– Шварцторштрассе 23, – прочитала она на синей табличке ближайшего дома. – Мне теперь, что Шварцторштрассе, что Пикадилли, – один черт.
Уныние и растерянность воцарились в душе, силы убывали, каждый шаг давался неимоверным усилием воли, ледяной ветер пробирал до костей, но подстегиваемая инстинктом самосохранения, она упрямо переставляла непослушные ноги. Навстречу стали попадаться прохожие, они удивленно поглядывали на пошатывающуюся от усталости длинноногую красавицу. Ее невидящий, полный отчаяния взгляд и неверная походка привлекали внимание, она почувствовала это и свернула в узкий мрачный проулок. Петляя между спящими домами, она пересекала пустые по причине раннего утра дворы и детские площадки, пару раз отдыхала на скамейках и снова тащилась дальше. Резко потеплело, и снег под ногами быстро таял, превращаясь в грязную рыхлую кашу.
Спустя полтора часа, она почувствовала, что идти больше не может, остановилась у пятиэтажного жилого дома и прислонилась к фонарному столбу. В этот момент дверь ближайшего подъезда открылась, оттуда показалась женская спина в потертом синем пальто. Женщина тянула за собой громадную коляску с близнецами. Воспользовавшись моментом, Алиса шмыгнула в теплый подъезд, одним махом взлетела наверх, на площадке между четвертым и пятым этажами протиснулась в узкую нишу за мусоропроводом и уселась прямо на пол, всем телом прижавшись к батарее. Ее знобило, застывшие руки ничего не чувствовали, она с трудом стащила с себя сапоги и принялась растирать посиневшие пальцы на ногах, они сильно распухли и потеряли чувствительность. Голова гудела как набат, непрерывный сухой кашель раздирал горло, болела каждая мышца. Есть уже не хотелось, напротив, она не могла избавиться от горького рвотного привкуса во рту.
«Похоже, я заболела. Только этого не хватало», – размышляла она, тупо разглядывая ноющие ступни. Вспомнила, как два года назад упросила маму купить на распродаже португальские сапоги на два размера меньше. Невероятным усилием втиснула в них ноги и форсила, чувствуя себя андерсоновской русалочкой, к вечеру от инквизиторской пытки сапогами, ступни ломило так, что в глазах темнело и от боли заходилось сердце. Она тогда плакала, проклинала их с мамой нищету и мечтала о шикарной жизни. Дура, дура наивная! Домечталась вот. Получила. Господи, как же она тогда была счастлива! Но что делать теперь? У кого просить помощи?
«Нужно хоть чуть-чуть поспать», – наконец, решила она, ощущая, как против воли слипаются опухшие веки, привалилась к горячему радиатору и мгновенно провалилась в тяжелый, тревожный сон.
Снилась ей погоня. Мощный, похожий на броневик, джип с огромным прожектором на крыше висел у нее на хвосте, разгоряченная гонкой Алиса лихорадочно вертела руль, поворачивая то, вправо, то влево. Одна кривая улочка сменялась другой, сноп света несущегося по ее следу автомобиля слепил, мотор выл, как двигатель сверхзвукового самолета, кузов угрожающе дребезжал, грозя развалиться на запчасти. И вдруг фары осветили высокий стрельчатый забор, за которым виднелась небольшая церквушка, Алиса ударила по тормозам, выскочила из автомобиля и бросилась в храм, навстречу выскочил громадный пес, похожий на волка. Злобно оскалил желтоватые клыки и глухо зарычал. Алиса замерла, глядя, как из пасти зверя капает слюна и над ощеренными клыками нервно подрагивает розоватая плоть. За спиной послышался дробный топот преследователей, пес внезапно сорвался с места, пулей пронесся мимо остолбеневшей Алисы и, захлебываясь лаем, бросился на ее обидчиков. Алиса открыла глаза, в мутной пелене уходящего сна, она разглядела большую белую собаку. Заметив, что незнакомка проснулась, пес громко, но дружелюбно гавкнул. За собакой стояла девочка лет десяти и с любопытством рассматривала изможденную, заспанную блондинку в дорогой куртке, сидящую на голом полу. Босая и растрепанная Алиса чувствовала себя беспомощной и жалкой, она просительно махнула рукой, отгоняя животное:
– Уйди, уйди, пожалуйста.
Девочка поняла и оттащила собаку подальше, поправив сползающий на нос берет, она что-то залопотала по-немецки, тыча в двери квартир и беспомощно разводя руками. Алиса догадалась, что девчушка спрашивает, кого она здесь ждет.
– Nicht, – с трудом выдавила она одно из немногих известных ей немецких слов, с трудом поднялась, обулась, поглубже надвинула шапку, улыбнулась подозрительно разглядывающей ее девочке, и нетвердой походкой двинулась к лестнице.
– Aufvidersein, – помахала Алиса, недоумевающей девчушке, и заспешила вниз к выходу.
На улице смеркалось. Сколько же она проспала? Взглянув на часы, Алиса ахнула:
– Половина шестого!
В подъезд она забрела часов в восемь утра. Это значит, что она продрыхла девять часов. Теперь она чувствовала себя посвежевшей, голова, правда, болела, но на ногах она держалась увереннее, обмороженные пальцы болели меньше. Снова захотелось есть.
«Надо добраться до оживленной улицы, – решила она. – Там проще смешаться с толпой и стянуть чего-нибудь съестное, а может, угостит какой-нибудь сердобольный».
