Матушка беспрекословно принялась выполнять мою просьбу. Но прежде поставила на огонь привезенный медный котел, чтобы отварить картофель на случай, если опыт с выпечкой хлеба закончится провалом. Я расстелил на земле большой кусок парусины и попросил сыновей помогать мне. Дал каждому по терке и по пучку корней маниока, которые матушка предварительно хорошенько промыла. По моей команде мальчики начали бойко тереть; на парусину падало нечто вроде влажных опилок, разумеется, малопривлекательных на вид. Однако ребята работали с огоньком и не без удовольствия.
Наконец Эрнст не без ехидства заметил:
— Так-так, хорошенькую еду из отрубей получим! Неужели из этакого месива будет выпекаться хлеб?!
А Жак добавил:
— Впервые слышу, чтобы из репы хлеб выпекали! И пахнет не особенно привлекательно.
— Господа критиканы, в мире нет совершенства! — воскликнул я. — Но маниок, который вы сейчас держите в руках, составляет основную пищу туземного населения американских тропиков, и, как говорят, многие из проживающих там европейцев хлебу из зерновых культур нередко предпочитают именно такой хлеб. Между прочим, существует много разновидностей маниока. Некоторые растут и созревают быстро, другие развиваются медленнее, а есть и такие, которые дают пригодные для употребления корни только на втором году жизни. Первые две разновидности считаются ядовитыми, если есть их сырыми; третья съедобна в любом виде, но зато она менее урожайна.
— Вот, вот, только этого и не хватало! — возмутился Жак. — Заранее благодарствую за хлеб-отраву! Мы же не знаем, какие наши корни, съедобные или несъедобные?
— Кажется, — сказал я, — нам снова повезло. Съедобный маниок растет кустиком и, значит, походит на наш, тогда как два других его ближайших родственника напоминают лозу.
— Но для чего тогда они, отец? — спросил Эрнст.
— Понимаешь, у ядовитого маниока, — помнил я, — вреден только сок, сухая же мякоть полезна и очень питательна. Но осторожность никогда не мешает, поэтому прежде чем отведать нашу лепешку, давайте дадим ее на пробу курам и обезьянке. Останутся они целыми и невредимыми, значит, и нам вреда не будет.
Ребята согласились с моими доводами и снова принялись усердно тереть, так как за разговорами мы забыли о выполнении основного задания.
После обработки всех корней на парусине образовалась приличная горка размолотого маниока. Матушка уже сшила мешок, и мы наполнили его маниоковой массой, хорошо утрамбовали и крепко-накрепко завязали, чтобы отовсюду сочился сок. Но чтобы по-настоящему отдавить, конечно, нужен был пресс или нечто вроде него. Я высмотрел длинный, прямой, крепкий сучок на дереве, отпилил его, очистил и обработал соответственно. Потом на одном из нижних корней нашего дерева постелил доски, на них положил мешок, сверху снова доски, а поперек — сучок дерева, одним концом упиравшийся в корень дерева, а другим — в мешок. Пригодились имевшиеся у нас предметы из свинца; мешок оказался крепко зажатым, и маниоковый сок струйками потек на землю.
— Потрясающе придумано, и как просто! — восхитился Фриц.
— Но скажи, — засомневалась матушка, — не много ли это для одной выпечки? Похоже, завтра будем целый день заниматься выпечкой хлеба?!
— Ни в коем случае! — заверил ее я. — Хорошо высушенную муку можно загрузить в бочки и хранить годами. Кроме того, тебе нечего беспокоиться об излишках. Сухая масса под воздействием теплоты настолько сжимается, что для изготовления одной тонкой лепешки требуется довольно много муки.
— Отец, давай сейчас испечем один хлебец! — попросил Фриц. — Смотри, из мешка уже не капает, и земля сухая.
— Да, — согласился я, — но человек обязан научиться управлять своими чувствами. Предлагаю выпечь сегодня небольшую лепешку и дать на пробу курам и обезьянке. Если им понравится, запустим в производство хлебопекарню.
Мы развязали мешок, взяли несколько пригоршней сухой муки, остальную хорошо перемешали, разрыхлили палочкой и снова поставили под пресс. Потом одну железную пластину круглой, слегка выпуклой формы положили на камни, возвышавшиеся над угольями, и высыпали на нее муку и разровняли деревянной лопаточкой; когда лепешка подрумянилась снизу, мы перевернули ее на другую сторону.
— Ух ты, пахнет неплохо, — мечтательно произнес Эрнст. — Жаль, что сегодня не удастся отведать теплого хлебца!
— Чур, я! — воскликнул Жак. — Я и Франц готовы попробовать!
— Не спешите, ребятишки! Не стоит поступать опрометчиво! — пожурил я сыновей. — Наберемся терпения и подождем до завтра. Для опыта выберем несколько кур и Щелкунчика в придачу; известный воришка обязан теперь показать себя с наилучшей стороны и помочь нам.
Когда лепешка была готова и немного остыла, мы разломали её на мелкие кусочки и раздали тем, кого определили для эксперимента. Конечно, не без известного неудовольствия со стороны ребятишек.
