, ела скон и смотрела на улицу. Чаевые она оставила щедрые.
Вернувшись в косметический отдел, Джин направилась к стенду любимого бренда и стала его изучать. Рассыпчатая пудра была бы лучше всего, но пользоваться ею можно было только за собственным туалетным столиком, а носить такую в сумочке — верный путь к катастрофе. С тем же успехом можно было носить там розоватую сахарную пудру.
— Чем могу помочь, мадам?
Безупречного вида юная продавщица склонила голову набок, оценивая очередную потенциальную покупательницу.
— Мне нужна новая пудреница. Моя сломалась после многолетней службы.
— И пудра тоже?
— Да, и пудра.
— Прекрасно, пудреницы у нас тут. Самые популярные — фирмы «Страттон», но вы наверняка знаете.
Джин подумала, что девочке нет и двадцати.
— Честно говоря, не знаю, что и выбрать. Что вы посоветуете?
Уже давно никто не уделял ей такого внимания как покупательнице: обычно девушки из косметических отделов без особой заинтересованности продавали ей то, о чем она просила, и быстро переключались на более молодых и, на их взгляд, более состоятельных клиенток.
— Может, попробуете пару пудр?
— Попробовать?
— Да. Вот тут у меня есть стул, и если вы не очень торопитесь, я вам предложу несколько вариантов, и вы сможете выбрать.
Похоже, она действительно хотела помочь, так что Джин села на стул перед стойкой и откинулась на спинку. Сначала появилось средство для очистки кожи — прохладная кремовая жидкость, за ней последовал ватный шарик, смоченный как будто бы в розовой воде, а за ним легкий увлажнитель.
— Как мило с вашей стороны.
— Это моя работа, — сказала девушка. — Как считает моя начальница, я обязана что-нибудь продать каждой покупательнице, оказавшейся в нашем отделе. Но это же невозможно! Поэтому я делаю макияж людям, которым это может понравиться. Теперь нанесем немного основы, чуточку румян — и вот уже можно выбирать пудру.
Она закончила и поднесла к лицу Джин зеркало. Та потянулась за очками и посмотрела на свое отражение:
— Дорогая моя, вы просто волшебница! Я выгляжу почти элегантно.
Девушка помогла ей встать со стула и подвела к стойке, где были выставлены пудреницы. Джин казалось, что у нее вдруг появилась еще одна внучка. Она выбрала простую золотистую пудреницу — ту, что подарил Дональд, ничто не заменит.
— Хотите, чтобы я вам сразу засыпала туда пудру?
— Да, пожалуйста. Пальцы у меня уже не такие умелые, как раньше.
— Я могу выбросить вашу старую пудреницу? — спросила девушка.
— Нет-нет, не нужно. Это подарок моего мужа, ей много-много лет.
— Хорошо, тогда пойдемте к кассе.
— Спасибо вам большое, вы очень милы. — Джин немного качнуло, и она оперлась на трость.
Когда оплаченные покупки были уложены в фирменный пакет, внимание девушки-продавщицы отвлекли на себя три дорого одетые женщины, нюхавшие пробники духов и проводившие образцами губной помады по тыльной стороне ладони. Джин помахала продавщице и направилась к выходу на улицу, навстречу солнцу.
Она остановилась перед тяжелой стеклянной дверью и перевела дух, набираясь сил перед тем, как ее толкнуть. Джин уже вышла из дверей и стояла на верхней ступеньке, как в магазине началось какое-то движение. Она обернулась и увидела, как на нее несется незнакомый парень.
— Стой! — закричал швейцар. — Вор!
Парень подлетел с такой скоростью, что Джин не успела отступить. Она почувствовала, как ее что-то потащило вперед: преступник отчаянно хватался за все подряд, чтобы не споткнуться и не упасть. Пробегая мимо, он схватился и за ее сумку, отчего Джин еще крепче сжала ручки. Ее потянуло к лестнице, но она не собиралась отпускать сумку.
Она удержала ее.
Она победила.
Падая, Джин инстинктивно выбросила вперед руку.
Послышался резкий, отчетливый хруст: рука сломалась чуть выше запястья. И после воцарившейся на мгновение тишины люди вокруг хором выдохнули:
— Ох!
Рут
Конец июня 1980 года. Эдинбург
Рут повесила красный плащ в раздевалке и стала внимательно рассматривать себя в зеркало над раковиной. Она плохо спала, а утро следующего дня наступит еще нескоро.
Девушка раскрыла косметичку в поисках тонизирующей губной помады.
— Не знаю, зачем я это делаю, — произнесла она в пустоту, но все равно накрасила губы. Затем закрепила накрахмаленную шапочку еще двумя белыми невидимками, чтобы лишний раз защититься от разрушительного воздействия балканских рам для лежачих больных[31], превращавших каждую кровать в отделении в высокотехнологичное ложе с балдахином.
Рут сделала глубокий вдох и, натянув на лицо улыбку, открыла дверь.
На сестринском посту медсестра вечерней смены чертила какой-то график.
— Вы выглядите усталой. Плохо спали? — спросила она.
— У меня под окнами дорогу перекапывают, — ответила Рут, убеждаясь, что помада оказалась бесполезной.
— Беруши, хотя, наверное, вы и сами знаете.
— Я пробовала, но они вылетают.
— Ох, ну ладно, у вас последняя ночь, так что осталось всего несколько часов. — Она отколола от внутренней стороны передника ключи, которые предназначались для шкафчика с лекарствами, и передала Рут. — Вторая сестра опаздывает, но придет до того, как я уйду. Ничего, если я сразу отдам вам ключи? А то еще случайно домой унесу.
— Да, конечно. — Рут приняла ключи, став участником короткой церемонии, которая повторялась в больнице изо дня в день.
Медсестра сложила вдвое карту наблюдений и написала на обратной стороне дату.