Швейная машинка — страница 41 из 51

Я взял с собой печенье «Джемми Доджерс», и Стэн представил меня всем. Вот Энди — он здесь сравнительно новенький и расчищает землю довольно заросшего участка. Как Энди пошутил, ему здесь, скорее, нужен огнемет. Может, стоит познакомить его с Эллен — хотя нет, лучше не нужно.

У парня по имени Зак участок по другую сторону от дедушкиного. Он увлекается органическим земледелием и выращиванием так называемого наследия: разводит старые сорта, которые уже нигде не купишь.

Участок дедушки выглядит не так, каким я его помнил. Конечно, сейчас ноябрь, но на нем нет никаких цветов. Семья, которой достался участок, покрасила сарай зеленой краской. Новую владелицу (можно ли это назвать владением?) зовут Оливия, и она очень благодарна деду за высокие клумбы, которые он устраивал здесь годами.

После того как меня провели по участкам, мы пошли в сарай Стэна попить чаю. У него там есть газовая плитка — крайне современно! И внезапно — может быть, от свежего воздуха или запахов — я вспомнил, как сидел тут на скамейке в шесть лет, каким-то субботним утром, и болтал ногами, потому что просто не доставал до земли. Дедушка всегда брал с собой термос с какао. Он варил его дома, заливал в термос, который клал в холщовую сумку, а потом мы шли на остановку и ждали автобус. Хотя наверху было накурено, дед поднимался со мною на второй этаж, чтобы я мог смотреть на окна домов, мимо которых мы проезжали.

И потом, после прополки или занятий по чистописанию, дедушка доставал старый термос (он до сих пор стоит у меня в чулане), открывал его и разливал какао. Помню, что он приносил маленькую баночку, похожую на те, в которых продают мармайт, но из прозрачного стекла. Дедушка доливал мне из нее сливок, а себе добавлял немного коричневой жидкости. Сейчас я понимаю, что это был ром, но тогда понятия об этом не имел. Потом он открывал коробку с печеньем и вынимал оттуда «шоколадные пальчики»: они всегда были там и никогда не заканчивались, потому что это была волшебная коробка.

Я спросил Стэна, как сейчас можно получить участок. Задний двор нашего дома разделен между всеми квартирами, и я мог бы выращивать какие-нибудь травы или экзотическую капусту, но я не понимаю, как там можно сажать картошку или ставить сетку для защиты урожая от птиц.

Но, похоже, мне не повезло: Стэн говорит, что очередь на участки длится годами. Пока он этого не сказал, я даже и не подозревал, что хочу завести участок, но теперь я в этом уверен, так что внесу свое имя в очередь, как только допишу этот пост. А пока он предложил приходить к нему, если у меня появится желание помахать лопатой. И знаете, я, пожалуй, приму предложение.

Чай оказался черным и перестоявшимся, ну и ладно.

Много лет дедушка делился с соседями по участку растениями, которые он выращивал, и сейчас их следы можно найти повсюду: где-то это малинник, где-то ревень. Думаю, дедушка был бы этому рад.

Как будто он все еще жив.

Рут

Конец июля 1980 года. Эдинбург


Первые недели беременности, когда приходилось вставать в несусветную рань, чтобы сходить в туалет, миновали, и сегодня Рут проснулась, когда было уже почти десять часов. Солнечный свет устремлялся в брешь между тяжелыми шторами. Она продолжала лежать, не испытывая никакого желания двигаться. По графику у нее выдались девять тяжелых смен подряд, так что не было ничего стыдного в том, что она до сих пор оставалась в постели. Наконец ей надоело лежать, и она отбросила цветастое одеяло. Розовый оттенок постельного белья ей не очень нравился, но это была хоть какая-то связь с домом.

Ее мать упаковала домашнее белье в машину, на которой родители привезли ее в Эдинбург, объяснив, что покупать новое белье, в то время как ее домашнее будет без дела лежать в комоде, — пустая трата денег. Довольно странно, что о подростковых годах ей теперь напоминали нелюбимые простыни, но бережливость была у Рут в крови, поэтому она так и не собралась избавиться от старого комплекта. Та же семейная тяга к экономии явилась причиной того, что эта поездка на север стала для ее родителей единственной. Хотя сама Рут несколько раз приезжала домой, проделав долгий путь на поезде Они же ее так больше и не навестили.

Рут отбросила все эти мысли: сейчас стоило подумать о планах на день. А они были самые неотложные. Джинсы стали ей тесноваты, а летнее платье, купленное на распродаже в прошлом сентябре, когда ей было на кого производить впечатление, явно растянулось в груди. Она порылась в гардеробе и вынула последнюю вещь, которая оставалась удобной: платье из мягкого льняного батиста от «Лауры Эшли» с оборками на подоле. К ней с удвоенной силой вернулся аппетит, а это значило, что нужно сходить через дорогу в пекарню. Рут надела платье, завязала шнурки на эспадрильях и вышла на улицу.

Огромный фартук никак не маскировал расползающуюся талию пекаря, а его волосы, как обычно, были присыпаны мукой. Рут слышала, как он говорил удивленно таращившимся на него детишкам, которые приходили в пекарню с матерями, что это защитная пудра от облысения.

