– Значит, надо искать основания для покушения, – сказал Немец.
– Если оно все-таки было, – еще раз со швейцарской педантичностью уточнил Арендт.
Ледников решил, что пора менять тему разговора – на этой поляне искать уже было нечего.
– Скажите, Александр Павлович, а что за скандал случился с сенатором Генрихом Фраем? Там еще фигурирует семейство неких Винеров…
Арендт с интересом посмотрел на него. Но спрашивать ничего не стал.
– Некоторое время назад были арестованы два сына инженера Винера, живущего ныне, кстати, в Париже.
– И за что? – тут же отозвался Немец, как старый боевой конь, вскинувший голову при слове Париж.
– Насколько мне известно, из компетентных органов Малайзии поступили сведения, что братья занимаются поставками оборудования для ядерных программ нескольких стран…
– Небось, так называемых изгоев, – фыркнул Немец.
– Для них, супостатов, – растянул в усмешке губы Арендт. – Так вот следствие ведется в великой тайне и под покровом секретности. Что там конкретно, никто не знает. Есть все основания предполагать, что именно на этом деле «сгорел» бывший Генеральный прокурор Крошахер, который пытался слишком глубоко копать. Да и еще он весьма активно помогал русским в исполнении международных следственных поручений. Его позицию не очень одобрял главный руководитель федерального органа юстиции Грохер, считая, «что он балансирует на краю пропасти». Думаю, что здесь важно подчеркнуть еще одно обстоятельство – точку зрения Грохера не разделяют некоторые из его подчиненных, непосредственно занимающихся вопросами экстрадиции и оказанием международной следственной помощи. В частности, Биат Дрей и Кельман Нисс. Я их знаю давно – это высокие профессионалы и глубоко порядочные люди, честно исполняющие свой долг.
– Ну, а чем сейчас занимается бывший Генеральный прокурор? Может, есть смысл с ним пообщаться? – поинтересовался Ледников.
– Крошахер ни с кем не встречается. Он дистанцировался от суеты мирской, построил себе домик в горах и пишет там картины, которые, кстати, на вернисажах имеют большой успех.
– А Глохер? – не унимался Ледников.
– У Глохера пока все нормально. Он богатый человек. Состоит в руководстве популистской партии. Сориентирован на американцев. Правда, с председателем Верховного суда не ладит и перспективы удержаться в своем кресле весьма смутные. Рано или поздно пресса и до него доберется, но пока от нее все по возможности скрывают. Общественность, журналисты стали об этом потихоньку забывать. Глядишь, скоро и вовсе забыли бы… Но тут возник сенатор Фрай, который стал требовать, чтобы стране рассказали правду. Больше того, объявил, что располагает некими сведениями, которые он может придать огласке и которые выставят швейцарское государство в весьма щекотливом виде. И главное, он требует, чтобы ему дали возможность ознакомиться с архивом и досье Винеров, которые были изъяты при аресте.
– А ему не дают?
– Разумеется. Во всех государствах ядерные дела всегда окутаны мраком, который намеренно усугубляют спецслужбы.
Уже на улице Немец озабоченно сказал:
– Как бы Александр Павлович не надулся. Он мужик хороший, но любит чувствовать себя главным. А ты…
– Что я? – не понял Ледников.
– Ты его, мой милый, просто допрашивал, не объясняя, что к чему. И это выглядело даже не слишком вежливо.
– Ну, извини.
– Но дело даже не в этом. Александр Павлович любит все знать. И особенно знать больше других. А ты держал его в неведении…
Ледников остановился.
– Ты ему доверяешь абсолютно?
Пару секунд подумав, Немец твердо сказал:
– Во всяком случае, пока у меня не было оснований в нем сомневаться. Кстати, ты его недооцениваешь. Из твоих вопросов он может сделать далеко идущие выводы. Он мужик хваткий. Ладно, а мне ты можешь объяснить, на кой тебе сдались все эти прокуроры, министры, сенаторы и судьи?
– Как оказалось, сенатороми скандалом с Винерами интересовалась Разумовская, а Крошахер и Грохер от этого дела тоже не стояли в стороне. Обрати внимание и на то, что Председатель Верховного суда конфликтует с Грохером. И это тоже немаловажно. От его позициив нашем деле может зависеть многое…
– Думаешь, это может быть как-то связано с аварией? Что-то сомнительно…
– Не знаю пока. Но мелочей в таких делах не бывает. Это азы следственной работы – выяснять, что творится вокруг, с кем человек встречался, кем интересовался… Кстати, есть еще один персонаж, которым надо заняться. Причем в первую очередь. Надо попытаться выяснить, кто такая некая госпожа Элис, которая была последней, с кем встречалась Разумовская перед аварией.
– И откуда дровишки? В смысле информация?
– От Евгении Всеволодовны Абрамовой.
– Ого! Звучит внушительно. Значит, Элис… И это все, что нам известно?
– Она сотрудница фонда, в котором работала Разумовская. К тому же, видимо, она американка.
– Это уже кое-что.