Решение не бессмысленное, только вот она не представляла себе в какую сторону идти. Утром она была в столь плачевном состоянии, что брела наугад, куда глаза глядят, не запоминая ни направления, ни улиц и переулков. Она топталась на месте в полной растерянности, когда мимо пронеслась спортивного вида девушка с сумкой, из которой торчали ручки теннисных ракеток, она явно спешила.
«Была не была, – решилась Алиса. – Пойду за ней, куда-нибудь да выйду».
Она припустила вслед за спортсменкой, и не ошиблась. Девушка уверенно лавировала в каменном лабиринте, Алиса старалась не отставать, и вскоре они вышли на, ярко освещенную огнями реклам, улицу. Длинная вереница магазинов, кафе и ресторанов плавно уходила за горизонт, с огромных рекламных щитов улыбались белозубые модели в сногсшибательных бикини и загорелые мачо с мужественной щетиной на квадратных подбородках. Вся эта лощеная братия либо алчно впивалась зубами в соблазнительные плитки по-швейцарски стопроцентного шоколада, либо с вызовом демонстрировала оригинальные швейцарские часы, вальяжно развалясь у лазурных бассейнов загородных домов.
«Преснятина, – неодобрительно подумала Алиса, жмурясь от, светящегося со всех сторон, великолепия. – Никакого чувства юмора. То ли дело у нас: «Редкая собака добежит до середины квартиры!»,– улыбнулась она, вспомнив рекламу, строившегося в Твери, дома.
Улица, запруженная автомобилями и спокойно прогуливающимися людьми, взбиралась наверх. Воздух, пропахший выхлопными газами, тяжелый и удушливый, застревал в горле. После девственной чистоты Гриндельвальда город казался преддверием ада, смрадной и тесной клоакой, заполоненной сотнями тысяч несчастных, мечущихся в поисках наживы и сомнительных развлечений. Алиса добрела до какой-то площади, в центре которой сияла огнями большая рождественская елка, увешанная золотыми и красными шарами, рядом расположился новогодний рынок – длинная вереница деревянных палаток, украшенных моргающими гирляндами. На прилавках громоздились горы сувениров, керамические Санта-Клаусы, забавные оленята, искусственные елочки, подсвечники в виде уютных швейцарских домиков. Гомонящие стайки вездесущих туристов непрерывно кочевали от палатки к палатке. Все это напоминало кадры из учебного фильма про броуновское движение, который физичка Екатерина Константиновна, прозванная за чрезмерную полноту Массой, показывала им в седьмом классе.
«Рождество на дворе. Я и забыла», – безрадостно подумала Алиса и огляделась.
К вечеру заметно похолодало, и большинство праздношатающихся сворачивали в близлежащее кафе выпить чашку горячего шоколада или чего покрепче, чтобы согреться. Алиса почувствовала новый приступ боли в пустом желудке, казалось, что запавший живот царапается о позвонки.
«Попробовать стащить что-нибудь в кафе?, – задумалась она, потирая ноющий желудок. – А, была не была!»,– решилась она и быстро перешла через дорогу к зазывно светящейся куриной ножке.
Кафе «Bärenhöhle» оказалось полупустым, несколько посетителей скучали над ликерными рюмками. За ближайшим столиком сидела молодая женщина с двумя детьми, младший, лет шести, капризничал, отрицательно качая русой головой в ответ на терпеливые уговоры матери съесть кусочек отбивной. Малец негодующе размахивал руками и ногами, требуя малиновый десерт и пирожное со взбитыми сливками. Алиса жадно смотрела на тарелку мальчика, где красовался нетронутый кусок мяса, и молила Бога, чтобы мальчишка не притронулся к еде.
– «Оставь. Мне оставь», – беззвучно молила она, наблюдая за семейной сценой из-за растрепанного куста драцены.
Молоденький черноволосый официант, подскочивший принять заказ, вопросительно уставился на бледную девушку. Алиса знаками пояснила, что, мол, только погреться зашла, она вся сжалась, ожидая, что ей сразу укажут на дверь, и из последних сил растянула губы в жалком подобии улыбки. Паренек, решив, что перед ним нищая студентка, путешествующая по Европе автостопом, бросил не очень любезное:
–«Welcome», —и удалился.
Беспокойное семейство за соседним столиком тем временем покончило с десертом. Старшая девочка поднялась из-за стола и принялась натягивать куртку, мамаша заботливо вытерла испачканную физиономию сына и протянула ему шарф и шапку. Боязливо высунув нос из зеленой засады, Алиса убедилась, что ее вожделенная отбивная осталась целой и невредимой, кроме того, на тарелках красовались недоеденное шоколадное пирожное и здоровенная золотистая картофелина. Сердце радостно екнуло и забилось. Оставалось дождаться, когда балованные граждане сытой Европы удалятся, набраться нахальства и умыкнуть тарелки с недоеденными лакомствами до того, как их уберет официант. Наконец, они ушли. Превозмогая стыд, Алиса подошла к столику и, мучительно краснея, быстро собрала остатки еды, поколебавшись, она и кружку с недопитым пивом прихватила. Никто в зале не обратил на девушку внимания, люди неторопливо беседовали или сидели, уставившись в большой телевизор на стене. Затаив дыхание, Алиса крадучись вернулась на место и, наконец, позволила себе расслабиться. Самое страшное было позади, теперь можно было поесть, выпить глоток пива и почувствовать себя человеком. Она жадно набросилась на еду, и каким же восхитительным показался ей этот немудрящий кусок жареного мяса! А пирожное! Да, Алиса в жизни не пробовала ничего подобного. Амброзия. Пища богов. Минут через десять, она удовлетворенно откинулась