— Доброе утро. — Она открыла кошелек, чтобы понять, сколько у нее денег, а уж потом заказывать.

— Сегодня выходной?

Она кивнула:

— Да, и не один, а два. Ну не повезло ли мне?

Не успела Рут сделать заказ, как пекарь уже потянулся к лежавшему перед ним большому подносу с круассанами:

— Вам как обычно?

— Наверное, возьму два. — Пекарня, как всегда, словно накладывала на нее чары. — И буханку белого пшеничного, пожалуйста.

Рут перешла дорогу и повернула к дому. На лестнице она встретила седовласого почтальона, скрюченного от многолетнего ношения тяжелой сумки, но она не стала спрашивать, есть ли для нее какая-нибудь почта: скоро она это и так узнает. Сердце у нее забилось быстрее, и не только из-за того, что она одолела два лестничных пролета. Открыв дверь, Рут не обнаружила на коврике никаких писем и даже вздохнула с облегчением: теперь ее выходной не омрачат ни счета, ни что-нибудь похуже.

Она съела первый круассан сразу же, наклонившись вперед, чтобы крошки падали на стол, а не в сумку. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не полезть тут же за вторым.

Список дел на день казался не очень длинным, но все пункты были важными:

1. Составить список.

2. Мешковатые футболки.

3. Юбка (может, «Коттон филд»?).

4. Зубная паста.

5. Бри.

6. Картошка.

7. Побрить ноги.

8. Стир…

Составление списка прервал лязг почтового ящика. Она вышла в коридор и нашла письмо. Конверт был больше, чем обычно, поэтому сразу бросался в глаза. Наверное, его по ошибке опустили к соседям и они любезно передали его по назначению.

Рут стояла и смотрела на письмо. На расстоянии оно казалось довольно безобидным, так что она решила пока оставить его на месте и сначала допить чай со вторым круассаном.


Хлебным ножом она быстро вскрыла конверт. Внутри был единственный листок почтовой бумаги с водяными знаками:

Дорогая Рут,

мы сделали все возможное, чтобы вырастить тебя ответственным и уважаемым гражданином.

Ты явно не оправдала ожиданий.

Не пиши нам больше.

Мы не будем отвечать.

Николас Уоткинс

Он даже не смог заставить себя подписаться «папа».

Рут прочла письмо второй раз и аккуратно его свернула. А потом прямо в одежде легла в постель и натянула на голову одеяло, чтобы укрыться от этих слов, но они плыли у нее перед глазами.

Она так и представляла себе, как он сидит за столом с шариковой ручкой в руке и тщательно выписывает большие петли и заглавные буквы. Все восхищались его почерком, и он не без тщеславия при каждой возможности доставал на публике свою великолепную ручку, подписывая чеки, заполняя разрешения от родителей для школы и скаутской организации, составляя рождественские поздравления от имени всей семьи и, конечно, подписывая конверты: он всегда представлял себе, как люди улыбаются и радуются, видя четко написанный адрес и аккуратно наклеенную марку.

Семь месяцев обещаний и порвавшийся презерватив зачеркнули двадцать один год жизни в семье — и все по ее вине.

Рут

Конец июля 1980 года. Эдинбург


Рут ждала до пятницы, а потом пошла домой к Конни. Она была в таком отчаянии, что даже подумывала зайти в швейную мастерскую в больнице, но решила, что такой визит только смутит их обеих.

— Надеюсь, вы не против, что я пришла. Просто хотела сказать, что получила ответ от родителей, — проговорила она, когда дверь открылась.

— Рада это слышать. Заходите. Я как раз обед готовлю. Покушаете с нами?

— Честно говоря, я не очень голодная.

— Ерунда. Вы должны поесть, я быстренько почищу еще картошки. Нам на троих хватит. — Конни подняла мокрые руки: — Одну минутку, я закончу — и все расскажете.

Рут села за стол в теплой кухне и вынула из сумочки великолепный конверт с адресом, причудливо написанным темно-синими чернилами. Она передала его Конни, которая собиралась вернуться к чистке моркови овощным ножом.

— Я не знала, что написать, и спросила Альфа. Он мне и посоветовал.

— И они ответили.

— Да — точнее, отец ответил.

— Прекрасно. И что пишут?

— Лучше прочитайте сами.

Конни принялась резать морковь на весу (при каждом движении ножа Рут морщилась), бросая оранжевые диски один за другим в кипящую воду.

— Вот видите, я знала, что все уладится.

Она потянула на себя полотенце на ролике, висевшее рядом с раковиной, и насухо вытерла руки. Ни капли крови.

Рут молчала.

— Так, где мои очки? Овощи-то чистить я могу и без них, но для чтения они мне нужны. Альф всегда говорит, что надо привязать к ним шнурок и вешать себе на шею, но от этого я буду казаться себе старой.

— Вам помочь в поисках?

— Нет-нет, они точно где-то здесь. — Конни похлопала себя по фартуку. — Да вот же они, все время были в кармане. Итак, посмотрим.