Глава 8Latet anguis in herbaВ траве скрывается змея
При инсценировке преступник мыслит рефлексивно – стремится оказать влияние на следователя, направить его по ложному пути.
Немцу понадобилось на все про все полчаса. Несколько звонков по мобильнику, которые он сделал за столиком первого попавшегося бара, и он бодро, по-солдатски доложил. Элис Грюнвальд – руководитель восточноевропейского департамента фонда. Назначена на эту должность совсем недавно. В настоящее время действительно пребывает в Берне. Телефоны такие-то.
– Ну, и что мы будем с этой дамой делать? – поинтересовался Немец. – Установим слежку?
– Ну, так уж сразу, – попридержал его Ледников. – Может, она вообще тут ни при чем, просто коллега… Для начала надо спокойно поговорить.
– И в качестве кого мы к ней заявимся? Как горячие поклонники демократии и защитники прав человека?
– У меня есть удостоверение специального корреспондента известного российского журнала. Допустим, журнал поручил мне заняться расследованием этого дела…
– А кто тогда я?
– Ты?.. Ну, ты будешь представителем редакции в Западной Европе. И заодно моим переводчиком. Устраивает?
– Ну, если ничего лучше ты предложить не можешь… Тогда я звоню, шеф.
Госпожа Грюнвальд согласилась встретиться, причем немедленно, потому что смерть госпожи Разумовской потрясла ее. Так что она ждет господина Ледникова с переводчиком в офисе фонда и охотно ответит на все интересующие его вопросы.
До офиса фонда было минут десять ходьбы.
– Так все-таки чего мы хотим добиться от этой самой мадам? – не унимался Немец.
– Нам надо попытаться установить, имеет ли она какое-то отношение к аварии.
– И как мы это сделаем?
– Я буду грязным, скандальным журналистом, который готов ради сенсации на все, – усмехнулся Ледников. – В том числе и придумать эту самую сенсацию. И буду задавать ей всякие подлые вопросы, провоцируя ее. Может, удастся вывести ее из себя, заставить нервничать. А ты будешь внимательно следить за реакцией мадам. Если она причастна, то она как-то выдаст себя.
– Жаль, мы мало про нее знаем, – озабоченно сказал Немец. – Может, позвонить госпоже Абрамовой?
– Зачем?
– Глядишь, она еще что-нибудь вспомнит. Обычное дело – люди многое вспоминают не сразу, а вдогонку.
– Да ты, брат, прямо сыщик, – усмехнулся Ледников. – Но все, что можно, я из госпожи Абрамовой уже вытащил.
Госпожа Грюнвальд больше всего походила на пожилую учительницу. Приземистая, полноватая женщина с короткой прической, широким простоватым лицом и ласковыми все понимающими глазами. На Ледникова с Немцем она смотрела с чуть снисходительной улыбкой, словно заранее знала все, что они ей скажут. Выслушав вопрос, она не торопилась с ответом, держа многозначительную паузу, во время которой собеседник невольно начинал чувствовать себя то ли недалеким, то ли в чем-то виноватым.
Сначала она долго рассказывала, каким ценным сотрудником была госпожа Разумовская, которую ей удобнее называть просто Анна. Как она верила в идеалы, которые защищает и продвигает их фонд, в котором они, кстати, живут, словно одна большая семья, и как потрясены все сотрудники фонда случившимся…
Когда Ледников с нарочитой резкостью и даже хамовато сказал, что в России есть люди, которые считают случившееся не несчастьем, а покушением, госпожа Грюнвальд горестно посмотрела на него с искренним изумлением и укором. Полиция очень тщательно расследовала дело, и нет никаких оснований сомневаться в ее выводах! Как можно не доверять швейцарской полиции?
На вопрос, о чем шла речь во время их последнего разговора с Разумовской, последовал четкий ответ: обсуждали новые проекты фонда в молодых государствах на постсоветском пространстве. У Анны были очень интересные предложения на сей счет. Она вообще была очень креативным и инициативным работником.
Разговор постоянно увязал в ее пространных рассуждениях о замечательных достоинствах госпожи Разумовской. Ледникову ни разу не удалось ни сбить госпожу Грюнвальд с толка, ни заставить хотя бы разволноваться. Владела собой она очень хорошо.
Единственное, что она себе позволяла, – легкое, тактичное изумление грубыми вопросами и инсинуациями, на которые постоянно намекал господин Ледников на своем не очень хорошем английском языке. Поэтому она даже пару раз переводила свой ласково-покровительственный взор на Немца и уточняла, правильно ли она поняла вопрос господина Ледникова… Например, когда Ледников сказал, что она была последняя, кто видел госпожу Разумовскую живой, знала, когда она едет, и могла знать, куда она едет… «А зачем мне это знать? Анна вовсе не должна была мне докладывать о своих передвижениях по городу. У нас демократичная организация, в которой работают свободные люди…»
«Но разве вы не поссорились тогда? – провоцировал ее Ледников. – Есть свидетели, которые слышали, как вы сказали, что разговор еще не окончен и вы продолжите его завтра. Причем вы говорили это раздраженно…»