Высокий стройный мужчина с седеющими волосами, в очках без оправы, сказал ей:
— Наверное, вы Рут.
Она кивнула, внезапно онемев от застенчивости.
— Тогда заходите. Моя жена вас ждет, а картошка разварится, если ее хоть на минуту дольше варить. — Он отступил в сторону, пропуская девушку на кухню.
— Спасибо. Я сомневалась, что пришла куда надо.
— Это она? — раздался откуда-то из глубины квартиры голос Конни, более приветливый, чем на работе.
— Да, — мужчина улыбнулся Рут. — Садитесь за стол, а мы пока все организуем.
В дверях кухни появилась Конни.
— Что же ты не сказал? — посмотрела она на мужа, а потом перевела взгляд на Рут: — Наверняка вы голодны. Я же знаю, что на ночных сменах вам достается только тост и больше почти ничего.
Рут показалось, что она совершила путешествие во времени. С каминной полки над старой черной печью, которая занимала почти всю кухню и была полностью заставлена комнатными растениями, свисал хлорофитум. Под окном стояла тяжелая фаянсовая раковина с яркой занавеской в горох; рядом была стиральная машина с фронтальной загрузкой — так и не отклеенный магазинный ярлык гордо сообщал: «Сверхбыстрая, восемьсот оборотов в минуту». Газовая плита с двумя небольшими столешницами из красной огнеупорной пластмассы словно бы попала сюда в последний момент.
— Ну вообще-то были еще хлопья и шоколадка, — ответила она.
— Я Альф Моррисон, — протянул руку мужчина. — Мы не были представлены должным образом.
— Рут Уоткинс. Я работаю в больнице.
— Да, я так и подумал.
— Конечно.
Она почувствовала себя дурой, но он не заметил ее смущения и сдвинул вбок вазу с цветами, стоявшую в центре стола.
— Это львиный зев? — спросила она.
— Да.
— Я так и подумала. У нас эти цветы были дома, но мне не разрешали их трогать.
Он нахмурился:
— Да. Так вот, у нас по средам на ужин всегда картошка с мясом.
— Всегда? — Рут надеялась, что вопрос не прозвучал грубо.
— Да — с тех пор как мы поженились. По понедельникам доедаем остатки с воскресенья, по вторникам я хожу играть в шахматы, так что мы обходимся сэндвичами с холодным мясом, по средам у нас картошка с фаршем…
Альф с совершенно непроницаемым лицом излагал их режим питания. Конни открыла дверцу духовки и вынула оттуда эмалированный глубокий противень с золотисто-коричневым песочным печеньем.
— Ну хватит, Альф. Уверена, что эта молодая леди не хочет знать, что мы едим на ужин каждый вечер.
Рут подумала, что имя подходит ему просто идеально.
— Вы действительно каждую неделю едите одно и то же?
Конни повесила рукавицы на крючок рядом с печкой.
— Мы женаты уже много лет. Иметь устоявшиеся привычки довольно удобно. Это держит в тонусе.
— Достаточно долго, чтобы не беспокоиться о еде и не спорить, — сказал Альф.
У Рут на душе стало спокойнее. Ей хотелось есть, и запах домашней пищи согревал ее: такого эмоционального тепла она не испытывала уже много месяцев.
После обеда, мороженого и персиков из банки Альф отмахнулся от всех предложений помочь и стал убирать со стола.
— Мне кажется, дамы, вам есть чем заняться, — заметил он.
Конни привела Рут в маленькую комнатку в другом конце коридора, где стояла швейная машинка. Посреди комнаты был установлен портновский манекен, задрапированный мягким розовым атласом.
— Это подвенечное платье для дочери моей соседки.
— Очень милое.
— Да, но ткань ужасная. С ней вообще нельзя допустить ни одной ошибки. — Конни отодвинула манекен к стене. — Ладно, давайте закроем дверь и посмотрим на ваши платья.
— Спасибо. Они чистые. Но я не знала, надо ли их гладить, и все равно погладила. Надеюсь, это было правильно.
Рут протянула Конни пластиковый пакет:
— Вы просто не представляете, как много это значит.
Конни вынула из корзинки еще два платья и выложила на стол:
— Контрабандный вынос униформы оказался делом непростым, но мне удалось спереть два рваных, так что, если получится, мы добавим немного спереди и спрячем вставки под передником.
— Спасибо.
— Да хватит вам уже. На моем месте так бы поступила любая.
— Спа…
— И давно вы…
— Около трех месяцев. Но из-за всех этих шоколадок, которые в благодарность оставляют нам на сестринском посту, платье, наверное, все равно скоро стало бы мало.
Конни кивнула:
— И сколько еще осталось работать?
Теплого живота Рут коснулся холодный сантиметр, и она вскрикнула:
— Ой!
— Извините.
— Шесть недель, но одна из них — отпуск.
— В самом конце?
— Да, так что эти серые платья носить еще пять недель.
— Наверное, мне удастся перекроить так, что вы сможете проносить их все это время и швы не разойдутся. — Конни делала какие-то пометки на листе бумаги. — Вы не собираетесь получать значок с пеликаном?[34]
— Наверное, нет. Я собиралась — значок-то я всегда хотела, но сейчас мне кажется, что мы с ним не подружимся.