Утром следующего дня все помчались к подопытным животным, чтобы воочию убедиться в результатах воздействия на них маниоковой лепешки. Куры и Щелкунчик были живыми и здоровыми. На радостях мы немедленно взялись за пекарное дело: достали из мешка маниоковую муку, разожгли большой костер, чтобы получить достаточно раскаленных углей, на костер поставили котел с картошкой и, лишь когда дрова прогорели, приступили к выпечке. Каждый получил железную пластину и порцию муки в кокосовой скорлупе, каждый должен был научиться новому ремеслу и испечь свою лепешку.
Следуя моим указаниям, наблюдая за моими движениями, все принялись за выпечку хлеба. Получалось совсем неплохо. Иногда, правда, лепешки подгорали, но великой беды в том не было — и куры, и голуби, и собаки с превеликим удовольствием подбирали нами забракованное. Ребята тоже не могли удержаться, чтобы не попробовать румяную лепешечку, поэтому запасов, как предполагалось, мы почти не сделали. Но мальчики трудились на совесть, грешно было бы отказать им в радости вкусить плод их собственных стараний. В этой трапезе оказалась очень кстати большая миска молока. Мы завтракали, по мнению одних, как рабочие во время молотьбы, по мнению других — как короли.
Мне вдруг страстно захотелось опять попасть на разбитый корабль, но не одному, а всем семейством, чтобы общими усилиями заполучить обнаруженную там вчера пинасу. Но матушка наотрез отказалась пуститься в плавание. С трудом, благодаря хитрости и разным заманчивым обещаниям, удалось уговорить ее отпустить со мной ребят, включая малыша Франца. Пришлось скрепя сердце дать слово, что к вечеру мы возвратимся и ни при каких обстоятельствах не останемся ночевать на судне. Жена благословила нас в дорогу со вздохами и причитаниями.
Дети же всегда остаются детьми — они смеялись и прыгали от восторга, обсуждая предстоящее приключение. Очень быстро, с оружием и запасом провианта, мы спустились к бухте Спасения, надели спасательные жилеты, накормили находившихся там гусей и уток, прыгнули в катамаран, взяли на буксир плот и отчалили.
На корабле первым делом наполнили наши суденышки кое-каким добром, чтобы вечером не возвращаться с пустыми руками. Но затем все внимание сосредоточили на пинасе. Два момента представлялись мне особенно затруднительными: во-первых, место, где пинаса находилась, — кормовая часть корабельного трюма, под офицерской каютой, у самого борта; несколько перегородок полностью отделяли ее от нашей привычной якорной стоянки в середине корабля; и, во-вторых, ее габариты и вес. Собрать здесь пинасу и спустить на воду было невозможно — не позволяла теснота, а перенести пинасу по частям не хватало сил и технических средств.
Я сел в сторонке, чтобы поразмыслить, как же быть. Ребята же не теряли зря время: сначала разбрелись по всему кораблю, а потом тащили на плот все, что попадало под руку.
Сквозь щели в боковой перегородке просачивался свет, и я решил хорошо осмотреться: обратил внимание, что все части пинасы уложены в определенном порядке и пронумерованы; обрадовался, так как соединить их вместе теперь не требовало большого ума. Но как быть с помещением, где заниматься сборкой? И тут я после всех обдумываний, сомнений и колебаний отважился сделать выбор: несмотря на неудобное расположение пинасы, собирать все-таки будем на месте. Хотя нельзя сказать, что сомнения перестали терзать меня, но желание иметь настоящий, управляемый и надежный транспорт, подходящий и для нашей жизни на острове, и для нашего спасения, все пересилило.
Наступил вечер, пора была возвращаться домой, а похвастаться успехами в работе мы не могли, поэтому утром следующего дня снова приплыли на корабль и продолжили начатое дело.
Прошло больше недели, прежде чем пинаса была наконец собрана. Всю неделю совершались регулярные рейсы на корабль: отправлялись рано и возвращались поздно с тяжелым грузом.
И вот пинаса готова, остается только выпустить ее на свободу — зажатая в стенках корабля, она пока беспомощна, но как великолепно смотрится — статная и в то же время грациозная! Маленький палубный настил по всей длине корпуса, парусное вооружение бригантины,[23] легкая конструкция, неглубокая осадка обещали в скором будущем прекрасные ходовые качества. Мы тщательно законопатили и просмолили все швы. На юте сумели установить две закрепленные, как принято, цепями маленькие пушечки с ядрышками весом в один фунт.
Но какой толк от всего этого? Наша красавица сидела словно пригвожденная в своем сухом тайнике и лишь мечтала, должно быть, как побежит, оснащенная парусами и мачтами, по воде. Необходимый для выхода в море пролом в боковой части корабля, по всей вероятности, создал бы дополнительные трудности. Я думал, долго думал, но за неимением разумного выхода решился на смелый и рискованный шаг.
Вот что я предпринял. Разыскал большую железную ступку, пригодную для осуществления задуманного проекта. Потом нашел толстую дубовую доску, укрепил на ней железные крючки и проделал с помощью полукруглой стамески желобок. На том подготовительные работы закончились. Далее я попросил ребят принести фитиль, отрезал подлиннее, чтобы горел часа два, и вставил в желобок; затем начинил ступку порохом, положил доску с фитилем у ее основания, намертво соединил крючки с рукояткой ступки и там, где ступка соприкасалась с доской, основательно заделал все стыки пак