Конни принялась натягивать на Рут через голову чистую униформу, заглушив ее слова. Затем поправила платье. Хотя пуговицы совпадали с петлями, понятно было, что запаса у ткани нет.
— У вас передник свисает ниже подола платья?
— Вроде бы да.
— Тогда я разрежу.
— Прямо на мне?
— Я осторожно, не волнуйтесь. — Конни взяла портновские ножницы и разрезала платье спереди от подола до талии, а потом начала подкалывать под разрез новый клин. — Цвет не совсем такой, как у вашего платья, но под передником никто не заметит.
Она работала быстро, зажав булавки губами.
Рут молчала, не желая прерывать процесс.
Закончив возиться с юбкой, Конни вколола оставшиеся булавки в подушечку клубничного цвета, лежащую на столе.
— Так, теперь посмотрим на бюст. Здесь понадобится тоже расширить, но я не хочу делать вставки по бокам, потому что тогда придется снимать рукава, а если менять линию шеи, то перестанут подходить воротнички. — Она разговаривала не столько с Рут, сколько сама с собой. — Может, вставим еще один клинышек — и все получится. В любом случае стоит попробовать.
Рут переоделась в халат, который дала ей Конни, и села в углу, пока та работала над платьем.
— Я закончу через минуту, и вы примерите, до того как я его прошью как следует, — сказала Конни и без паузы спросила: — Так вы выходите замуж?
— Нет, — еле-еле прошептала Рут. Она скорее выдохнула это слово, чем произнесла вслух. — Он американец, работает на нефтяной вышке в Северном море. Я познакомилась с ним в прошлом году в Абердине, где навещала подругу, и на дискотеке он просто вскружил мне голову. Мы были знакомы семь месяцев, но с его вахтами и моими сменами виделись раз пять. А потом он сказал, что ему надо уехать на несколько недель домой. — Ее голос снова дрогнул. — И больше я о нем ничего не слышала.
Конни посмотрела на нее:
— Совсем ничего?
— Нет, ни слова. — Голос Рут напрягся из-за подступивших слез. — Я такая глупая. Как я могла быть такой идиоткой?
— Очень странно.
— Я написала ему письмо по единственному адресу, который у меня был, но он так и не ответил. И это случилось раньше, чем я узнала о ребенке, то есть очень давно. У него было много времени на ответ. — По ее щекам покатились крупные слезы. — Я даже не уверена, что адрес правильный. Может, он вообще женат, откуда мне знать.
— А ваши родители? Они помогут?
— Я им не сказала. — Рут взяла хлопковый платочек, который появился перед ней словно бы из ниоткуда. — Они будут в ярости.
— По моему опыту могу сказать, что иногда люди удивляют. Уверена, что они помогут, когда узнают, что случилось.
— Мне бы вашу уверенность.
Конни отложила шитье в сторону и коснулась руки Рут:
— Поверьте, надежда есть всегда.
— Ну раз вы так говорите…
— Да. — Она сменила тему — Вроде я все заколола, на сегодня достаточно. Сначала я перешью платье и проверю замеры.
— Сколько времени, как вы думаете, это займет?
— Ну, сегодня четверг, а Альф по пятницам после работы всегда ходит на участок, так что первое я сделаю завтра. И если оно меня устроит, то за выходные справлюсь с оставшимся.
— Спасибо.
— Я бы не хотела, чтобы у вас были в голове какие-нибудь глупые мысли.
— Что вы имеете в виду?
— Если бы больница не требовала бумажных отчетов по любому поводу, это можно было бы сделать прямо там. — Она посмотрела на Рут очень пристально, добиваясь ее внимания. — Я хочу, чтобы вы знали: я буду очень, очень рассержена, если вы попытаетесь мне заплатить.
— Но ведь это большой труд.
— Вовсе нет. Я большую часть недели сижу за шитьем, так что могу это делать не просыпаясь, — сказала Конни и добавила: — И Альф тоже будет очень расстроен, так что даже не пытайтесь.
— А, ну конечно.
— Я просто хотела уточнить, — улыбнулась Конни. — А если у вас в понедельник утренняя смена, может, придете к нам на чай?
— С остатками еды, — сказала Рут, промокая глаза.
— Вот именно. Из них получается лучший ужин.
Конни
Начало июля 1980 года. Эдинбург
Альф вернулся домой уже на закате. Он пах потом и сырой землей после того, как весь день полол траву на летнем солнце. В квартире было темно. Даже окно над входной дверью, из которого обычно на лестницу лился теплый свет, не было освещено.
— Конни! — позвал он, поставив на пол сумку с тщательно отобранным латуком и ранней свеклой.
Он принялся искать ключи в кармане старых коричневых вельветовых брюк и в спешке выронил их — пришлось тратить драгоценные секунды на то, чтобы найти ключи среди холодных листьев и перистой морковной ботвы. Когда ему наконец-то удалось их обнаружить, вставить в замок и открыть дверь, сердце у него ходило ходуном.
— Конни! — снова закричал он, заходя в коридор.
Нет ответа.
Он опять позвал, чувствуя, как им овладевает паника: